Трандуил обнимает себя руками за плечи. Пальцы ужасно трясутся и он кусает губы, отчаянно жмурясь.
Кровь от крови моей, — глухо произносит собственный голос в голове. Пред глазами вспыхивают глаза чужие, невыносимо яркие, невозможно теплые.
— Все хорошо, — шепчет он, горько улыбаясь. — Все хорошо...
Плоть от плоти моей.
Этого нет, конечно же нет. Все это лишь игра уставшего разума... Он рассеянно касается пальцами мертвенно-серой щеки, по привычке ласково оглаживает, не забывая напоминать себе, что это, также, несомненно, лишь в его воображении.
— Милорд, идемте, — произносит некто смутно знакомый, хрипловатым, словно обреченным голосом. — Сделанного не воротишь. Идемте. Вы не виноваты.
Моя любовь.
И липкая, все еще отвратительная кровь на коже совершенно ничего не значит, так он думает, а быть может, хочет думать. Потому что и крови-то нет на самом деле. Все ведь хорошо.
Одинокая слеза быстро скатывается по щеке, смешиваясь в бурой лужице крови, которой, разумеется, нет.
Моя погибель.
— Прости, — удивленно выдыхает Трандуил, лишь крепче стискивая в пальцах темно-зеленый, запятнанный кровью дорожный плащ. Которого, очевидно, не существует за пределами его разума.
Мой маленький мир.
***
Трандуил бредет по запутанным переходам дворца, или, быть может, то и вовсе темная лесная аллея — он не знает. В одиночестве или с кем-то рядом, куда, зачем, почему...
Он не знает, не знает ничего, или, возможно, и просто не помнит, а может и попросту не хочет того. Это плохо? Да, наверняка. Но, кажется, он натворил уже достаточно плохого, чтобы нечто подобное с легкостью затерялось на фоне...
«Убийца-убийца-убийца», — шепчет листва.
— Нет! — хрипит он в ответ, сжимая пальцы в кулаки.
«Разрушил-разрушил-разрушил», — насмешливо кричат голоса в голове.
— Нет... — качает Трандуил головой, недоуменно распахивая глаза. Нет, ведь?
Невозможно родные, тошнотворно стеклянные светлые глаза глядят с укором, с легким упреком и удивлением. Точь-в-точь как в прошлый раз, — проносится в голове, прежде чем Трандуил привычно успевает оправдать ту привычной уже игрой сознания.
Никаких глаз нет, и крови, уже давно невидимой, на его руках — уж тем более. Никакой крови, никаких взглядов, никакой вины. И никакой смерти?
— Да. — Дрожащим голосом выдыхает он в укоризненную пустоту.
«Нет», — язвительно хмыкает подсознание. «Лжец».
***
— Хватит уже, Трандуил, — бесцветным голосом произносит Келеборн, постукивая пальцами по деревянной столешнице. — Глупо это все. Ты сделал это; все, конец, финита ля комедия. Смирись и живи дальше. Ты ведь этого хотел, так ведь?
Трандуил хотел жить. Да, правда, хотел. Больше всего на свете. Думал, что больше всего на свете. Когда-то — да. Но "когда-то" — всегда означает прошлое, как ни печально.
Но кажется, не стоило оно того. Он не стоил того.
Но, — и вновь это но... — сделанного не воротишь. И ему остается лишь жить, как хотел когда-то. Жить всю оставшуюся вечность.
Мой маленький разрушенный мир. Разрушенный собственноручно.