Стоило Барнсу появиться, и все стало не так. Тони не смог бы точно сказать, что именно, просто Стив изменился, и это было видно невооруженным глазом. Но больше всего – вот глупость – задевало то, что при встрече, пожимая ему руку, Роджерс больше не улыбался. И эта мелочь, такая незаметная для других, зудела в Тони, как комариный укус: не столько страшный, сколько неприятный.

Порой Старку казалось, что он преувеличивает: Стив по-прежнему оставался дружелюбен и искренен, ни намека на отчужденность от собственной команды. Только вот со временем рукопожатия превратились в сухие кивки, а потом Капитана словно подменили.

И пока все пытались понять, что произошло, и выискивали подтверждения в нем перемен, Старк, заглядывая в некогда теплые, а теперь ледяные глаза Роджерса, проклинал себя за собственную недальновидность: Барнс всегда был главным в их со Стивом отношениях, заражая апатичного приятеля жаждой жизни, так кто сказал, что сейчас у Стива был шанс устоять и не поддаться привычке перенимать черты чужого характера и отношение Барнса к миру? Точнее, равнодушие Зимнего ко всему на свете и бесконечный холод к любому без исключений.

И бессмысленно теперь было задаваться вопросом, почему Стив не выстоял, а, может, не захотел. Барнс вернулся, и двое парней из Бруклина снова предпочли остаться одни против всего мира.