В голове сплошная муть и слова никак не собираются во что-то осмысленное. Юре нравится, господи, как же ему нравится это состояние. Когда, кажется, каждый толчок, каждое движение выбивает из него сознание, оставляя чистый лист и блаженную тишину в мыслях.
Состояние, когда он может только цепляться зубами за подушку, прогибаясь, почти прижимаясь грудью к постели, и стонать. Хотя, пожалуй, этот звук больше похож на вой. Судя по тому, как костины руки сжимаются то на ягодицах, то на талии, ему эти звуки нравятся.
Юра жмурится на особенно сладком толчке, подаётся навстречу. Очередной шлепок кожи о кожу из-за этого выходит громким, а проникновение глубоким, вызывающим тугое напряжение внутри живота. Будто горящий комок, который необходимо развязать. Но Юра просто не может заставить себя разжать пальцы, которыми вцепился в простынь, и приласкать собственный член.
Он чувствует, как Костя гладит его по пояснице, а потом возвращает свои невозможно горячие и большие ладони на задницу, раздвигая ягодицы. Юра знает: он смотрит туда. На место, которое так сладко растянуто членом. От которого по всему телу расходятся волны жара и удовольствия.
И от осознания этого щёки загораются, как спичка. Юра утыкается лицом в подушку, еле дышит, но ему нравится чувство гипоксии в предоргазменном состоянии.
Костя движется быстрее, пальцы сжимает сильнее. И Юре хочется, чтобы на нём остались синяки после Грома. Как знак принадлежности, как напоминание о том, что всё это чувственное безумие реально. Что Юра и правда имеет право колоться губами о чужую щетину, целуя; что может стонать на этом члене, потому что слишком хорошо и правильно ощущается это растяжение; что может вести бёдрами, как последняя шалава, просто потому, что ему нравится рычащий низкий звук, который срывается с губ Кости каждый раз.
Очередной толчок сильный настолько, что Юра проезжается грудью по простыне. И чувствует, как внутри становится более влажно, как чужой член пульсирует, обнятый мышцами. И как дрожит навалившийся сверху Костя.
– Извини, не предупредил, - выдыхает тот и прикусывает юрино ухо. У того в голове всё ещё блаженная пустота, а яйца готовы взорваться. Он не находит в себе силы ответить, только сжимает ещё раз внутри себя медленно опадающий член. Костя вздрагивает. - Тебе мало, да? Не дотрахал я тебя.
Это звучит неожиданно горячо. Юра цепляется зубами за наволочку, потому что горят теперь ещё и уши, а только что услышанные слова горячей волной утекают в пах.
– Сейчас всё будет, - обещает Гром и выскальзывает, оставляя Юру отвратительно пустым, сжимающимся вокруг воздуха и истекающим спермой. Широкие ладони вновь ложатся на ягодицы, и Юра чувствует, как его раскрывают ещё больше. - Какой красивый.
Знакомые пальцы скользят внутрь. Юра сдержаться не может, подаётся на них. Но двух после члена категорически мало и он, неожиданно для самого себя, хныкает в подушку, голодно сжимаясь. От этого становится мучительно стыдно, но желание вновь почувствовать растяжение сильнее.
– Так сжимаешься, Юр, - восхищённо выдыхает Костя, и его жаркое дыхание оседает на мокрой коже. - Давай аккуратнее, а то так всё из тебя вытечет. А мне нравится думать, что ты изнутри мной помечен, - он перемещается, вновь оказывается у юриного уха и шепчет так, что Змей-Искуситель позавидовал бы. - Тебе нравится, когда я в тебя кончаю?
– Д-да! - резко срывается с губ, потому что пальцы внутри касаются бугорка простаты. Всё тело как током пробивает. И, боги, да, Юра в полном восторге от всего, что с ним делает Костя.
– Жа-а-адный... - довольно тянет Гром, и Юра вообще не понимает, откуда в нём это взялось. Вот эта откровенность, абсолютно отсутствие смущения. Но Юре нравится. А ещё ему стыдно, потому что да, он жадный, ему мало двух пальцев, он хочет больше, он хочет вернуть давление на железу, на свой источник удовольствия. От стыда лицо горит, потому что он совсем не может оставаться спокойным, ведёт бёдрами в попытке ярче ощутить проникновение.
– Кос-тя... ма-ло! - по слогам выдыхает Юра и к нему прислушиваются. В его заднице три пальца и их он чувствует гораздо лучше. С губ срывается стон на особенно удачном скольжении внутрь. Стон совсем развратный, Юре хочется провалиться под землю оттого, насколько ему хорошо.
– Вот так, - хвалит Костя и гладит по спине, - ты молодец, покричи. - пальцы сводят с ума, внутри пошло хлюпает на каждом толчке. - Такая славная дырка, да? Хорошо сжимаешься, просто умница.
Юра чувствует себя так, будто сейчас расплачется. Кто бы знал, когда всё это начиналось, что они поменяются местами и это именно Костю в постели будет не заткнуть.
До него Смирнов вообще не знал, что его может так размазывать по простыням похвала. Что он может захлёбываться вскриками, стонами и эмоциями от одних только пальцев внутри. Что бывает так хорошо, когда кто-то выцеловывает спину, а между касаниями губ к коже говорит:
– Такой растянутый. Такой красивый. Так хорошо, да? Тебе нравится? Мокрый весь внутри, мягкий такой. Самый лучший для меня.
Юра никогда ни для кого не был "самым лучшим". И от всех этих слов, которыми сыпет Костя, во всём теле будто пружина натягивается. А потом свободной рукой Гром обнимает юрин член.
Его перетряхивает всего. В голове, в животе, во всём теле взрываются мириады сверхновых, и он почти кричит. Это лучше, чем адреналиновый всплеск во время перестрелки. Это помогает от роя ненужных мыслей лучше, чем кручение чего-то в руках.
Это лучше вообще в с е г о.
Он, кажется, отключается. На минуту, не больше, но когда приходит в себя, понимает, что лежит в крепких костиных объятиях. Им бы в душ сходить, но Юра чувствует себя так, будто у него расплавленный металл вместо крови. Шевелиться тяжело, думать тяжело. Да и не хочется.
Он ближе к Косте прижимается, жадно вдыхает его запах, прикрывает глаза, уткнувшись носом в чужую грудь и ноги поджав.
– Всё нормально? Я не переборщил? - спрашивает Гром. Юра не знает, как выразить свой восторг. Он просто целует ямку между ключиц, трётся о нее кончиком носа. И чувствует ответный чмок на своей макушке.
– Это... Это браво. - всё, что он может сказать. И костина грудь сотрясается от смеха.