— Я не стану пить эту мерзость.

— Станешь, иначе я не буду тебя кормить.

Я недовольно фыркнула и взяла стаканчик из его рук. Слабость все еще окутывала тело, чуть знобило, но по крайней мере я перестала проваливаться в сон каждые пару часов от усталости. А вот судя по синякам под глазами Тигнари, ночью он почти не спал, и от этого мне стало немного стыдно. Я собралась с духом, прежде чем опрокинуть в рот горькую — настолько, что сводило скулы — жидкость, и заранее поморщилась.

— И не вздумай выплюнуть, как в прошлый раз. Я все вижу.

Я припала губами к стакану, стараясь проглотить все как можно быстрее, чтобы не успеть почувствовать вкус. Это не особо сработало: я скривилась, зажмурившись, желудок засопротивлялся. Ушло примерно с полминуты, прежде чем я окончательно пришла в чувство.

— Молодец, — сухо выговорил Тигнари, забирая емкость из моих рук. Мы соприкоснулись кончиками пальцев: под моей разгоряченной кожей его показалась мне гораздо холоднее, чем обычно.

— Ты спал сегодня?

— Да, немного, — он пожал плечами, — почему ты спрашиваешь?

— Ты сегодня кажешься еще более отстраненным, чем обычно.

Он обернулся и окинул меня долгим, внимательным взглядом. Затем вздохнул и вернулся к моей постели, усаживаясь рядом.

— Ты правда так думаешь? — тихо спросил он, и я почувствовала, как постепенно начинает пылать лицо — то ли от температуры, то ли от осознания, что я его, возможно, задела.

Тигнари редко проявлял чувства в открытую. Он всегда заботился и делал все возможное, чтобы я не попала в беду, жертвовал своим временем и, как сейчас, сном. Все остальное происходило у него внутри и он почти не говорил об этом. И, хотя я была довольно эмоциональной, я нашла в себе силы смириться и принять это. Не знаю, что на меня нашло теперь. Может быть, меня расстроила болезнь, а может быть, он и вправду сегодня особенно закрыт.

— Ну, я, возможно… — я стала лихорадочно выдумывать различные оправдания, чтобы не показаться неблагодарной, — наверное, это просто температура.

Он приподнял мое лицо за подбородок, не позволяя отвернуться. Неотвратимое желание отвести глаза захлестнуло с головой: пристальный, пронзительный взор Тигнари иногда пугал меня. На первый взгляд он и правда выглядел безобидно со своими длинными лисьими ушами и устало-удивленным выражением лица, но лишь для тех, кто не имел удовольствия — а для некоторых и неудовольствия — с ним пообщаться.

Сегодня ночью я проснулась от того, как он ласково прикоснулся губами к моему лбу. Он задержался на нем немного дольше, чем требовалось для того, чтобы проверить, насколько он горячий. Я не подала вида, что это разбудило меня — хотелось насладиться моментом. Не хотелось его спугнуть. Он не делал этого днем, когда я бодрствовала.

— Нет, говори прямо. Тебе действительно кажется, что я отстранен?

Я отвела его руку и опустила голову — так сказать было легче.

— Мне просто часто тебя не хватает. В смысле, ты всегда рядом, но иногда мне кажется, что ты не со мной.

Ненадолго воцарилась тишина. Тигнари задумчиво хмыкнул, а затем безмолвно поднялся с постели. Я услышала, как зазвенели баночки и зажурчала вода — он часто пытался чем-то занять руки, когда размышлял. Я терпеливо ждала, надеясь, что не обидела его — мы то и дело ссорились на первых порах из-за похожих претензий с моей стороны. Не хочется, чтобы он думал, будто я взялась за старое.

Минуты тянулись, а Тигнари продолжал молчать. Я ощупала свой лоб: кажется, снова жар; ткань рубашки неприятно липла к телу от вязкого пота, и от этого меня начинало знобить еще сильнее. Я принялась разворачивать одеяло в попытке отвлечься от грустных мыслей, когда вдруг ощутила запах благовоний.

Прохладные руки обвились вокруг моей талии, острый подбородок лег на плечо. Я непонимающе посмотрела на парня: его глаза были прикрыты.

— Ты чего? — усмехнулась я.

— Тсс, — шепнул он, — восполняю недостаток.

Его губы тронула легкая улыбка. Он влажно коснулся мочки уха, скользнул по тонкой коже на шее и по выпирающей сквозь ткань на плече косточке… Я тихо млела от подобной нежности. Это довольно редкий подарок с его стороны, который ни в коем случае нельзя воспринимать как должное.

— Прости меня, — тихо вздохнул он, — я должен быть внимательнее. Мне нужно почаще напоминать себе об этом.

Я опустила руку к своему животу, нашла его ладонь и переплела наши пальцы. Они показались чуть теплее, чем парой минут ранее.

— Ты же знаешь, что я все равно тебя люблю, — отозвалась я, чувствуя, как тепло разливается от каждого участка тела, который прикасался к нему, до самого центра грудной клетки.

— Знаю. И мне не стоит воспринимать это как должное.

Я резко отстранилась, чтобы встретиться с ним глазами. Он только что?..

— Что? — растерянно спросил он, и я улыбнулась.

— Ничего, — отмахнулась я, вновь отворачиваясь и пряча улыбку за его предплечьем.

— Я тоже люблю тебя. Даже если у меня не всегда получается это показать.

Я не смела шевельнуться, пока он прижимался грудью к моей спине, крепко обнимая за пояс. Происходящему не мешало ничего: ни голоса, разгуливающие снаружи в лагере, ни моя противно взмокшая спина, ни застилающий глаза пряный дым, от которого они слезились. Тигнари спокойно и размеренно дышал у моего уха, так что в конце концов я ощутила, как сон снова наступает на веки, заставляя их тяжелеть. Парень заметил это, когда я обмякла у него в руках, и аккуратно отстранился, чтобы уложить на кровать.

— Эй, — я нахмурилась, спросонья.

Тигнари сразу понял, в чем дело.

— Ладно, я останусь, — вздохнув, согласился он. — Но ненадолго. Потом меня ждет работа…

Я удовлетворенно кивнула, отодвигаясь и освобождая ему место.