Букетик незабудок

Решение Тигнари принимал, не оглядываясь на его последствия. Нет, конечно, он со всей присущей ему ответственностью подошёл к вопросу: собрал достаточно информации, постарался предусмотреть как можно больше проблем, которые впоследствии ждали бы его, по пунктам разложил для себя в голове возможные пути их разрешения; он твёрдо знал, зачем ему это, ясно видел перед собой курс, и ни разум его, ни сердце ни на секунду не допустили к себе сомнений в его верности. На что он закрывал глаза до последнего: на эту тяжесть, что росла в груди день ото дня по мере того, как одна из этих проблем, конкретная, делалась всё более реальной, больше не походила на эфемерную грёзу, возникшую на задворках его сознания, не стоящую его внимания.

Проблема, решение которой у него уже было готово тоже, простое и понятное. Для менее рациональной части Тигнари же оно было уже не таким простым. 

Когда Тигнари сообщил своему наставнику, что собирается после выпуска присоединиться к Лесному дозору, тот словно изо всех сил скрывал за едва не трещавшими от натуги морщинами на своём лице первое впечатление от неудавшегося блюда. 

— Мне бы не хотелось отзываться дурно ни о безусловно полезной профессии, ни о собственных студентах, каковы бы ни были их академические успехи... Но на моей памяти ещё никто со сравнимой с твоей успеваемостью не уходил в итоге в дозор, – пребывая в совершенно точно не воодушевлении, озадаченно почёсывал учёный свои седины. В том числе своим умением оставлять в дебатах с носом самых разных оппонентов Тигнари был известен в учёных кругах; к тому же, он подготовился – и тотчас уверенно вступил в дискуссию:

— Я не вижу, каким образом мои «академические успехи» чинили бы здесь препятствия, кроме того, это прекрасная возможность применить полученные знания на практике...

— Не любому дозорному дано стать мудрецом. Но чтобы стать дозорным, твоё образования не требуется, – вздохнул профессор. — Уверен, все были бы рады видеть столь светлый ум здесь, в стенах Академии.

Тигнари из тактичности пообещал, что ещё подумает над этим.

Он знал, что в конечном итоге всё всё равно зависит исключительно от его воли: ни от кого из этих людей ему не требовалось никакого официального разрешения и вряд ли кто-то стал пытаться бы чинить ему препятствия. Он знал и нрав старика после стольких лет, тот повздыхал бы ещё немного да смирился, и на прощание чуть менее, чем совершенно искренне, пожелал бы успехов на новом месте. 

Он не допускал для себя возможности пересмотреть сделанный выбор. Было попросту незачем, Тигнари действительно этого хотел. От всего сердца хотел, но...

Это же самое сердце расходилось трещинами, когда Тигнари вспоминал, что придётся сказать ему; и в ту же секунду их отношения навсегда перестанут быть такими, какие они есть сейчас. Если конкретнее, попросту прекратят своё существование.

Тигнари рассматривал разные возможности, как могло бы быть дальше. Даже если сперва Сайно не воспримет новость как нечто определённо дурное, Тигнари всё равно в итоге покинет Академию, засядет в глуши... они будут видеться всё реже, прикладывая к тому немало усилий, не замечая, как присутствие в их жизни такой связи и необходимость её поддерживать всё больше выматывает обоих. До такой степени, что Тигнари, возможно, начнёт жалеть о том, к чему когда-то стремился, а Сайно – жалеть о том, что выбрал Тигнари. Нет, он не хотел видеть, как это происходит. Лучше было закончить всё сразу. 

Он всё искал удобного момента. Но планку этого «удобства» приходилось сильно занижать, если ты – студент на пороге выпуска, а твой ухажёр – сам генерал махаматра. Наконец завидев его спину вдалеке, Тигнари, пересекавший холл в компании сокурсников, выкинул руку вверх раньше, чем успел оценить, как это могло выглядеть для других. 

Выкинул и беспомощно замолчал. Тот был слишком далеко, направлялся совсем в другую сторону и сколько бы Тигнари ни махал, быть замеченным ему бы это никак не помогло. Не то чтобы они хранили степень своей близости в строжайшем секрете, но ему всё равно определённо не стоило звать матру через весь зал, это привлекло бы слишком много ненужного внимания. 

Бормоча не вполне искренние извинения, Тигнари вычленил себя из коллектива, торопясь нагнать Сайно. К счастью, к тому моменту, как это ему удалось, они уже были в коридоре, подальше от слишком большого количества ушей и глаз. 

— Тигнари? – немного удивлённый спешкой, Сайно наконец отметил его присутствие. 

— Привет, эм... Ты сейчас занят?

— Не особенно, – протянул Сайно. — А у тебя какое-то дело или ты просто...

В последний раз они виделись дней пять назад... в смысле, вообще, даже для занятости обоих, учитывая, сколько времени они обычно проводили в одних стенах (и каждый втайне искал хотя бы случайной, мимолётной встречи), такое было редкостью. И к своему ужасу Тигнари мог наблюдать, как смягчалось выражение лица Сайно, как в его голос робко проникала теплота по мере того, как до матры постепенно доходило, кто перед ним... Тигнари не хотел сейчас всего этого, не хотел лишний раз вспоминать, чего лишается. Он почти мечтал о том, чтоб его принципы позволили ему просто отправить Сайно письмо с объяснениями и извинениями – но, конечно, в реальности об этом не могло идти и речи. 

— Нам нужно поговорить, – твёрдо произнёс он, глядя на Сайно в упор. — Желательно не здесь. 

Сайно затих. Он стойко выдержал этот взгляд, не растерявшись, не показавшись Тигнари даже различимо обеспокоенным; но изучал его внимательно. 

— Идём за мной, – спокойно ответил он. 

Всю дорогу Тигнари не задавал никаких вопросов. Просто молча следовал за ним, пока не обнаружил, что они поднимаются по лестнице, ведущей прямиком к кабинету матр. У обычных студентов на его месте тряслись бы поджилки, но у Тигнари словно тяжёлый камень был привязан к груди отнюдь не по тем же, что могли иметься у них, причинам. 

Кабинет, где без большого труда размещалось в иное время за работой человек шесть, предстал ему абсолютно пустым. 

 — Нас не должны побеспокоить в течение ближайшего часа, – Сайно пригласил его сесть. 

Было странно, над Тигнари довлело смутное чувство, что ему едва ли полагалось тут находиться. Он нерешительно озирался по сторонам; всё ж, наверное, он предпочёл бы сделать это где-то, где его не окружали бы, почти излучая враждебность, незнакомые столы и висевшие определённым образом памятки на стенах. Но уже поздно было сдавать назад. 

Сайно тем временем ставил чайник. 

— Как продвигаются дела с выпускной работой? – поинтересовался тот между делом. 

— ...С ней всё хорошо, – Тигнари стоило огромного усилия в тот миг вызволить из памяти просто её тему. — Я двигаюсь в соответствии запланированным с графиком, думаю, что после завершения у меня даже останется в запасе ещё недели две. Успею немного отдохнуть. 

— Вполне заслуженно, – прокомментировал Сайно.

— Возможно, до тебя уже доходили слухи, – затем принялся рассказывать тот. — Несколько студентов Спантамада не укладывались в установленные для них крайние сроки и пытались посеять хаос, подставив своих сокурсников, чтобы в суматохе сдачу работ для их даршана перенесли. Я сам только что из допросной, – он поставил перед Тигнари чашку. — Одна из них, только увидав меня там, разрыдалась. 

Он произнёс это одновременно таким будничным и усталым тоном, с каким Тигнари самому предстояло в будущем сокрушаться, как раз за разом неопытные искатели приключений уверенно забирались в одну и ту же пещеру, кишащую плесенниками, а потом слёзно звали на помощь. 

— Я думал, такими делами ты лично не занимаешься, – заметил Тигнари.

— Они раздобыли артефакт, судя по всему, имеющий какое-то отношение к Бездне. У одного из виновных была связанная тема исследования, он хотел заодно зафиксировать результаты эксперимента. 

Сайно вдруг переменился в лице.

— Ты какой-то бледный. Нормально себя чувствуешь? Может, стоило добавить побольше сахара?

Тигнари так и сидел, обхватив кружку, и тупо смотрел на него; ждал, пока тот закончит, потому что не хватало духу прервать. Приятное тепло грело и впрямь внезапно озябшие руки, а обволакивающий пряный (но вместе с тем не слишком резкий) аромат клубился над чаем, который Сайно заваривал ему каждый раз, когда доводилось вот так его предлагать... Сайно не заслуживал того, чтобы с ним так резко порывали. Не после всего, что он дал Тигнари. Но заслуживал хотя бы прямоты и откровенности, если уж Тигнари собирался это с ним сделать. 

— Насчёт выпуска, – начал он, пожалуй, даже слишком стремительно. — Я решил, что после пойду в Лесной дозор. 

На обработку новой информации Сайно потребовалось времени не больше, чем обычно. 

— Почему? – ни удивления, ни сомнения, ни разочарования – ничего из того, что Тигнари уже доводилось слышать от тех, кому он успел рассказать о своей идее. Только лишь искреннее любопытство. 

— Я знаю, все ожидают, что я останусь здесь преподавать. Если честно, я не вижу себя в Академии дальше. До сих пор меня всё относительно устраивало, но если останусь, это будет совсем не то же самое, что во время студенчества. Я застряну в четырёх стенах, погребённый под бумагами, внутренними интригами больших шишек и теоретическими учениями, погружаясь в которые, постепенно теряешь связь с реальностью и перестаёшь понимать, зачем делаешь то, что делаешь. Я так не хочу.

Это несколько полнее отражало суть... от того, чтобы лишний раз открыто критиковать устои Академии и самой академической жизни перед наставником или кем-то из коллег, Тигнари старался себя удерживать, но Сайно – совсем другое дело. 

И Сайно вдобавок ему не пришлось бы объяснять... многое. Почему Тигнари выбрал именно дозор: тому было известно в общих чертах, как прошло его детство, чем Тигнари увлекался и как однажды заблудился в тропическом лесу... лишь однажды, но отнюдь не потому, что с тех пор он перестал туда ходить. 

Тигнари привык, что прежде Сайно часто отводилась случаем роль единственного, кому он мог выговориться, будучи откровенным. Он слишком поздно поймал себя на том, что по старой памяти делает это снова. Пускай то были размышления, переживания и чувства, занимавшие в жизни Тигнари сейчас важное место... Но к делу они имели мало отношения. Ему действительно не нужно было объяснять Сайно, почему всё это для него действительно важно. А использовать его в качестве «жилетки» теперь, когда Тигнари вот-вот собирался сообщить ему о своём решении, было ещё и верхом эгоизма... 

Сайно кивнул.

— Хорошо. Хорошо, что ты знаешь, чего хочешь. Если вдруг с твоим выпуском из-за этого возникнут какие-то проблемы...

— Думаешь, меня будут шантажировать? – Тигнари поднял брови. 

— Предполагаю, в основной своей массе люди из Академии предпочтут остаться с тобой в хороших отношениях, что практически полностью исключает такую возможность... Но в случае чего я готов оперативно вмешаться. 

Обнаружив, что Тигнари его догадка ввергла в лёгкое замешательство, Сайно, выждав, переспросил:

— Разве тебя не это тревожит?

— Совсем нет. Нет, – под тяжестью стремительно копящейся головной боли брови Тигнари тяжело осели обратно. Серьёзным, но предательски скачущим в тональности голосом он продолжал:

— Я хотел сказать, что... Я понимаю, мы всего четыре месяца как официально встречаемся, наверное, мне стоило начать раньше задумываться о своём будущем, чтобы не ставить тебя в такое положение сейчас, но...

Тигнари выдохнул. 

— Думаю, нам надо расстаться. 

— Зачем?

Вопрос, прозвучавший так, словно Тигнари не говорил с партнёром по душам, а подал заявку на финансирование какого-то необычайно бредового в своей концепции исследования, что прежде, чем мгновенно отклонить её, самый твердолобый делопроизводитель поддался бы побуждению спросить, в своём ли он уме. У Тигнари аж хвост распушился от вспыхнувшего на миг возмущения столь... собственническими претензиями на себя? Что ж, Сайно имел полное право выражать недовольство, но не ставить же практически под сомнение право Тигнари в одностороннем порядке закончить их отношения! 

Тем не менее, он обуздал эти чувства. Тигнари знал, что будет нелегко, но обещал себе приложить все усилия к тому, чтобы не позволить уродливому скандалу стать итогом всего прекрасного и светлого, что было между ними. Иной раз Тигнари и мог бы на него разозлиться, но по-прежнему держал в голове, что это мог быть их последний подобный «разговор по душам». Сайно всё ещё был слишком ему дорог. 

— Я наверняка буду редко появляться в городе, – подсказал он. 

— Я тоже здесь не всё время, – возразил Сайно. 

— В том-то и дело! Мы станем видеться гораздо реже. И никаких больше случайных встреч в коридорах. Я буду занят не меньше, чем ты, и буду далеко. Тяжело поддерживать подобного рода отношения. 

— Значит, ты не готов их поддерживать?

— Я не говорил, что не готов... – протянул Тигнари, почти поморщившись. Да как Сайно не понимал, что речь не лично о нём, а... просто об этом! О том, как обстояли дела в целом.

— Тогда почему ты против того, чтобы попробовать? 

Да вовсе не хотелось Тигнари, чтобы Сайно исчезал из его жизни. А Сайно могло прямо сейчас не хотеться, чтобы тот исчезал из его. И если бы затем через месяц, через полгода или через год они всё-таки разошлись, ничьей вины в том бы не было. Так просто получилось. Всё сложилось естественным образом. Что Тигнари следом и попытался до него донести. 

— И я не хочу через это проходить, – закончил он. 

— Не придётся, – тут же спокойно ответил Сайно. 

— Ты так уверен в этом сейчас... Архонты, ты вообще слушаешь, что я тебе говорю? – всплеснул руками Тигнари. 

— Конечно, слушаю. Я услышал тебя. Но я правда не понимаю, откуда берёт корни твоё беспокойство. 

Случайное и абсолютно неуместное «ботаническое» сравнение, исходя из его опыта общения с Сайно, говорило Тигнари, что тот попытался пошутить, но на сей раз Тигнари категорически предпочёл сделать вид, что пропустил это мимо ушей. 

— Ничего не изменится в моём отношении к тебе, будем мы видеться раз в два дня или раз в две недели, – произнёс Сайно, заглядывая ему в глаза. 

— Люди расходятся спустя десять лет брака и по более дурацким причинам. Будущее неизвестно никому, даже тебе. 

Но Сайно стоял на своём.

— Мне известно, что в сколь угодно отдалённом будущем я не стану вдруг другим человеком. Мне достаточно оставаться собой, тогда и мои нынешние мысли и чувства не подвергнутся существенным изменениям.

— Это работает не так, Сайно. 

— Для меня – так. 

Жёстко отрезав, Сайно добавил, чуть смягчившись:

— Я обещаю. 

— Ты не можешь такого обещать, – уже почти позабавленный его упрямством, усмехнулся Тигнари, хоть и горько. 

— Могу.

Он взял руку Тигнари в свои, мягко скользнув по ней щекой перед тем, как медленно, но горячо накрыть поцелуем. Тигнари вздохнул, смиряясь с тем, что повержен. Частично оттого, что не обладал достаточными внутренними силами, чтобы сопротивляться такому... Нет, не аргументации, вдруг оказавшейся на шаг впереди его и вдобавок подкреплённой красноречием, но грубым напором человека, который не утруждался объяснениями, просто слепо, глубоко во что-то верил. Против таких, попросту пренебрегавших им, само искусство дебатов было бессильно. Сайно явно не нужны были никакие дебаты, главным для него было добиться того, чтобы всё осталось так, как хочет он. Ну вот что ты будешь делать. 

С другой стороны, махаматра в своей неуступчивости пробудил в нём любопытство: как Сайно выйдет из ситуации, которую Тигнари так живо представлял себе в самых безрадостных её тонах; как поступит, если за Тигнари ему придётся сражаться с обстоятельствами, со временем и пространством, с целым миром, с судьбой. 

Сайно выпустил его руку, но сам приблизился; с первой волной его дыхания на своём лице Тигнари прикрыл глаза, давая молчаливое согласие...

Тотчас распахнуть их обратно в двойном размере его вынудил извергнутый его животом в полной тишине кабинета раскатистый рёв. 

— Ты ещё не обедал? – удивился Сайно (чья рука, подобрав волосы, всё ещё придерживала сзади его голову). 

— Не успел, – пристыженно пробормотал Тигнари. Сайно улыбнулся.

— Пообедаем в городе. 

Возникший внезапно в дверях нос к носу с ними матра проводил необычную парочку лёгким недоумением, но никто из двоих не придал этому значения. 

Тигнари не считал себя одиноким человеком, но с тех пор, как вышел из детского возраста, уяснил: свой жизненный путь ты, как бы там ни было, всё равно по большому счёту пройдёшь в одиночку. У него была семья, поддерживающая его, но та не могла быть с ним везде и всегда, нести ту ответственность за него и его жизнь, которую он волен и должен был отныне нести сам. Старые друзья, но как много из них были теперь лишь частью расплывчатых воспоминаний откуда-то из детства? Тигнари сжился с этой мыслью: покидая одно место, чтоб попасть в другое, ты неминуемо оставишь в нём большую часть того, что было тебе там дорого. 

Он боялся возлагать большие надежды, но может, в Сайно он наконец-то нашёл то самое, что ему удастся пронести через все эти перевалочные пункты своей жизни один за другим. Что останется с ним, несмотря ни на что. 

Может, они и встречались всего четыре месяца. Знали же друг друга почти три года. 

Но недели спустя он, кажется, наблюдал уже, как его опасения мало-помалу претворяются в жизнь. 

Поначалу всё складывалось прекрасно. Ну, насколько можно было назвать словом «прекрасно» то, как Тигнари полностью погрузился в новую рутину, и внутри обычно не находилось места ни для радости ей, ни сожалений; разве что для тихой паники, когда что-то шло не так и он по первости ещё не знал, как с этим совладать. Когда перед отъездом он паковал вещи, среди которых была зачем-то его студенческая мантия, Тигнари отчего-то готовил себя к тому, что прибудет в деревню Гандхарва неопытным юнцом, которому придётся лезть из кожи вон, чтобы как можно быстрее вжиться в новую роль – и, хотя даже для него самого было очевидно, что он наделает кучу ошибок множество раз, что было совершенно естественно, он досадливо думал, сколько, наверное, раз выставит себя в невыгодном свете прежде, чем это наконец произойдёт. Давать себя в обиду он, конечно, не собирался, просто всегда трезво оценивал своё место согласно своим способностям. Но по прибытии его в деревню выяснилось, что почему-то никто из коллег-дозорных не спешил смотреть на него сверху вниз. С ним были крайне любезны, обращались практически, как с важным гостем, что Тигнари осознал только со временем, но к тому моменту освоился уже в достаточной мере, чтобы какое-то особое отношение, добавлявшее ещё больше неловкости, могло ему в этом помешать.

В общем смысле, его приняли хорошо. В деревне быстро привыкли и к сделавшимся регулярными визитам генерала махаматры, хотя первое его появление стало для всех тем ещё потрясением и главной темой на несколько следующих дней. При том, что они действительно теперь виделись гораздо реже и пока что не имели возможности проводить вместе много времени, Тигнари впервые допустил мысль, что, может, его выбор не поставил крест на его с Сайно отношениях, но дал им глоток свежего воздуха. Тогда как по коридорам Академии разносились бы, способные в любое мгновение из крошечной искры вспыхнуть полноценной интригой, шепотки такого толка, что нёс в себе потенциальный вред для них обоих, здесь всё, о чём могли судачить люди: о чём-то более приземлённом и бытовом, смущающих, но в общем-то безобидных пустяках. Однажды Тигнари выбрался в город пообедать с приятелем-архитектором, и последний заметил: «Учитывая, что ты там сейчас не появляешься, по Академии уже должны вовсю гулять слухи о том, как ты ушёл в лес, чтобы спокойно проводить запрещённые исследования подальше от лишних глаз, пользуясь покровительством махаматры – но поразительно, я до сих пор ничего такого не слышал». «Только не подавай им идей», – нервно отшутился Тигнари. 

«А толку-то. В данный момент ты можешь у всех на глазах убить человека, и никто ничего не заметит, их мозг откажется принимать в себя такого рода информацию. Ты абсолютно точно из тех людей, с кого – между прочим, полностью оправданная – чужая зависть и обусловленное ею злословие отталкиваются, как вода от поверхности, которую натёрли воском», – добавил тот. 

Серьёзность намерений своего избранника Тигнари определённо напрасно недооценил. Все свои выходные Сайно проводил в Гандхарве, даже когда сам Тигнари был занят работой, тот или дожидался его до вечера в хижине, или, если видел такую возможность, увязывался следом, предлагая помощь, частенько оказываясь на поверку совершенно бесполезным... но наблюдать за махаматрой, снимавшим с дерева сбежавшую с чьего-то двора и одной ей известным образом туда вскарабкавшуюся курицу, было до того уморительно, что Тигнари ни за что не отказал бы себе в таком удовольствии. 

Первое время сам Тигнари не казал носа за пределы деревни и леса. И он упустил тот момент. Не усмотрел вовремя перемен, пока голова была под завязку забита совсем другим, да и не так уж они оказались растянуты во времени, как это ему представлялось. Сперва Сайно просто стал появляться реже, что Тигнари, отмахиваясь, списывал уже на занятость его. 

И вот он уже не видел его три недели. 

Это было... странно. Учитывая, что поначалу у Тигнари даже бывало ощущение, будто он находил Сайно подле себя чаще, чем иной раз, когда обитал в Академии. По тому, насколько Сайно ценил его общество, у Тигнари уже сложилось чёткое представление о том, что если б он планировал пропасть так надолго – он дал бы знать. 

Или энтузиазм всё же сыграл с матрой злую шутку, и вынужденность постоянно организовывать себе отлучки его наконец утомила? Он должен был понимать ситуацию Тигнари, и сам Тигнари вовсе не собирался заставлять его вечно приносить ради их отношений жертвы единолично, нет, конечно же, нет, просто сейчас в его жизни был такой период... Словом, умом Тигнари до поры будто бы и прогонял успешно от себя сомнения. А потом они возвращались. И как только возвращаться они начали уже с собственными доводами, Тигнари... на удивление быстро и легко оказалось в них поверить. 

Прошла ещё неделя. 

На новом месте он по большей части освоился, график Тигнари наконец позволял с должной регулярностью вписывать в себя часы отдыха, которые не совпадали бы с часами его сна. И пусть по своей прихоти на целый день сорваться в город он по-прежнему не мог себе позволить, но так уж удачно совпало, что ему всё равно нужно было в Академию по нуждам дозора. 

Он дал себе задержаться после, когда всё было улажено. Тигнари остановился посреди холла, раздумывая: хотя он сумел бы, наверное, вспомнить дорогу, вряд ли был вправе просто так заявляться в кабинет матр самостоятельно. Он не постеснялся бы, будь дело действительно срочным и, ну, не таким личным... Выяснять же отношения с Сайно в присутствии его коллег у Тигнари не было никакого желания. 

Пока он искал, с какой стороны подступиться к своей проблеме, шанс появился со стороны Дома даэны, прошагав мимо него, ведя беседу с кем-то... Всё внимание Тигнари устремилось туда. Наблюдая, он не мог бы сказать, что хотя бы оно из двух лиц пробуждало в нём какое-то либо чувство узнавания – но вот голос как будто был ему знаком. 

Увидев, что мужчины, кажется, прощались, Тигнари поторопился нагнать того из них, кто был ему нужен. 

— Тигнари? – мгновенно узнав его, изумился – теперь уже у него не было никаких сомнений – матра, чьё имя Тигнари, хоть ты тресни, так и не вспомнил, но надеялся, что эта неурядица не успеет всплыть в процессе их беседы. — Вот уж кого я не ожидал здесь сегодня увидеть. 

— Я тут как представитель Лесного дозора, нужно было обсудить кое-какие дела, – пояснил Тигнари. — Но вообще-то... Где я сейчас могу найти Сайно?

Матра замешкался. 

— Честно говоря, не имею ни малейшего понятия, – протянул он. — Генерал взял отпуск две недели назад.

Тигнари обуяло ещё большее смятение. Убедившись, что сверх этого ему правда не особо было что-то известно, он поблагодарил мужчину и двинулся на выход. 

Возможно, какие-то внезапные обстоятельства заставили Сайно взять отпуск, ничего не сказав Тигнари... В таком случае его, наверное, и в городе сейчас не было. Однако теоретически, чисто теоретически... мог он взять отпуск и в самом деле уехать в отпуск?

Если Сайно решительно намеревался в скором времени с ним порвать, так ему и предупреждать Тигнари было бы ни к чему.

Посреди тёплого безветренного дня Тигнари поёжился от пробившего его озноба. Был он склонен сейчас делать поспешные выводы или нет, Тигнари в любом случае собирался увидеться с Сайно. Выяснив, что искать его в Академии, наверное, смысла нет, Тигнари отправился к нему домой. 

Обшарпанная дверь без каких-либо опознавательных знаков. Он постучал. На всякий случай постучал ещё раз, когда никакой реакции так и не последовало. Но дверь оставалась наглухо закрытой и никакого самого медленного и неохотного к ней приближения с той стороны Тигнари инстинктивно не ощущал. 

Он тщетно заглядывал в плотно зашторенные окна. Как ни посмотри, дом выглядел пустым. Тигнари долго мялся у порога, не находя в себе мужества отступить – и остаться лицом к лицу со всеми теми вопросами, ни на один из которых у него по-прежнему не было ответа. Но незаконное проникновение средь бела дня тоже было бы так себе ответом на ситуацию, в которой он оказался, и Тигнари ушёл подавленным. 

Так вышло, что больше сегодня его не ждало никаких срочных дел. Не хотелось бы разве что возвращаться в Гандхарву совсем по темноте. Но весь день Тигнари так и бродил по городу, мало что замечая вокруг себя. Придя сюда, он настроил себя на ещё один непростой разговор, но остался в итоге в замешательстве; роем саранчи вокруг него вились догадки, ранившие чувства Тигнари даже сильнее его первоначальных предположений. 

Он поужинал в одиночестве и заставил себя наконец задуматься, чего ради он всё ещё здесь. Как бы ни претила ему мысль уходить, так ничего и не выяснив, нужно было выдвигаться обратно. И всё-таки Тигнари решил напоследок проверить дом Сайно ещё раз. Где бы ни пропадал до этого часа, если он не был в отъезде, то мог уже вернуться. 

Сердце оседало всё ниже по мере того, как Тигнари приближался к жилищу генерала теперь уже практически в тихом отчаянии. 

Вообще-то Тигнари знал одну хитрость: знал про ключ, который хранился у Сайно под ковриком. Махаматра был осмотрителен, поэтому, помимо коврика, нужно было поднять ещё расхлябанный мостовой камень; но Тигнари и об этом знал. 

И на мгновение он застыл, опешив, когда увидел, как у него на глазах перед дверью именно это проделывает какая-то девушка. 

— Извините! – тем не менее, быстро придя в себя, окликнул Тигнари, спеша к ней. Он должен был во что бы то ни стало инициировать диалог прежде, чем она попадёт внутрь, ведь что бы тогда оставалось делать ему, Тигнари понятия не имел. 

К ещё вящему его удивлению, девушку он знал. Её звали Ританья: они с Тигнари поступили на обучение в Амурту приблизительно в одно время, только с какого-то момента он стал видеть её нечасто. Тигнари что-то слышал про то, что формально она так и не закончила Академию, но помогала медикам в Бимарстане. Подле неё – а если быть точнее, исходил он от сумки, висевшей на её плече – стоял такой убийственно густой запах смеси лекарственных трав, что кто-то не привыкший, но с таким же острым обонянием, как у Тигнари, мог бы упасть без чувств. 

А вот Ританья, кажется, его не помнила, или ей просто было всё равно, потому что глядела с подозрительностью. А вопрос Тигнари о том, что она здесь делает, так вообще встретила достаточно враждебно. 

— Делаю свою работу, вот что. Тебя это никоим образом не касается, проходи мимо, тут не на что смотреть. 

— Простите, но откуда вы... Вы не знаете, где сейчас хозяин дома? – Тигнари горел стыдом, что в последний момент обнаружил в себе и вынужден был признать: сильнее, чем странное появление абсолютно неожиданной, уже поворачивающей ключ в замке гостьи, которая могла бы и намереваться обнести жилище (зная Сайно, оттуда всё равно, скорее всего, особенно нечего было выносить), Тигнари волновал в данную секунду сам Сайно, с которым в данный момент было, скорее всего, всё в порядке – это уж проблемы Тигнари, что с ним не считают нужным выходить на связь. 

— Мы в... близких отношениях, – оставшись бесстрастно проигнорированным, настаивал Тигнари. — Мне нужно выяснить, где он. И вообще-то, если ты сейчас же не объяснишь, что тебе понадобилось в его доме, я буду в полном праве позвать...

— Тигнари?

Уши Тигнари непроизвольно дрогнули, поймав звук до боли знакомой речи. Из щели между проёмом и дверью, которую Ританья успела приоткрыть, но медлила из-за напиравшего на неё Тигнари, на гостей непроницаемо взирал махаматра. 

— Я сама бы его выпроводила. 

— Я услышал шум. 

— Твой бойфренд, что ли?

— Да. Пусти его. 

— Мне-то как, уйти, может? – уперев руки в боки, едко спросила она. 

— Заходи. Всё равно уже пришла. 

В полном замешательстве ставший свидетелем столь странному во всех отношениях общению, Тигнари втёк внутрь через наконец распахнувшуюся перед ним дверь. 

— Я приходил днём, но мне так и не удалось ни до кого достучаться... – протянул Тигнари.

— Я заснул и проснулся совсем недавно. Я не слышал, – изрёк Сайно. 

Он стоял перед гостями прямо посреди комнаты, и Тигнари наконец открылся вид на...

— ...Боги. Что с тобой произошло?

На секунду Тигнари показалось, что тот встретил их в домашней одежде – но в действительности на Сайно не было ничего, кроме шорт и... бинтов. Бинтами был чуть ли не полностью перемотан его торс, правая рука и часть ноги. А там, где их не было, его кожу покрывали во многих местах в основном уже заживающие, но крупные ссадины. Выглядывавший из-под чёлки синяк на лбу легко было принять за тень; Тигнари молниеносно шагнул вперёд, протягивая руку, чтобы убедиться, но Сайно поспешно отстранился. 

— Нет поводов для беспокойства, через неделю-полторы я приду в норму, – отчеканил он. 

Тигнари машинально повернул голову на раздавшийся за спиной злой смешок. 

— Ну да, сейчас-то уже беспокоиться не о чём, – воскликнула Ританья. — Не обесценивай старания мои и моих коллег. Тебя буквально собирали по кусочкам. 

Рука Тигнари так и зависла в воздухе, он ошарашенно глядел на Сайно, и пальцы сами, отзываясь на слова девушки, потянулись к только замеченному шву на его щеке. 

— Последняя вылазка пошла не по плану, – понизив голос, выдавил тот. — Я преследовал нарушителя до руин, где оказалось... слишком много механизмов. 

— ...Хоть задержал его? – так же тихо спросил Тигнари. Он не знал, почему вообще спрашивает сейчас о таком. 

— Нет. 

— Второй не выжил, – сообщила Ританья. 

Тигнари помотал головой, разгоняя в ней скатавшийся в тяжёлый ком ворох сумбурных мыслей, силясь вытряхнуть из через уши, которые аж заложило. 

Вот уже и не нужно было задаваться вопросом, зачем здесь Ританья: медсестра, всё это время, должно быть, заботившаяся о Сайно, которую Тигнари успел принять и за домушницу, и даже на совсем короткое мгновение – за явившуюся на свидание. Следом она принялась перечислять диагнозы: рваная рана на боку, перелом трёх рёбер, открытый перелом кисти, вывих лодыжки, множественные ушибы... ближе к концу списка Тигнари обычно был бы – не стой Сайно прямо перед ним – почти убеждён, что человек, о котором идёт речь – покойник. Ещё час назад Тигнари сокрушался тому, что его возлюбленный отправился в путешествие, из которого ему могут теперь и не привезти памятный сувенир, а сейчас был вынужден резко испытать за того страх, с которым всё равно запоздал. Неудивительно, что его замутило. 

— ...Почему ты хотя бы не послал кого-нибудь, чтобы мне сообщить? – порядочно ослабевшим голосом произнёс Тигнари. — Как давно это случилось?

— Примерно две недели назад, – неохотно сознался Сайно. 

— Так почему? Я бы мог позаботиться о тебе.

— Не хотел добавлять волнений к уже имеющимся. 

Тигнари сделал глубокий вдох. 

— Сотрясения мозга, ушибов теменной или затылочной частей у него нет? – осведомился он у Ританьи. 

— Строго в медицинском смысле, с головой у него всё в порядке, – заключила девушка. Получив подтверждение, Тигнари не сдерживаясь отвесил матре подзатыльник.

— Ты их всё равно добавил. Каких угодно, кроме тех, которые мне действительно стоило бы испытывать, – выплюнул Тигнари. — Впредь...

— Я понял, – оборвал его Сайно. — Я понял, – повторил он, словно стушевавшийся перед тем, что ещё Тигнари мог ему высказать и сколько времени бы это заняло. 

— А ты ведь тоже с Амурты, – вдруг вслух подумала Ританья, очевидно таки вспомнив его, по крайней мере до некоторой известной ей одной степени. Это дало наконец Тигнари чуточку свободы.

— Да... – слегка оживившись, протянул он. Он всё ещё ощущал лёгкую неловкость от того, что сперва едва не поругался с девушкой, и был искренне рад любой возможности избавиться от этого напряжения между ними...

— Им стоит уделять больше времени исследованию той плесени, которой давно покрылись их академические устои. Чтоб они там все провалились. 

Тигнари, чувствовавший себя порой чересчур прямолинейным в выражении своего мнения, чем это было общественно допустимо, в ту самую секунду почти позавидовал её языку. 

Оставшееся время своего пребывания в доме матры девушка потратила на то, чтобы проконсультировать его более подробно насчёт текущего состояния Сайно и выбранных методов лечения: оба сошлись на том, что тратить это время больше попросту нет нужды, раз уж Тигнари был здесь и был сам достаточно компетентен. Она оставила на столе свёрток, развернув после её ухода который Тигнари обнаружил плотно закупоренную крышкой плошку ещё тёплого супа и пару лепёшек. К счастью, запах выдавал личный «почерк» одной из тех забегаловок, где Тигнари сам раньше перекусывал в городе, что избавило его от ненужного укола ревности. 

Тигнари бывал тут не впервые и даже не единожды, случайно и каждый раз – недолго; но с тех пор в убранстве практически ничего не поменялось. Пристанище генерала мало соответствовало его высокому положению. Точнее, не соответствовало вообще. Здешняя мебель не превосходила ни в своём качестве, ни в количестве необходимый минимум: кровать, потёртое кресло, тумбочка; стул, выполнявший функции вешалки для одежды; ещё один стул; допотопная табуретка, способная служить в зависимости от ситуации, собственно, табуреткой, столом и столиком прикроватным. На самом деле Тигнари даже удивляло, что тут было кресло. И у него бы волосы сами шевелились на голове при мысли, что кто-то в самом деле живёт так, но Сайно оправдывало для него то, что Тигнари знал: в основном он и не жил. 

Сейчас, может, оно было и к лучшему, что весь дом состоял в сущности из одной не самой большой комнаты: Сайно передвигался по ней ещё со зримым усилием, на что Тигнари, быстро насмотревшись на это вдоволь, заставил того вернуться в постель. Сайно сидел на ней, пока тот не спеша менял ему бинты на свежие. 

— Значит, ты всё это время сидел тут безвылазно один? 

— Ританья приходила каждый день. Каждый день ругалась и вела себя так, словно предпочла бы меня добить. Но всё равно приходила. 

Тигнари не сдержал тихий смешок. Не израненного до такой степени, но слегка «латать» Сайно ему доводилось и раньше – он знал, что тот не самый приятный пациент: в силу своего упрямства, дурацкой самоотверженности, когда дело касалось его долга, и отказа соблюдать рекомендации, если ему с ними было «не по пути».

— ...Было лучше, чем могло было быть, возможно, потому что она напоминала мне этим тебя, – признался Сайно. 

— И всё же, Ританья – это Ританья, а я – это я, – беззлобно, но достаточно твёрдо отрезал Тигнари.

— Да, ты прав... Извини. 

Сайно ненадолго умолк; Тигнари, накладывавшему ему компресс из трав, было безразлично, сколько неловкости звенело в этом молчании. 

— Нельзя было поднимать шум, – снова заговорил он. — Я многим перешёл дорогу, и ещё впредь перейду. Узнай кто-либо из них, что я лежу здесь, прикованный к постели – есть вероятность, что кто-то попытался бы этим воспользоваться. Ещё одна причина, почему я не мог никого к тебе послать. Ританья бы не согласилась. 

— На самом деле, она только что согласилась заглянуть в Гандхарву и предупредить, что меня не будет до завтрашнего дня... – заметил Тигнари. 

Наблюдая, в каком изумлении, почти немом восхищении Сайно воззрился на него бессмысленным взглядом, он не стал посвящать его в подробности того, на каких несправедливых условиях сделку он заключил: сколько учебных образцов из леса, включая достаточно редкие экземпляры, остался должен. 

— Значит... ты останешься на ночь? – наконец спохватившись, уточнил Сайно. 

— Пока я выйду, уже начнёт смеркаться. Так что... да, если ты, конечно, не возражаешь. 

Сайно помотал головой. 

— Нет, но... Тут одна кровать. У меня даже нет ничего, чтобы положить тебя на полу, да я бы и не стал – а спать на полу самому мне не дашь ты. Она недостаточно большая, чтобы разместиться с удобством, но...

— ...Но нам придётся иметь дело с тем, что есть, – закончил за него Тигнари, своим тоном давая понять, что дальнейшее обсуждение ничего не изменит. 

Когда они стали готовиться ко сну, выяснилось, впрочем, что не всё так плохо: вдвоём на матрасе мужчины умещались спокойно, хоть и лежать, чтоб никто из них не рисковал скатиться с него во сне, и поскольку подушка была всего одна, приходилось едва не соприкасаясь носами. 

Поначалу вообще-то Тигнари лёг спиной к нему. Он лежал и смотрел в выходящее на опустевшую улицу окно, которое, отодвинув занавески, они оставили приоткрытым на ночь, чтобы впустить немного прохлады. На подоконнике, где не было больше ничего, кроме разве что тонкого слоя пыли, стоял, таким образом весьма цепляя взгляд, небольшой горшок с кактусом, когда-то подаренный Сайно самим Тигнари. Тигнари долго (на самом деле – не очень) думал и специально выбрал кактус: зная, что даже регулярно поливать его у Сайно, возможно, не будет времени, а ещё потому что он тоже плотно ассоциировался у него с пустыней. Днём не было возможности обратить внимание, но сейчас Тигнари заметил крупный, практически готовый раскрыться бутон желтовато-белого цветка. Возможно, тот начнёт распускаться уже к утру. Это маленькое наблюдение немного подняло ему настроение. 

Но сон не шёл, и по ритму дыхания позади себя он мог утверждать, что и Сайно по-прежнему бодрствовал; тело затекло от неподвижного лежания на одном боку и вынудило его перевернуться на другой. 

Они прежде ещё не делили одну постель, и иронично, что сейчас Тигнари никаких неудобств, кроме сугубо объективных в силу нехватки пространства, не испытывал: от Сайно, на котором к тому же не было живого места, крепко несло лазаретом. 

Тем не менее, было что-то в том, как ночная мгла, сгущаясь, меняла сам ход его мыслей... или скорее притупляла их, побуждая к особенной искренности. Тигнари до сих пор полагал, что уже принял новую версию реальности, в которой оказался, освоился в ней, но вдруг уловил в колебаниях воздуха лёгкую поступь прежних переживаний, возвращавшихся к нему. Они переплетались со свежими в один тугой ком, похожий на клубок грубой, свалявшейся шерсти невнятного оттенка, словно он выудил его метлой откуда-нибудь из пыльного угла. Такие же безобразные, представлявшие собой не больше, чем мусор в его душе. Но вот Сайно был перед ним, такой, каким он был сейчас – и Тигнари будто бы всё ещё не до конца в это верил. Он глядел на него упор и не смел надеяться, что тот его взгляда не замечает: его лицо было слишком близко, и он наверняка видел пробивавшийся сквозь темноту отблеск его глаз; точно так же, как Тигнари видел его. 

Рассказывать Сайно не имело никакого смысла. Скрыть столь неприглядные подробности для Тигнари было бы даже лучше. Но сохранность и сколь угодно «приглядный» вид его фасада не представляли для него никакой ценности, пока сердце Тигнари продолжало гнить от этих уже пустившихся в нём в бурный митоз, словно живые клетки, сомнений и ложных тревог. Так слишком послушному ребёнку было в пору ликовать, что удалось сохранить проступок в секрете, но затем тяжесть этого секрета продолжала давить на него, отравляя каждое мгновение радости по неважно какому поводу... Тигнари мог сколько угодно убеждать себя, что просто стремится поддерживать предельную честность в их отношениях, но на деле чувствовал себя сейчас тем самым послушным ребёнком. 

— Говоря откровенно, я думал... – протянул он в тишине. — То есть, я не думал, что ты мог внезапно пропасть из виду по столь серьёзной причине. Сейчас это кажется более чем логичным, но сперва... тогда...

Он видел, как отчётливо проглядывавшая даже в полумраке на его смуглом лице светлая бровь изогнулась, подобно худой кошке, потягивающейся после долгого сна: свидетельствуя о том, что у Сайно не созрело ни малейшей идеи о том, к чему он клонит, пока Тигнари не озвучил таки это ему.

— ...я решил, что тебя всё же утомили наши отношения. Такими, какие они нынче. 

— Утомили? – нет, впрочем, он и теперь явно не смекал, о чём речь. 

Тигнари пришлось напомнить. Он вкратце пересказал Сайно его разговор с ним же в тот день, когда они остались вдвоём в кабинете матр и сердце Тигнари металось обезумевшим от страха зверьком. Ему совсем не хотелось так затягивать этот малоприятный, не предназначенный ни для чего, кроме успокоения его совести, диалог, но отмахнуться было бы уже поздно и неуважительно. 

Выслушав его, Сайно вздохнул. И вздохнул... с раздражением? Хотя ничего не указывало на то, что направлено оно было на Тигнари и тот его «грех», в котором он сознался; напротив, Тигнари знал, как звучал этот самый, весьма конкретный оттенок его раздражения... нетерпения: «Слышать больше ничего не желаю». 

— Ты по-прежнему во мне сомневаешься?

— Я не сомневаюсь в тебе, просто...

— Я тебя услышал. Ещё в тот раз. Я помню. Это ты не помнишь. 

Тигнари припечатало его словами. Сайно был предельно серьёзен, но не голос матры, не инстинктивное ощущение исходящей от него угрозы, как это было с другими, заставило его притихнуть, а серьёзность, с которой Сайно говорил, обращаясь теперь напрямую к его душе, её ядру.

— Тигнари, ты знаешь, чего мне всё это стоило: позволить себе... позволить «нам» быть. Не просто найти человека, в котором мне никогда не придётся сомневаться, но убедить себя, что я могу не сомневаться. Это было не для того, чтобы в один момент от всего отказаться из-за какой-то чепухи.

Тигнари ненавидел, как его тело, разговаривавшее на своём собственном языке, норовило его подвести в моменты, подобные этому. Разумеется, у кого угодно непрошеные эмоции могли не к месту пробиться на лице, но Тигнари помимо того приходилось беспокоиться и о других частях своего тела. Его уши непроизвольно поджались в ответ на услышанное.

Конечно, Тигнари знал: хоть и располагал притом лишь словами Сайно и доводами собственного рассудка. Позиция матры накладывала на человека определённые ограничения, не изложенные (по крайней мере, насколько ему было известно) ни в одном законе, но в конце концов к ним сам приходил человек, лишь искренне жаждущий хорошо делать свою работу.

Исполнять долг матры и... постараться избегнуть страданий. 

Близкие отношения... близкие отношения с кем-то, столь тесно связанным с Академией, к тому же – огромный список потенциальных причин, почему это могло выйти боком как одному из них, так и обоим, без каких бы то ни было усилий писал себя сам. Сайно приходилось думать о том, как он собирается сохранять беспристрастность в случае, если его избранник однажды предаст его доверие; о том, как бы его привязанность не использовал против него кто-то ещё; о сплетнях, угрожавших бы его авторитету и положению... Тигнари честно признавал, что если бы всё это было его проблемой – он бы скорее свихнулся, чем пришёл бы к какому-либо рабочему решению проблемы. А Сайно сумел. И неудивительно, что на это потребовалось столько времени. 

Сказать по правде, отчасти поэтому – в том числе – Тигнари так стремился вырваться из Академии. Может, он несколько и преувеличивал тяжесть ситуации, но даже по большей части беззлобные шутки про своё пребывание «в фаворе» у махаматры, постоянные переживания о том, способны ли они принести реальный вред не ему, но Сайно, утомили и пресытили Тигнари до одури. В этом смысле он, пожалуй, просто сбежал. 

Потому что, как бы сильно ни уважал, ни ценил, ни стремился понять партнёра – в первую очередь он имел дело со своими переживаниями. Эмоции не всегда поддаются логике, понимал он. Иногда они поистине уродливы, заставляют настолько погрузиться в собственный опыт, что начинаешь обесценивать чужой... Да, Сайно был прав: он знал, но совершенно забыл, и обесценил... всё. 

Окно было приоткрыто на щель, но в комнате всё равно стояла даже более плотная, чем темнота летней ночи, необычайная духота. 

— Ты плачешь? – изумился Сайно. 

— Я мало того, что до сих пор думал, что ты отдаляешься от меня, так теперь узнаю, что ты в это время чуть не погиб – естественно, я плачу! – с возмущением, яростно прорвавшимся сквозь очередной всхлип, воскликнул Тигнари где-то на уровне его груди, куда сполз ещё тогда, когда осознал, что не может сейчас посмотреть ему в глаза. Вспышка эмоции, к его неудовольствию, сделала плач громче, но остановиться прямо сейчас Тигнари бы уже не сумел. 

В полном молчании, Сайно лежал смирно, пока чужая рука в конце концов не легла на макушку Тигнари, мягко похлопывая её и пальцами нежно, ненавязчиво почёсывая за ушами. Грудь Сайно всё ещё покрывали бинты, и Тигнари поначалу остерегался намочить их слезами, но вскоре отмахнулся мыслью, что сам же поменяет их по утру, так что какая к чёрту разница. 

Чувство стыда смешалось с облегчением от того, что в нём нашлась наконец логически завершающая эту терзающую его ситуацию реакция, пускай она и оказалась такой примитивной. Уже успокоившийся, Тигнари снова лежал теперь к Сайно спиной, не желая больше ничего говорить по крайней мере до утра, пока мысли не прояснятся окончательно; но рука Сайно покоилась поверх его ключиц. 

Опухшие веки утянуло вниз и склеило наглухо, несмотря на резавший их с внутренней стороны несуществующий песок; голова гудела роем мошек ещё добрый десяток прошедших вне истинного течения времени часов – и так беспокойный, пронизанный каким-то дурманом, но сон постепенно сморил его. 

Поутру вся та ночь осталась будто бы отделённой от Тигнари стеклянным экраном, он едва помнил её события или по крайней мере больше не принимал их близко к сердцу. Заваривая утренний кофе для них с Сайно, он даже напевал себе под нос, наслаждаясь ещё слегка прохладными, но ласковыми бликами солнца, падающими на его щёки сквозь немного запылённое окно. 

Тигнари не удержался и после завтрака вымыл его. 

Затем сменил повязки Сайно снова, хотя, откровенно говоря, реальной нужды в этом не было. Быть может, он даже чуточку излишне наслаждался сменой обстановки: ритма, по-прежнему наполненного жизнью и деятельностью, но не такого порою перенасыщенного ими, как жизнь дозорного, более... линейного и размеренного. 

Наслаждался он и кое-чем ещё: как Сайно, особенно не подавая виду, но тем не менее безо всяких сомнений был доволен его обществом. Из вежливости Тигнари притворился, что не видел, как откровенно глазел на него тот, пока он приводил в порядок хвост его расчёской (что было точно не лучшим примером соблюдения личной гигиены, но другими опциями Тигнари не располагал). 

А ведь не так давно он был почти уверен... Как он вообще сумел себя в таком убедить?

— Кстати, раз уж ты зашёл, я хотел тебя кое о чём попросить...

— Ты бы ещё позже об этом вспомнил, – беззлобно усмехнулся Тигнари, уже собиравшийся в обратный путь. Как бы он ни был не прочь задержаться, до заслуженного отпуска ещё предстояло работать и работать.

Сайно кивнул в сторону того самого стоявшего на подоконнике кактуса. 

— Ты не мог бы забрать с собой? Если, конечно, тебе не слишком неудобно будет нести его всю дорогу до деревни.

Едва сообразил, о чём речь, Тигнари уставился на него бессмысленными глазами; на короткое мгновение его захлестнуло остатками прежних, тех самых эмоций и сомнений, которые, казалось ему до сих пор, были теперь надёжно погребены в прошлом... Но затем Сайно объяснил:

— Не беря в расчёт последние пару недель... домой я захожу нечасто. Я подумал, пускай лучше стоит у тебя. Там... похоже, что отныне там я буду появляться чаще, чем здесь. 

Пряча в нём вздох облегчения, Тигнари испустил тёплый смешок.

— Ну, он, конечно, небольшой, но дорога всё же неблизкая... Я возьму это на себя, если пообещаешь тоже сделать кое-что для меня, когда окончательно встанешь на ноги. 

— Что? – совершенно не под стать его почти что шутливому тону, спросил Сайно серьёзно, словно и не допускал мысли, будто речь шла не о деле исключительной важности. 

— Когда в следующий раз будешь в Гандхарве, принеси мне пару мешков удобрений. Найди в Академии Девраджа, он мой бывший сокурсник. Скажи, что ты от меня, и спроси у него что-нибудь для садовых растений, он сам поймёт, что мне надо. Хочу поэкспериментировать с разведением, но пока нет времени ковыряться самому в чём-то, кроме земли, – хмыкнул Тигнари. 

Сайно выдержал паузу, затем повторил:

— Деврадж, садовые растения, удобрения. Понял. 

— Сразу скажи, что ты от меня, а не то, учитывая, кто ты, он может попытаться слинять. 

Левая бровь матры слегка поползла вверх, но к удаче Тигнари, он не стал в это слишком глубоко... копать.

Отчего-то он был почти убеждён, что Сайно по итогу забудет эту просьбу, брошенную столь мимоходом и почти невзначай. Прощаясь с ним в дверях, Тигнари уже и сам о ней почти позабыл. 

Но на следующий год в Академию поступила заявка о регистрации нового вида растения, выведенного путём селекции. На зарисовке можно было увидеть маленькие цветы нежно-голубого цвета с золотистыми сердцевинами. 

В поле, отведённом для названия, значилось: «незабудка».