Глава 1

Лежать на кровати было холодно, а яркий солнечный свет из окна бил прямо в глаза. Нужно бы встать, прикрыть ставни и достать из сундука одеяло, но Лань Сичень всё ещё этого не сделал.


Ступни, кисти и кончик носа практически заледенели.


«Досчитаю до десяти и встану. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Ну, пошли».


Он пошевелил рукой и снова опустил её вдоль тела.


Сил подняться с кровати так и не нашлось.


Лань Сичень прерывисто вздохнул и снова начал считать.


Он хотел бы разозлиться на себя за слабость и беспомощность, вот только на это сил у него тоже не было.


Когда он считал до десяти в пятый раз, в комнату вошёл Лань Ванцзи. С его прошлого визита ничего не изменилось. Ни один предмет не поменял своего местоположения. Включая самого Сиченя.


Вчера утром Ванцзи открыл окно, чтобы впустить немного свежего воздуха и оставил кашу, травяной отвар и засушенные фрукты на столике в двух шагах от кровати.

Два шага оказались для Сиченя непреодолимым расстоянием.


Да и есть он не хотел.


Не хотел Лань Сичень и смотреть на брата. Он знал, что увидит в его взгляде. Тревогу, беспокойство, страх, жалость. Невозможно это вынести. Поэтому он отвернулся, не дожидаясь, пока Ванцзи позовет его.


Зачем он приходит?


Единственное, чего Лань Сиченю сейчас хотелось — это не видеть никого.

 

Нет, не так. 


Не чувствовать ничьего присутствия.


Снова не то.


Ничего не чувствовать.


Не существовать.


Точно. Вот этого он хотел. В конце концов, мир ничего не потерял бы, если бы Лань Сичень просто исчез.


На тело колючей удушающей ношей легло шерстяное одеяло. Кажется, Ванцзи ещё сверху прикрепил согревающие талисманы. Тепло быстро расползлось по телу, затягивая разум в мутное вязкое подобие сна.

 

«Я совершил все на свете плохие поступки и все же прошу снисхождения».


«Эргэ...»


«Разве я мог поступить иначе?»


«Третьего не дано, либо я убью их, либо они меня»


«Прости меня»


«Сохрани мне жизнь»


«Сичень-гэ, осторожно, сзади!»


Лезвие погружается в тело. Кровь на золотых одеждах.


«Я никогда даже не думал причинять вред тебе!»


Кровь, везде кровь.


Я не хотел. Не хотел! Не хотел!!!


«Сичень, ты должен стать верховным заклинателем. Нам нужно улучшить репутацию ордена»


«Брат, ты в порядке?»


«Глава клана Лань пригрел змею у себя на груди»


«Это проклятие клана Лань»


«А вы слышали про мать двух прославленных нефритов? Говорят, она убила одного из старейшин»


Кровь на белом пионе. Красное на белом. Всё залито красным


«Сичень, уйди с дороги!». Меч отражает обрушившуюся саблю.


«Он виновен!»


Виновен. Виноват. Я во всем виноват!

А-Яо, прости.


***

Лань Сичень проснулся глубокой ночью. К боку прижался Ванцзи, его пальцы крепко сжимали запястье Сиченя.


Вина и стыд снова укололи сердце. Брат опять всю ночь передавал духовную энергию и так и заснул. Как будто в этом был смысл. Ядро Сиченя было даже переполнено, и ощущалось тяжелым и набухшим. Будто опухоль.


Во сне заколка Лань Чжаня выпала из волос, а налобная лента покосилась.


Где его собственная лента, Сичень не знает. Помнит только, что на ней остались следы крови А-Яо… Цзинь Гуанъяо.


Кажется, он снял её перед медитацией. Которой так и не случилось.


Лань Сичень честно пытался. Правильно дышал, сидел в правильной позе, фокусировался.


Вот только ничего не вышло. Его духовная энергия как будто застыла в каналах, и он не мог привести её в движение, а попытки сосредоточиться и убрать шум мыслей приводили к тому, что голоса в голове звучали только громче.


«Виновен. Виновен. Виновен»


«Прости»


Лекари разводили руками. Управлять своей духовной энергией может только сам заклинатель, а физически Лань Сичень был полностью здоров. Они ничем не могли помочь.


Поэтому Лань Сичень вернулся в свой дом. Клану было объявлено, что глава ушел в уединенную медитацию, а его обязанности временно взял на себя Лань Цижень.


Предполагалось, что он все же будет пытаться медитировать и восстанавливать управление духовными силами.


Вот только Лань Сичень не видел смысла этого делать. Зачем? Он все равно ни на что не годен.


С управлением орденом дядя справляется гораздо лучше. Ванцзи давно повзрослел и не нуждается в поддержке брата. А теперь, когда вернулся Вэй Усянь, брат счастлив. И только он сам какое-то темное пятно.


Если бы он понял раньше, что Цзинь Гуанъяо не тот кем кажется, могло бы это что-то изменить? Может быть, Не Минцзюэ был бы жив. И другие, невинные люди не пострадали бы?


Мог ли Лань Сичень предотвратить это все? И может быть, тогда жив остался бы и сам Яо? 


Но он не справился. И собственными руками убил человека, которого… любил?


Иногда Лань Сиченю отчаянно хотелось оказаться в том самом гробу, похороненным вместе с Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо.


А иногда он чувствовал себя уже похороненным. В собственном доме, прямо в своей постели, утонув в бессилии, чувстве вины, невозможности жить дальше и одиночестве.


К нему приходил только брат. Он упрямо не желал оставить Сиченя в покое. Приносил еду, заставлял сменить одежду и постельное белье, проветривал комнату. Ванцзи, как и всегда, почти ничего не говорил, но Лань Сичень, конечно, видел, что он ужасно переживает.


И за это тоже было бесконечно стыдно. Вместо того, чтобы радоваться наконец обретенной любви, Ванцзи вынужден тратить время на него. Чувствовать себя обузой было невыносимо.


А может, просто закончить это все? Ведь это совсем несложно. В конце концов, если в этой жизни он оказался слаб и бесполезен, то может быть в следующей ему повезет больше, и душа, наученная горьким опытом, переродится. Возможно, он даже снова встретит дорогих ему людей.


Новая мысль захватила и даже придала сил. Вот же он — выход из беспросветного положения. На лице Лань Сиченя расцвела шальная улыбка. 


Он поднялся с кровати, стараясь двигаться как можно тише. Не нужно будить уставшего Ванцзи. Взял с полки Лебин и вышел на улицу. В первый раз за много месяцев.


На пороге он неожиданно увидел Вэй Усяня. Тот спал, прислонившись к стене и свесив голову на грудь. Видимо, он ждал, когда вернется Ванцзи, но так и не дождался. Ещё одна волна стыда поступила к горлу. Ещё один человек, страдающий из-за слабости Лань Сиченя.


Он аккуратно обошел Вэй Усяня и направился к библиотеке. Ночная прохлада Облачных глубин сейчас ощущалась как никогда сыро и промозгло, и Сичень поёжился, запахивая сильнее ханьфу, которое он даже не потрудился завязать как следует.


Когда он дошел, мышцы ног и спины ныли после долгого отсутствия движения, руки дрожали от холода. Лань Сичень ещё никогда не чувствовал свое тело настолько слабым, но упрямо шел. Казалось, что расстояние до библиотеки за время его отсутствия увеличилось вдвое.


Немного пошатываясь, Сичень поднял панель, закрывающую вход в комнату запрещенных книг, и спустился по лестнице. Ему нужна была та самая книга, из которой Цзинь Гуанъяо взял ноты для убивающей мелодии. Она оказалась там же, где Ванцзи нашел её и в первый раз.


Нужная мелодия отыскалась быстро. Несмотря на то, что страницы все ещё не хватало, пропущенный кусок, воспроизведенный Вэй Усянем, намертво отпечатался в разуме Сиченя.


Он поднес флейту к губам и попробовал сыграть небольшой отрывок, вложив духовную силу. И даже не удивился, когда она наконец отозвалась. Золотое ядро запульсировало, затопив жаром солнечное сплетение.


Лекари были правы. Духовная энергия подчиняется желанию заклинателя. Сичень не мог и не хотел действовать, и она застыла, сковав льдом каналы. Теперь у него появилась цель, и вся накопленная мощь готова ему подчиниться.


Лань Сичень глубоко вздохнул и заиграл снова, вкладывая в мелодию так много духовной энергии, как только мог.


Наконец. Всё. Закончится. Миру будет лучше без него. 


Подчиняясь переливам флейты, духовная энергия циркулировала по каналам всё быстрее и быстрее. Лань Сичень чувствовал, как золотое ядро увеличивается в размерах, заполняя каждый цунь его тела. Дышать становилось все труднее, перед глазами замелькали белые точки, пока все не взорвалось цветными всполохами.


Последняя трель прозвучала особенно высоко. Она звучала как счастье. Вот только услышать её было уже некому.


На следующий день тело главы Гусу Лань обнаружили адепты, пришедшие на занятия, и обнаружившие открытый вход в комнату запрещенных книг. 


На его лице застыла улыбка.