Карлсон приходит, а мальчику тридцать пять.

Мальчик теперь мужчина, худой и бледный,

в тонких очках, усталый, немного вредный,

и его трудно, так трудно теперь узнать.

Карлсон приходит, а мальчик ему не рад.

Мальчика гложут иные теперь заботы,

он, не узнав его, спрашивает вдруг: «Кто ты?»,

и от вопроса такого в груди дыра.

В комнате этой не помнят полеты с крыш,

шумный щенок — и тот теперь только память

на фотоснимке выцветшем в пыльной раме,

где еще живы варенье,

пирог,

Малыш.