Kiss You Once for Life

Джейсон выбивается из сил ещё примерно пятьсот футов назад. На правое ухо тяжело дышит Эрик, в левом звенят выстрелы салимового кольта. Мышцы горят, бок колет, и он думает, что, наверное, поэтому его никогда и не брали на соревнования в колледже.

Они обчищают этот городок уже во второй раз. План был догрести всё, что не получилось забрать в первый раз, и найти новую тачку, ведь у их внедорожника накрылся коленвал, и с его починкой было бы слишком много мороки.

Всё должно было пройти как по маслу: зашли и вышли, нахрен. Улицы были пустынны, разве что присыпаны опадающей листвой. Складывалось впечатление будто, когда всё реально покатилось к чертям, все жители просто собрали манатки и дружно свалили куда-то. Мертвецы и те встречались редко и в основном поодиночке, так что их можно было просто игнорировать.

Джейсон рычит, зло смаргивая пот.

Он понятия не имел, откуда могло взяться это стадо, что зажало их на заправке, привлечённое сработавшей в одной из машин сигнализацией. Всё произошло, как в дешёвом фильме, который, блять, даже в кинотеатрах не показывают, а выпускают сразу на DVD: на небе не было ни облачка, в округе – ни мертвеца, как вдруг целая толпа точно выросла из-под земли. Они едва сумели унести оттуда ноги.

Эрик как-то говорил, что кусаки мигрируют, типа как звери, ведомые стадным чувством. Или инстинктом. Честно говоря, Колчек сомневался, что у них были какие-то там инстинкты. Но трупы действительно всегда сбивались в кучи и всегда куда-то шли – в данный момент за ними по пятам. Так что, может, Кинг и был прав.

— Этот дом, — командует Салим, отстреливая голову очередного мертвяка.

Колчек торопится как может, спиной чувствуя, что ещё чуть-чуть – и стадо настигнет их. Они неуклюже переваливаются через забор, Осман их прикрывает, а к тому моменту, как Джейсон дотаскивает Эрика до порога, тот уже успевает выбить входную дверь.

При других обстоятельствах кто-то из них непременно сделал бы комментарий по поводу его прыти, но не сейчас. Сейчас они врываются в чей-то дом, Салим захлопывает за ними дверь и роняет перед ней шкаф. Джейсон отпихивает в сторону выпавшие из него туфли и тянет Эрика в гостиную, где опускает на диван. Лишь тогда он замечает заколоченные окна, из-за которых Салим, наверное, и решил укрыться именно здесь.

Снаружи слышатся хрипы заражённых: они тихие, но их так много, что Джейсону на мгновение кажется, будто звучат они прямо у него в голове. Кряхтит и Эрик, подтягиваясь на локтях.

— Чёрт, мой топорик остался в голове одного из них, — жалуется он.

Джейсон скидывает с плеч рюкзак и цыкает: потеря действительно серьёзная. Очень уж шло Кингу, когда рукоятка топора при каждом шаге билась о его бедро и когда мышцы на его спине напрягались при каждом замахе, играя под рубашкой.

Впрочем, сейчас у них есть проблемы и поважнее.

Эрик где-то поранил ногу.

Зацепился обо что-то или вроде того. Крови было не много, а значит вены и артерии в порядке. Главное, чтобы целы были сухожилия, так думает Джейсон. У них есть чистая вода и лекарства, всё будет хорошо.

— Ничего-ничего, — подбадривает он, — щас подлатаем твою неуклюжую задницу и будешь как новенький.

Колчек выхватывает из-за пояса нож и без зазрения совести разрезает штанину когда-то дорогущих джинсов, которые они раздобыли, когда случайно заглянули в никем не тронутый бутик.

Он аккуратно откидывает в сторону ткань. И кожу на его затылке противно стягивает от страха.

Укус.

На ноге укус.

Эрика укусили.

— Нет. Нет-нет-нет-нет, блять, нет!

Джейсон отшатывается, как ошпаренный. Нож звонко падает на пол. Кинг молчит. Именно в этот момент Джейсон впервые видит его таким: больше всего он похож на оленя, замершего в свете фар стремительно приближающейся фуры.

Дрожащими руками Колчек хватает рюкзак, почти ломает молнию, пытаясь открыть его, достаёт бутылку воды и льёт её прямо на рану, стирая кровь краем цветастого пледа, лежащего на диване.

Укус остаётся на том же месте, где и был – примерно на пять дюймов выше лодыжки. Глубокий, как блядская чёрная дыра. Он не рассасывается и не исчезает, сколько бы Джейсон не моргал и не молил его это сделать.

— Сука, — он вскакивает на ноги. — Блять, как же так, блять-блять-блять, — заводит руки за голову, вцепляясь пальцами в волосы на затылке.

Сердце загнанно бьётся в глотке, он судорожно прокручивает в памяти воспоминания о вылазке, кадр за кадром, пытаясь понять, когда, когда, когда? Где? Почему он не заметил? Он должен был защищать их, он должен был защитить его, он... Эрик мёртв. Он труп, он умрёт, он уже умирает, и это всё из-за него.

— Джейсон, пожалуйста, — скулит, наконец, Эрик.

Джейсон не слышит.

Не замечает вошедшего в комнату Салима, не видит, как тот едва не роняет свой револьвер, и не понимает, что его поведение пугает Кинга едва ли не больше, чем сраный укус.

Осман грубо встряхивает его, для верности отвешивая пощёчину.

— Хоронить его раньше времени собрался? — Салим шипит, хмурит брови, сильно сжимает челюсти и упрямо заглядывает в глаза, заставляя сфокусировать на себе взгляд. — Перетяни ещё одним ремнём его ногу. Так сильно, как сможешь, до боли, понял? Ты понял, Джейсон?

Он кивает, и Салим отпускает его.

— Я сейчас вернусь.

Когда Джейсон кивает снова, Осман вылетает в коридор. Колчек на автомате вынимает из штанов ремень и вновь опускается на колени перед Эриком. Тот тут же хватает его за руки. Смотрит на него остро, с напускной решительностью, но в то же время как-то совсем беспомощно и перепугано. Джейсон не уверен, придумал ли сам скользящее в его взгляде обвинение, или оно и правда там было. Он глядит в ответ, затягивая ремень вокруг бедра. Кинг проглатывает стон, жмуря глаза.

Он здесь, здесь, Эрик, здесь.

Голыми руками Джейсон дорывает до конца штанину. Хочет расшнуровать и снять ботинок, но одёргивает себя. Кинг, конечно, всё понимает, и лицо у него перекашивает, будто ему в рот засыпали лимонной кислоты.

Нога у него белая-белая, как молоко.

Возвращается Салим наперевес с бутылкой виски, которую они хотели приговорить сегодня вечером, а после потрахаться, ворохом полотенец и пиздецки огромным тесаком. В детстве Джейсон видел, как отец разделывал таким свиные туши. У него по спине бегут мурашки.

На стены дома отчаянно бросаются мертвецы, так что тот весь трещит и будто бы ходит ходуном. Тихо матерится Эрик, и каждое его слово, пропитанное животным страхом, бьёт по ушам сильнее, чем дребезжащие стёкла в окнах.

Осман вручает Джейсону полотенца, сам откладывает нож на край дивана и со второй попытки открывает бутылку. Крышечка укатывается в неизвестном направлении. К бутылке тут же тянется Кинг. Салим шлёпает того по руке.

— Это не поможет. Только расширит сосуды, так что ты скорее истечёшь кровью.

Эрик хмурится, его скулы болезненно заостряются. Салим льёт ему на ногу алкоголь, проверяет ремни, обрабатывает тесак и – тогда его руки начинают дрожать. Он смотрит на него таким пустым взглядом, что Джейсон догадывается сразу.

Он догадывается, потому что знает… они никогда не говорили об этом толком, но Джейсон знает, что с его сыном что-то случилось. В самом начале ещё, когда правительство отдавало приказы армии из бункеров, а лагеря выживших и впрямь принимали людей. Как-то плохо получилось. Очень плохо. Eго укусили, и Салиму пришлось… а он всё равно… сука.

Колчек стискивает зубы, накрывает ладонью его плечо и мягко забирает из руки тесак. Так надо. Он – тот, кто должен сделать это.

Салим не сопротивляется. Он стягивает свою куртку, скручивает рукав в трубочку и суёт его в рот Эрику. Мимолётно гладит по щеке, а потом наваливается всем весом на грудь.

— Пожалуйста, не кричи, хаяти, только не кричи.

Эрик вцепляется в него. Взглядом даёт Джейсону отмашку. Колчек чувствует, как его тело разом теряет вес, а сердце вот-вот проломит рёбра.

Ниже колена, думает Джейсон. Сохранить сустав. Будет сустав – и для протеза подойдёт любая хренова палка. Ну же. Ну же. Давай.

Первый удар оголяет кость. Эрика выгибает на диване. Он громко мычит, стараясь сдержать крик. Джейсону не приходится удерживать его ноги, ведь тот не пытается брыкаться – только мычит. Мычит и мычит и плачет как недозадранная волком любимая корова Джейсона, которую ему пришлось пристрелить.

Сложнее всего оказывается перебить кость. Он бьёт, второй и третий раз, лезвие застревает, и они паникуют, что придётся чем-то ломать её, когда она, наконец, поддаётся.

Эрик отключается. Салим следит за его дыханием и проверяет пульс, готовый вновь схватить его, если тот вдруг очнётся. Колчек дорубает последний мягкий кусок мяса и кожи, на котором ещё болтается голень. Затем, он крепко-накрепко прижимает к ране сухие полотенца, Салим помогает правильно сделать перевязку и со знанием дела подкладывает под ногу пару подушек.

Мертвецы за стенами не утихают, но долбятся теперь скорее по инерции, вяло, точно не помня уже, зачем, но повторяя одно и то же действие раз за разом. Пройдёт ещё несколько часов, пока они не начнут терять интерес.

Салим колет Эрику антибиотик, готовит жаропонижающее, ведь оно у них есть только в таблетках, и дать его, пока Эрик не очнётся, не получится. Всё это, вместе с бинтами, остатками виски и бутылкой воды, оказывается наваленным на придвинутый поближе журнальный столик – прямо напротив пятна от кружки кофе и вазочки с искусственными цветами.

Какое-то время Джейсон сидит, уставившись на эти розовые пыльные бутоны, когда, точно у него над головой вдруг зажигается лампочка, начинает перерывать рюкзак. Найдя то, что искал, он ставит баночку «Адвила» на столик.

Салим сверлит «Адвил» тяжёлым взглядом, но ничего не говорит. Джейсон и без него знает, что хера с два он поможет. Но ничего лучше у них всё равно нет.

Осман смачивает водой из бутылки тряпку и протягивает её Джейсону, чтоб вытереть руки.

Им остаётся только ждать.

До наступления темноты они делают перевязку ещё дважды – в ход идут и простыни, и банный халат, который отлично впитывает кровь и сукровицу. Ненадолго Эрик приходит в себя, и они успевают напоить и накормить его таблетками. От еды тот наотрез отказывается.

Лихорадка, к счастью, у него так и не начинается.

Джейсону дико хочется курить – и не ему одному судя по тому, как подрагивают пальцы Османа.

Когда света, поступающего из щелей между досок, совсем перестаёт хватать, Салим зажигает несколько найденных по шкафчикам свечей. Он сидит в неудобном жёстком кресле, Колчек – прямо на полу между ним и Эриком, потому что второе кресло оказывается до жути скрипучим, и любой неосторожный поворот задницы может разбудить Кинга.

Будить его нельзя.

Пусть спит.

Ещё спустя примерно полчаса возни с арбалетными болтами и несколько неглубоких порезов Джейсон не выдерживает и выгоняет Салима отдыхать, сказав, что подежурит первым.

Осман решает, что спорить бессмысленно, и поддаётся.

До самой зари Колчек сидит неподвижно, вслушиваясь в хрипы мертвецов снаружи и тихое дыхание Эрика, пристально следя, как опускается и вздымается его грудь. Словно преданный пёс у кровати хозяина. Только несколько раз он приподнимается, чтобы проверить, нет ли у Эрика жара.

Из кухни раздаётся приглушённое копошенье. Джейсон знает, что это Салим – слышал его шаги в коридоре – и всё-таки идёт проверить. Так и так время сменяться.

Осман сидит за столом, лицом к входу, свободной рукой машет ему, а в другой держит открытую жестяную банку с… чем-то. Колчек встряхивает затёкшие ноги и садится напротив.

Атмосфера виснет странная. Джейсону нравится эта кухня, правда. Она простенькая, без выебонов, но милая и с характером. Сквозь заколоченные окна внутрь заливается мягкий, чуть синеватый свет, и полосами ложится на столешницу, стену и Салима, сосредоточенно жующего добытую из банки еду. Это очень похоже на самое обычное утро – по ощущениям скорее всего понедельника – и Джейсон страшно хочет попросить Салима заварить кофе в турке. Он рассматривает его: спокойное лицо почти полностью скрыто в тени, плечи опущены, а сам он какой-то надтреснутый. Хорошо, если он поспал хотя бы пару часов.

Может, думает Колчек, осматриваясь вновь, он бы и поверил в эту хренову иллюзию. Может, если бы не окровавленный тесак, лежащий в раковине, и прямо под ней, завернутая в плотный целлофановый пакет – нога в мусорном ведре. В ботинке.

Салим протягивает ему банку, облизывая пальцы.

— Твоя половина.

— Что это? — тихо спрашивает он.

— Персики.

Джейсон коротко усмехается себе под нос.

— Ты где их взял?

— В кладовке. Банка стояла рядом с краской, наверное, её просто не заметили, — Осман устало откидывается на спинку стула. — Как по мне, они слишком сладкие и, — он задумывается, — американские.

Джейсон изгибает бровь, закидывая в рот пару долек.

— У них такой привкус, — Салим очерчивает в воздухе какую-то фигуру, понятную только ему, — такой только у вашей еды.

Джейсон пожимает плечами. Персики как персики.

Он съедает свою порцию с рекордной скоростью – тошнота сошла на нет, и дал знать о себе голод, ведь в последний раз они ели почти сутки назад.

Встаёт со своего места Салим, направляется к выходу, но останавливается перед Колчеком.

— Иди поспи, Джейсон, тебе нужно отдохнуть. Ничего не случится.

Он кладёт ладонь ему на плечо, гладит шею, большим пальцем задевая мочку уха.

Глаза закрываются сами собой. Джейсон утыкается лбом в его бок.

Он так устал.

— В спальне на первом этаже чудесная кровать и мягкие подушки. Правая дверь чуть дальше по коридору. Тебе понравится, – мягко шепчет Осман, прижимаясь губами к его макушке, и уходит.

Спальня, куда его отправляет Салим, выкрашена в светло-бежевый, и хоть в утренних сумерках трудно сказать наверняка, Джейсон ставит на «миндаль», о котором в говорилось в журнале про интерьер, что они пустили на растопку на прошлой неделе.

Над резной спинкой огромной кровати, что занимает собой почти всю стену, висит распятие. Джейсон щурит глаза и фыркает.

— Йоу, ДжейСи. Как оно? Ещё исполняешь просьбы?

Оба вопроса остаются без ответа. Колчек кривит губы и как есть заваливается в постель – ещё слегка тёплую после Салима.

Бог глух, жесток или, может, мёртв – Джейсон убедился в этом, когда вместе с подонками вроде его отца под раздачу пошли дети и их матери. Хорошие люди. Очень много хороших людей.

И как только Салим не снял его?

* * *

Осман нервно мерит гостиную шагами, мельтеша перед глазами у Эрика. Тот лежит на диване, обложенный для удобства подушками, с упаковкой крекеров и книгой под боком.

Джейсона нет уже почти четыре часа.

— Не нужно было отпускать его одного, — выдыхает Салим, сжимая пальцами переносицу.

— Он вернётся, — отвечает Эрик, вглядываясь в щели заколоченных окон. — Он может о себе позаботиться.

Осман устало опускается в кресло. Кинг прав: если кто-то из них и был наиболее приспособлен к такой жизни, так это Джейсон. Он знает, что делает. Он был один, когда всё началось, и отлично справлялся и без них. С ним всё будет в порядке.

За время, пока Эрик восстанавливал силы, они успели здорово окопаться в этом доме. У него были надёжные стены, прочный забор и приятная обстановка внутри – в качестве бонуса. Его будто оставили таким специально, надеясь однажды вернуться.

Толпа схлынула, оставляя после себя беспорядок не хуже, чем после любого концерта, и открывая им путь. От мысли, что и это место скоро придётся покидать, становилось тоскливо, но их припасы были на исходе, и, не сделай они ничего, к концу следующей же недели умерли бы от голода.

Именно за припасами и отправился Колчек: нужны были еда, вода, медикаменты и всё, что плохо лежит. Если очень повезёт – рабочая машина с полным баком. Салим хотел пойти с ним – они вообще часто работали в паре. Но было решено, что оставлять одного фактически беспомощного Эрика – плохая идея.

Положение дел таковое, что случись что-то с ними обоими – Кинга ждёт верная смерть. Поэтому Салим должен сидеть и не рыпаться.

Он успевает на горелке разогреть остатки открытой прошлым вечером консервы, поужинать вместе с Эриком, сменить ему повязку. Рана выглядит хорошо – организм Кинга, по-видимому, такой же упрямый как и он сам.

В конце концов, он достаёт свои очки для чтения и принимается мучить книгу. Джейсон нашёл её в спальне на втором этаже: хозяева использовали ту в качестве подкладки под ножку заваливающегося набок комода. В ней говорилось о мифологии, что-то о мироустройстве шумеров или вроде того – в последнее время Салим туго улавливает суть написанного.

Он как раз собирается перечитать один особенно длинный абзац, когда вдруг слышит снаружи шум мотора. Он вскакивает, Эрик тоже привстаёт, насколько хватает сил. Они переглядываются. Осман тихо подходит к окну и осторожно выглядывает.

Там из полицейской машины вылезает радостный Джейсон, таща рюкзак и две пузатые спортивные сумки. На передней двери автомобиля ясно видна семиконечная звезда.

Брови Салима сами собой ползут вверх, чему удивляется и Эрик, недовольный, что не может посмотреть сам, нетерпеливо спрашивает, что там происходит.

— Похоже, Джейсон решил заделаться в шерифы, — посмеиваясь, качает головой Салим и спешит встречать Колчека.

— Он скорее залепил бы жвачкой ему волосы, — кричит ему вдогонку Эрик.

Салим сталкивается с Джейсоном на пороге, забирает из рук сумки и помогает занести их в дом. Едва они оказываются внутри, Колчек крепко прижимается к его губам. Ни один не пытается углубить поцелуй, но обоим нужен этот момент близости, просто чтобы чувствовать друг друга рядом. Губы Джейсона на вкус как его любимая газировка, и Салим не может не улыбнуться.

Они возвращаются к заждавшемуся их Эрику. Терпением тот никогда не отличался. Джейсон припадает на одно колено перед ним, звонко чмокает в губы и лишь потом целует правильно – мягко и лениво. Что бы там Кинг ни говорил – он хотел именно этого, особенно сейчас.

Отстраняясь, Колчек крадёт у него крекеры и, закидывая их один за другим в рот, бегло пересказывает, как прошла вылазка, что удалось найти, куда можно заглянуть ещё раз, а куда больше соваться не стоит. Из его рассказа выходило, что самым неприятным происшествием была неудачная охота на скунса, и такой результат более чем устраивал Османа. Эрика, который с самого начала болел за скунса, – тоже.

Джейсон считал, что его мясо ничем не отличается от зайчатины, и что Кингу пора понизить стандарты.

Они ещё немного возятся с картами, прокладывая оптимальный маршрут, на котором им наименее вероятно встретятся большие заторы, когда Салим наконец-то спрашивает:

— И всё-таки, почему именно она?

Джейсон отрывается от карты. Он ужасно хочет спать, и ему нужна пара секунд, чтобы понять, о чём речь, но потом он только пожимает плечами.

— Машина? Просто подвернулась.

Салим складывает руки на груди, склоняя голову набок, и давит ухмылку. Не то чтобы это имеет значение теперь – инфраструктура и система разрушены и стёрты с лица земли – но Османа отчего-то забавляет, что для передвижения они будут использовать полицейскую машину. Окажись он в ней, даже по ошибке, всего год назад – это означало бы огромные проблемы для него.

Полудремлющий Эрик помогает ему:

— Его задержали за жестокое обращение с животными.

Джейсон закатывает глаза.

— Нахуй полицию, Салим. Это моё политическое заявление.

Осман посмеивается. Это вполне по нему.