чужие крылья красивые. иссиня-черные, они отсвечивают зелёными бликами и фиолетовыми вспышками, и Юра почти уверен, что в развернутом виде они будут о г р о м н ы м и. 

Ник их не стесняется, он держит их расслабленными, а первостепенные маховые перья настолько длинные, что их кончики достают до пола даже при том, что Никита сидит на высоком барном стуле. в его правой руке переливается янтарем виски, а левой он подпирает висок.

Юра не видит его лица, но он уверен в том, что чужие губы плотно сомкнуты, а брови немного нахмурены, как, впрочем, и всегда, когда Никита о чем-то задумывается.

ворон.

Юра даже не удивлен. Ник всегда был смышленым, при всей своей хаотичности.

из-за сквозняка маленькие кроющие перья немного пушатся и их хочется пригладить рукой, но Юра не знает как Никита отнесётся к этому: не все любят, когда их крыльев касаются.

стоять за чужой спиной так долго, тем не менее, не имеет смысла, поэтому Юра решается и садится на соседний стул. Никита поворачивает голову, и выражение задумчивости, которое Юра угадал досконально, превращается в удивление.

«то же, что и ему» — кивает Юра бармену, и, наконец, может рассмотреть Никиту не со спины. за столько лет порознь его взгляд стал пронзительным и цепким, линия челюсти заострилась, волосы отросли, а не остались подстрижены под ежик. откровенно говоря, признает Юра, он похорошел, став из тощего угловатого мальчишки привлекательным молодым человеком. в горле, почему-то, немного пересыхает. 

не зная, как начать разговор, Юра кивает на чужой стакан с виски.

— ты не пьешь. — говорит он немного обвиняющим тоном. — ты пропустил все школьные пьянки!

Никита поднимает бровь на это заявление, и все же отставляет стакан в сторону.

— ты мне не писал, не звонил, — пожимает он плечами. — мне надо было отвлечься.

на это Юре ответить нечего, чужие слова ощущаются ударом под дых.

напряженную тишину немного разряжает бармен, принесший Юре виски, но неловкость все равно остается.

— да, — говорит он, в итоге, скомканно. — я знаю. извини.

Никита легонько качает головой.

— не надо извиняться, я тоже хорош. плохая получилась шутка.

Юра берет свой стакан, и, вместо того, чтобы сделать глоток, рассматривает виски на свету. жидкость искрится, переливается, а ещё Юра сам не знает, почему его сегодня так тянет на выпивку.

— почему ты вернулся? — спрашивает Юра. получилось мягче, чем ему хотелось.

— не знаю. — честно отвечает Ник и опрокидывает в себя виски залпом. — может не прижился, или соскучился по дому, или надоело однообразие. а может и все вместе. но мне там было плохо. как ты узнал что я приехал?

— Алина передала, она-то в курсе всех твоих перемещений. 

— ну да. — кивает Ник. — и где меня искать тоже она подсказала?

Юра кивает в ответ.

— и давно ты пьешь? — спрашивает он.

— несколько лет. начал после смерти отца. 

уголки губ у Никиты немного опускаются, и лёгкая улыбка, игравшая на его лице до этого, пропадает.

— после или из-за? — уточняет Юра.

— из-за. — мрачно подытоживает Никита. — и вот это, — указывает он на свою спину, неудобно вывернув руку. — тоже из-за отца. 

Юра поджимает губы и постукивает пальцем по барной стойке: теперь все сложилось. ум, независимость, потеря, скорбь — кроме ворона здесь и выйти ничего не могло. разве что журавль, но Никите бы не пошло.

— у тебя красивые крылья, — говорит Юра. — мне нравятся.

— спасибо. — кивает Ник. — представляешь, начали пробиваться прямо на похоронах. нормально я так отвлёк внимание.

Юра не прячет ухмылку потому что знает, что Никита не будет против. Ник продолжает:

— у тебя ещё даже не проклюнулись?

Юра отрицательно качает головой.

— у меня ничего не происходит, никакого толчка.

на самом деле, Юра и не стремится особо к сильным эмоциональным всплескам. конечно, в глубине души, он хочет себе крылья, но он знает о трудностях, появляющихся вместе с ними, начиная от болезненного прорезания, длящегося неделями, и заканчивая смещённым центром тяжести, когда приходится переучиваться ходить. а ещё ему страшно того, кем он может оказаться. нередко хваленные "беркуты" оказывались петухами, и Юре не хочется оказаться в их числе.

— знаешь, ты был бы сойкой. — говорит Никита, смотря ему прямо в глаза.

Юра лишь легонько улыбается.

— голубой?

Никита тихо прыскает со смеху.

Юре не смешно. он знает, что на самом деле хотел сказать Ник. сойка это не только красивые крылья, это свобода, внутренняя сила, дорога к счастью. 

внутри появляется ощущение, казалось бы, давно забытое — юношеская влюбленность вспыхивает с новой силой. забавно, Юре казалось, что он больше никогда не почувствует той щемящей нежности и того желания коснуться чужой кожи. с отъезда Никиты, Юре казалось, что между ними возникла пропасть: исчезли темы для разговоров, больше не существовало общих планов и надежд, будто никогда и не было совместных вечеров за просмотром отвратительных слэшеров. но сейчас, сидя рядом с Ником за этой барной стойкой, в окружении жёлтых ламп и темных досчатых стен, Юре кажется, что четырех лет порознь никогда не было. смотря на Никиту он видит того самого угловатого мальчишку — ещё без крыльев, но с коротким ёжиком волос, широкой улыбкой и бесконечной нежностью во взгляде.

Юру затапливает этим ощущением настолько сильно, что он боится захлебнуться в нем, но, одновременно с этим, не хочет его потерять. он прерывисто выдыхает, чувствуя лёгкое жжение в глазах, и видит обеспокоенный взгляд Никиты.

— все хорошо? — спрашивает тот. — я сказал что-то не то?

Юра легонько качает головой.

— все хорошо, — сипит он. — просто пошли отсюда. есть сигареты?

Никита никогда раньше не курил, но, раз пить начал, вдруг и сигаретка найдется?

— не-а. — кряхтит Ник, вставая со стула и оставляя деньги на барной стойке. наконец-то его крылья не волочатся по полу. — идём.

они выходят из бара в теплую июньскую ночь. ветер приятно холодит кожу и Юра, сделав несколько шагов, останавливается, позволяя ветерку играть с подолом его рубашки.

Никита прислоняется плечом к стене, вытирая левым крылом пыль, и смотрит прямо на него. 

всего становится слишком много.

радость от встречи, давно забытая, но заново проснувшаяся влюбленность, желание прикоснуться к чужим к р ы л ь я м — все это так переполняет Юру, что он шепчет Нику:

— я скучал. — и, не давая ему возможности ответить, прижимается к его губам, чувствуя лёгкий привкус виски на них.

на долю секунды ему кажется, что ответа не последует, но Никита быстро ориентируется, и прижимается к нему сильнее.

Юра ощущает теплую ладонь у себя на затылке и, осмелев, касается чужих лопаток. крыльев он коснуться не решается.

воздуха не остаётся, поэтому поцелуй приходится разорвать. и, стоя с совершенно точно покрасневшими щеками и слишком быстрым сердцебиением, последнее, что ожидает услышать Юра, это:

— я тоже.

он даже, если честно, не успевает сообразить, прежде чем выпаливает:

— что «тоже»?

— ну, скучал. — отвечает Никита, совершенно не смутившись.

повисает тишина, но неловкости, как ни странно, не возникает. 

они стоят несколько минут, смотря на ночное небо, пока Юра не говорит:

— чай хочу. к тебе или ко мне?

— давай к тебе, — выдыхает Никита, отряхивая левое крыло от пыли. — у меня дома кавардак.

— ладно. только ноу хомо. не сегодня.

— окей, — соглашается Ник. — никакого хомо. мы же друзья.

Юра вздыхает. он уже знает, что сейчас начнется.

— братаны..

глаза закатываются сами собой.

— кенты, кореша..

— я понял, уже можно помолчать..

— бро, братишки, друзьяшки..

на самом деле, Юра соскучился по этому дурачеству, поэтому больше не пытается остановить Ника. скоро Никита и сам выдыхается.

идя в тишине, Юра чувствует, как начинает накрапывать лёгкая морось, и тут же слышит тихий шорох за спиной — Никита распахнул над ним крыло на манер зонта.

до дома они доходят так же молча, и Юра лишь надеется, что в темноте не было видно его порозовевших щек.

***

Юра просыпается утром из-за того, что кто-то даёт ему коленом в бок. он открывает глаза, и тут же получает чужим локтем по ребрам, что несомненно добавляет утренней бодрости.

— сссука, — шипит Юра и трескает Никиту по голени. — проснись и пой, гандон.

тому хоть бы что, он продолжает сопеть, пока одно его крыло валяется на Юре, а другое свисает до пола. 

Юра вылезает из-под тяжёлого крыла и идёт на кухню в своей мятой рубашке в которой он, судя по всему, и уснул. пока Никита кряхтит в спальне, он ставит чайник и, когда тот закипает, наконец заходит заспанный Ник. у него красные глаза.

— я ебал надевать футболки с этими крыльями ебучими, — говорит он вместо приветствия. — я себе чуть локти не вывернул.

они пьют чай, и за разговором время летит незаметно. время переваливает за час дня, когда Никита говорит:

— ну, мне пора отчаливать.

и идёт к выходу.

Юре неимоверно хочется курить.

***

Юра держится до вечера, а затем, стоя на балконе, он вспоминает о чужих глазах цвета шоколада и, вздохнув, идет за начатой пачкой винстона.

рядом с пачкой валяется красная ручка и Юра хмурится — он точно не здесь ее оставлял. ладно, проехали.

в пачке лежит записка.

у Юры сбивается дыхание, пока он ее читает, и, выбегая из дома, у него в голове крутиться одна мысль: «лишь бы успеть».

***

запыхавшийся, Юра влетает к Нику домой и зовёт его, но пустые стены лишь отражают его крик.

в горле становится ком и Юра, которого начинает бить нервная дрожь, идёт к ванной, по дорожке из вырванных перьев.

свет выключен, и когда Юра щелкает переключателем, в глазах внезапно начинают плясать темные пятна, а в ушах звенит.

в ванной, неестественно бледный, лежит Никита, а его запястья, исполосованные лезвием, свисают с бортиков. крылья, неудобно вывернутые, лежат под Ником и из-за крови кажутся бордовыми. Юра, подходит к Нику и трясущимися пальцами подбирает крупный осколок зеркала, разбитого, судя по всему, в истерике. он подносит осколок к лицу и, с замершим дыханием, смотрит на зеркало не моргая.

лопатки жжет.

Юра готов расплакаться от счастья, когда зеркало еле заметно запотевает. 

пока он набирает 903 на громкой связи, он перевязывает чужие запястья разорванной футболкой и даже не замечает что всё-таки плачет, пока оператор не просит его успокоиться и повторить адрес ещё раз.

машины скорой помощи приедут через несколько минут, и Юра наконец даёт волю чувствам.

измазанный в чужой крови, он кричит и плачет, пока лопатки горят и в сознании вспыхивают слова, оставляющие выжженные следы.

caprimulgus

козодой

разлука

по спине струится собственная кровь.

Юра кричит и плачет, пока щупает чужой слабеющий пульс и гладит чужие крылья, слипшиеся от крови. они оказываются мягкими даже так.

Юра кричит и плачет, пока санитары уносят Никиту.

крик означает «не уходи»

или

«вернись»?