Мягкая кровать издаёт короткий скрип, когда Чонин на секунду теряет равновесие и сильнее упирается коленками в матрас. Средний и безымянный ощущаются внутри заполняющей негой, разливающейся по телу густым сладким сиропом, но в то же время — всё ещё недостаточной искрой для разжигания полыхающего удовольствием костра.
— Минни... — Чонин пальцами крепче впивается в плечи Кима, с позорным поражением утыкаясь лбом в ключицу.
У Сынмина пусть и уровень самоконтроля беспредельный, но от тихо произнесённого особого для него прозвища щёлкает в груди отскочившей скрепкой. И всё же он лишь едва заметно улыбается, носом зарываясь в розоватые пряди.
— Что, Чони?
Худые длинные пальцы скользят уверенно и осторожно в изученной от и до территории, заставляя прогибаться и с умоляющей настойчивостью поддаваться назад. Так много и так мало; ощущения красочные, но приглушённые. Чонину хочется больше, ближе... ярче.
— Ты ведь знаешь, что я давно готов, — еле вытягивает из себя он, делая заметные перерывы между словами. — Ты просто... издеваешься.
Сынмин шеей чувствует, как из того вырывается судорожный выдох, когда он вдруг резко вынимает пальцы. Ян голый перед ним целиком и полностью: обнажённый телом и чувствами, которых в нём настолько много, что затопить может сразу двоих.
На Сынмине домашние тёмно-синяя кофта и серые брюки, на которых отчётливо виднеются небольшие пятнышки в районе левого бедра.
— Ты меня намочил, — говорит спокойно Сынмин, полностью усаживая Чонина на себя, ведь тот уже собственный вес держать не может. — Что будем делать?
Лисьи расфокусированные глаза медленно опускаются вниз, чтобы оценить масштаб катастрофы. Из плохих новостей: вынужденная незапланированная стирка. Из хороших: выпирающее подтверждение своей желанности.
— Стирать? — отвечает он невинно, очерчивая указательным приподнявшуюся ткань.
— Нам нужен порошок, — Сынмин не сводит взгляда с раскрасневшегося лица парня, что по оттенку было близко к новому цвету его волос.
— Нужен, — соглашается Ян, поднимая глаза и встречаясь с чужой бездной, безжалостно поглощающей без остатка.
Чонин никогда не привыкнет к такому Сынмину: к по-спокойному властному, к по-издевательски заботливому, к невозмутимо сексуальному — к Сынмину, чьи прикосновения дарят не только теплоту и комфорт, но и необходимое чувство нужности и важности.
Рука Кима покидает чужое бедро и быстро оказывается в другой части кровати, дотягиваясь до тюбика с надписью «sweet strawberry» и до запечатанной упаковки, что лежали рядом подготовленными заранее. Чонин предвкушающе привстаёт и отодвигается, увлечённо ожидая последующих действий от парня. Сынмин без промедления стягивает с себя брюки на небольшую длину, достаточную для нужного, и одним слаженным движением открывает упаковку. Ян с вожделенным интересом наблюдает за жестами любимых рук, зависая на эстетично оформленных венами кистях.
Ким Сынмин хоть наполовину подозревает о том, насколько он красив?
Чонин возвращается в реальность в тот самый момент, когда одна рука подтягивает его обратно за талию, а вторая исчезает внизу, меж их телами. Он вдруг чувствует, как прохладный сладко пахнущий гель в большом объёме аккуратно размазывается по нему, и не может не вздрогнуть. В голове проскакивает мысль о том, что в следующий раз следует приобрести что-то нейтральное, иначе ассоциации складываются слишком явственные. Клубничный парфюм девушки Чана, заставивший их обоих странно переглядываться при знакомстве с ней, тому подтверждение.
— Если будет неприятно, не молчи, — Сынмин коротко целует его в щёку, возле носа, и приставляет головку ко входу, начиная неспешно проникать внутрь.
Чонин тут же льнёт к парню, обхватывая руками его плечи и доверчиво прижимаясь своей грудью к его. Ким в ответ обнимает того за талию одной рукой, второй успокаивающе поглаживая по ягодице. Ян то ли скулит, то ли всхлипывает — то ли и то и другое вместе, когда пульсирующий член старшего оказывается в нём полностью.
— Ты такой горячий, Чони, — говорит Сынмин на грани шёпота, потому что он на грани; потому что не железный; потому что чувствительное хрупкое тело сильно вздрагивает от первого толчка и обратно насаживается само. — Блять...
Сквозь Чонина, по ощущениям, пустили ток — и этой искры наконец-то достаточно для возникающего пламени внутри. С губ срывается, даже не пытавшийся подавиться, протяжный стон. Ян откидывает голову назад, извиваясь в крепких руках за более глубокими толчками. Сынмин завороженно рассматривает каждую деталь на чониновом лице: приоткрытые в очередном немом стоне искусанные им же самим губы, прикрытые веки с подрагивающими ресницами, нахмуренные изящные брови, пылающие румянцем щёки — всё его выражение буквально кричит об удовольствии. Ким не выдерживает и принимается выцеловывать открывшуюся пред ним манящую шею, в каждое касание вкладывая выражение своих к нему чувств.
Любовь Сынмина — это не громкие пошлые шлепки кожа об кожу; это не грубые толчки, эгоистично вонзающиеся в тело партнёра; это не собственнические губы, под влиянием эйфории пачкающие чистую шею засосами.
Любовь Сынмина — это приятные обоим движения; это подстраивающийся под другого темп; это приятно скользящие по телу руки, оглаживающие каждый сантиметр щедрого на реакции тела; это нежные поцелуи в чувствительные места, всегда оставляющие после себя трепетные воспоминания о проведённом вместе времени и никогда — несмываемые ничем, кроме времени, пятна.
Любовь Сынмина — это жадно отвечать на лихорадочные короткие поцелуи Чонина, проглатывая чужие стоны в сплетении языков. Любовь Чонина — это чувствовать, как всё, что он испытывает, льётся через край: намертво вцепившимися в синюю ткань пальцами, скопившимися в затянутых пеленой возбуждения глазах слезами, дрожащими от подступающего звёздного фейерверка ногами.
Сынмин чётко ощущает, как всё это время туго затянутый узел начинает стремительно развязываться. Чонин выглядит и звучит так, словно прямо сейчас лопнет и распадётся на мелкую-мелкую блестящую пыльцу, нужно лишь протянуть ему руку помощи. И Сынмин протягивает — сжимая истекающий смазкой член, совершая всего несколько движений, чего оказывается достаточно, чтобы громкий протяжный стон заполонил всю комнату. То, как его собственный член стискивается пульсирующими стенками внутри, заставляет Сынмина тут же кончить следом, извлекая из него приглушённый низкий стон, утопающий в чужой влажной от поцелуев шее.
Чонин с трудом переводит дыхание, всё ещё ощущая на себе остатки слабого тока, пронизывающего всё тело. Сынмин устало откидывает голову назад, упираясь затылком в стену у изголовья кровати, и дарит ему совершенно тёплую удовлетворённую улыбку. Ян широко улыбается в ответ, щуря по-лисьи глазки.
— Надеюсь, твоя непоседливая задница довольна и ты дашь мне дописать сценарий завтра? — беззлобно интересуется Сынмин, пальцами чистой руки убирая прилипшие розовые пряди со лба.
— Надейся, — многозначительно кидает Ян, наклоняясь для тягуче медленного, словно стекающий по ложке мёд, поцелуя.
Он нехотя отстраняется и собирается что-то сказать, как вдруг его взгляд падает вниз и так и примерзает к увиденному.
— Ой, — по-милому неловко выдаёт Чонин, пытаясь сдержать виноватый смешок.
«Что "ой"?» — думает Сынмин и направляет свой сонный взгляд в ту же сторону, когда всё резко встаёт на свои места.
— Давай понадеемся, — говорит Ким, сверяясь с настольными электронными часами, — что соседи не пожалуются на нас за стирку в двенадцать часов ночи.