Не проснуться страшнее, слышишь, чем засыпать,

не надеясь проснуться. Впрочем, нет сил на веру,

что осталась последней отчаянной глупой мерой,

и не трать на нее остатки души, не трать.

Отозваться теперь любой тишины страшней.

Я молчу, ты молчишь, запретны попытки речи.

Впрочем, слов и так мало, стало быть, уберечь их,

как и тех, кому скажешь — вот теперь наша цель.

Жизнь теперь стала смерти, знаешь, страшней стократ,

и, наверное, к лучшему, что ты не видишь это:

как обыденно-неминуемо сошел на нас конец света,

как за несколько дней он все обратил здесь в ад.