Ветер не всегда холоден. Не всегда он воет с тоской и надрывом, не всегда из-за него случаются бедствия, и не всегда он покрывает шаткой рябью озёра, моря и реки.
Ветер может быть едва-заметным, излишне тихим, молчаливым, он умеет и может притворяться. Кагыр такой же. Он ступает по колюче-ледяной росе, которой пока ещё покрыта сероватая трава, к же полудню она станет изумрудной. Это не холодно, вовсе нет. Слегка неприятно, сущие пустяки. Это крохотное неудобство является ключом к, своего рода, свободе. И он в какой-то степени действительно жаждет её. Он любит эту свободу, приходя сюда раз в несколько дней. Особых дней, а точнее часов, когда на рассвете оранжевое солнце ещё не выглянуло из-за горизонта, гладя землю своими обжигающими лучами.
Берега озера покрывает тягучий туман, как и почти всё, что есть на том берегу. Вся местность становится серой, будто бы окрашенной пеплом, как пеплом битвы.
«Это так привычно»
Кагыр ёжится, когда приходится стянуть с плеч широкую чёрную рубаху. Сейчас его никто не видит, и даже так он не может признавать свои слабости. Ступни касаются воды, затем икры, колени, тело всё глубже погружается в воду, чуть тёплую, ласковую, будто настоящий шёлк. Сравнение не самое лучшее, как он замечает. Она кажется стеклянной, она обволакивает, нещадно вбирая в себя все раздумья и мысли, она несёт тело, вместе с ним и душу. Здесь только он, Кагыр, и тишина. Тишина, только изредка прерываемая голосами лесных птиц, они не раздражают.
Туман более густой над водой, чем над берегами, потому чёрные, как смоль, волосы от влаги завиваются, а сознание скрывается теперь где-то глубоко, как будто свёрнутое искусным магом в причудливую спираль, сжатое и забытое, пусть лишь на полчаса. Можно ли это назвать забвением юного рыцаря?
Здесь только он и тишина. Ни мыслей, ни чувств, ни стремлений. Всё осталось позади: на берегу, в лесу, на его одежде и вещах, как клеймо, не дающее спать по ночам даже под самым чистым звёздным небом.
Прохлада волн сотрёт кровь, но не смоет осознание истины.