Вечер

Стук в дверь.

Взгляд невольно поднимается: на пороге он. Кавех откладывает карандаш, устало морщится, но ничего не говорит. Лишь кивает на стол. Аль-Хайтам подходит ближе, ставит чашку прямо перед ним – в ответ получает раздраженный выдох. Знает ведь, что не стоит ставить так близко к чертежу чай, но из раза в раз продолжает.

Упрямец.

Сил на колкость нет, последний проект окончательно истощил. Однако Аль-Хайтам не спешит уходить, медленно разглядывает ровные линии на бумаге, проходится пальцем по столешнице. Кавех не обращает на него внимания, шумно отпивает чай, возвращается к карандашу. Сосед внимательно следит за ним – эти острые глаза всегда ощущаешь.

— Долго ещё будешь тут торчать? — Первым не выдерживает Кавех.

— Это мой дом. — Аль-Хайтам невозмутим.

— Я не про это, — фыркает тот, и убирает прядь со лба, — мешаешь.

— Мешаю думать?

— Конечно, я ж не стою у тебя над душой, когда ты перебираешь свои бумажки.

— Если бы ты так делал...

— Не начинай, — Кавех ещё раз берется за чашку, — просто свали. Хотя бы раз в жизни прикуси свой длинный язык.

— Ты сам начал, — по одному тону Аль-Хайтама слышно, что он не желает ретироваться.

— Хватит ребячества, — Кавех смотрит уже прямо на соседа, — я устал. Отстань.

Взгляды сталкиваются, по плечам пробегают мурашки. Отвести глаза невозможно – это равняется проигрышу. Кавех не умеет проигрывать Аль-Хайтаму, но ещё ни разу не одержал над ним верх. Поэтому утыкается в рисунок, надеясь, что тот сам догадается уйти.

Через пару мгновений Аль-Хайтам про себя усмехается, но оставляет Кавеха.

Медленно, но уверенно проект подходит к концу. Остаётся последний чертеж, документы – после их заполнения можно идти спать. Или же не ложиться, зная, что пары часов не хватит. Иначе Кавех точно проспит встречу.

Чай в чашке заканчивается. Кавех ставит его на тумбочку, чтобы ненароком не разлить на работу. Глаза устают, внимание никак не собирается на линиях. Взгляд то и дело возвращается к окну: лунный свет в розовом саду, который Кавех собственноручно высадил, дарит крохи спокойствия. Будто он – бутон, который ждёт утра, однако Кавеху не раскрыться свежим цветком, он не сможет подарить первым лучам аромат — потому что устал. Даже не скоротает день в компании бабочек, ведь единственный, кто будет рядом — Аль-Хайтам, а он больше напоминает хищную стрекозу.

Зажмурившись, Кавех трёт переносицу – мысли уходят от проекта. Нужно собраться, закончить, потом отдыхать, но... Аль-Хайтам стоит за спиной. Это чувствуется.

Кавех вздрагивает:

— Когда ты успел войти?

— Сколько тебе осталось? — Холодный голос Аль-Хайтама режет духоту ночи.

— Немного, — неопределенно качает головой Кавех. Пальцы стискивают карандаш.

— Помочь?

— Чего? — Теперь Кавех полностью поворачивается к спокойному соседу, растерянно смотрит в ответ. — Не припомню таких слов от тебя...

— Хватит ребячества, — пародируя его тон, тянет Аль-Хайтам, шагает ближе, пытаясь разглядеть, что на листе бумаги, — ты устал. Не спишь последние ночи. Мои ресурсы позволяют внеплановую помощь. Иначе от тебя ничего не останется. Только работаешь.

 — То возмущаешься, что я сижу без дела, то недоволен, что я работаю, — фыркает тот.

— Ты сегодня ел?

— Какая разница? — Кавех прячет глаза. Знает, что от Аль-Хайтама ничего нельзя скрыть, пусть тот и бывает дома лишь по вечерам.

— Что и требовалось доказать, — сосед отходит от стола, — если не даёшь помочь, то позволь хоть...

— Что? — Кавех неспешно поднимает взгляд, но Аль-Хайтама уже нет в комнате.

Глаза возвращаются к работе, но лишь они, сам Кавех пытается собрать рассыпающиеся мысли, но из-за бессонных ночей не получается. И ещё он не может понять: что же чувствует на самом деле? Почему Аль-Хайтам сменил безразличие на... Что? Кавех не в силах назвать это.

Стоит уже собраться с силами на последний рывок, но сосед возвращается с тарелкой, от которой идёт невозможно приятный аромат. Живот скручивает.

— Ешь, — Аль-Хайтам ставит её прямо перед носом.

И любые возмущение, рождающиеся в груди, он рубит на корню взглядом. Вместо карандаша пальцы берут ложку. Кавех растерянно смотрит на собственное отражение в похлёбке.

— С чего ты вдруг стал заботливой мамочкой? — Спустя пару ложек, спрашивает тот.

— Не хочу слушать твоё нытье завтра, — Аль-Хайтам жмёт плечами, сворачивая чертеж в аккуратный рулон, — так сказать, забота о собственных нервах на будущее.

— Так и думал, что ты только о себе и заботишься, — фыркает Кавех и поправляет пряди, что лезли в глаза. Помнится, он мыл волосы с утра, да не убрал – так они и высохли, а теперь мешались.

— Только о себе? — Сосед замер, тихо усмехается. — Разумеется. У тебя с утра встреча?

— Неужели запомнил?

— Ты треплешься об этом последнюю неделю, — теперь Аль-Хайтам убирает рулоны бумаги в тубы, затем ставит свободный стул напротив рабочего стола и неспешно садится.

— Мне надо закончить чертёж. Последний. И заполнить бумаги, — устало тянет Кавех, надеясь сменить тему. Раздражение отнимает слишком много сил, которые можно пустить на работу.

— Срок точно последний? Не можешь задержать на пару дней?

— Я хочу хоть раз вовремя отдать заказ.

— Ценой собственного здоровья?

— Отвали. — Кавех откладывает ложку, откидывается на спинку стула и добавляет, но уже мягче: — Не понимаю тебя, каждый день пропадаешь на работе, игнорируешь мое существование, а потом...

— Потом?

— Вдруг ухаживаешь, — с сомнением выдавливает Кавех, с сожалением отмечая, что на лице Аль-Хайтама ни одно чувство так и не промелькнуло.

— Мы живём вместе, — медленно начинает тот и морщится, пытаясь подобрать верные слова, — ты сам кидаешься на меня, думал, что стоит тебя оставить.

— В этом и проблема: ты слишком много думаешь, — хмурится Кавех, — но слишком мало говоришь.

Аль-Хайтам пожимает плечами, приподнимает уголок губ. Что ещё от него ожидать? Откровений? Не в его манере. Поэтому Кавех возвращается к похлёбке. Сначала ест осторожно под соседским взглядом, затем, распробовав, забывает об аккуратности. Пара капель скатывается по подбородку, но упасть на кремовую блузу им не суждено – Аль-Хайтам ловко вытирает.

Кавех замирает, пытаясь осознать, как сосед в мгновение оказался перед ним, а теперь опять сидит на стуле. Лишь салфетка в его руках напоминает о мгновении.

— Как за ребенком следишь, — фыркает Кавех, не найдя ничего лучше.

— Возможно, ты и есть ребенок?

— Мне все равно, кто ребенок, но эти разговоры – ребячество, — усталый выдох Кавеха, — мне нужно работать, а не тратить время на...

— Я могу сделать документы, — Аль-Хайтам разглаживает салфетку на колене, принимается её аккуратно сворачивать, — и договориться, что чертеж ты принесешь позже. Идёт?

— С чего ты вдруг стал таким добрым?

Кавех откладывает ложку – тарелка опустела – и вновь заправляет волосы за уши. Столько вопросов к соседу, который лишь загадочно улыбается. Постойте... Улыбается?

— Забочусь о собственных нервах, — сухо отвечает Аль-Хайтам, — вот и всё.

— Заботясь о себе, ты заботишься обо мне?

Сосед лишь поднимается со стула, подступает ближе к Кавеху и чуть наклоняется. Пальцы легко проходятся по его плечу, затем скуле и, наконец, останавливаются на подбородке. Приподняв его лицо, Аль-Хайтам бережно вытирает губы и отстраняется. Взяв пустую посуду, он выходит из комнаты.

По спине пробегают мурашки, бросает вдруг в жар. Кавех спешно соскакивает со стула, в несколько шагов оказывается у окна, распахивает его и вдыхает полной грудью аромат роз. Душно. Это из-за сумерской ночи, или же причина иная? Аль-Хайтам ничего такого не сделал. Не сказал. Он только проявил чуть больше внимания, чем обычно. И теперь Кавех горит, надеясь, что стыдный румянец скроет лунный свет.

— Смотри, не вывались, — холодный голос соседа приводит в чувство.

— Может, я этого и хочу? — Натянуто отвечает Кавех, но не оборачивается.

И зря. Аль-Хайтам подходит ближе, замирает рядом с подоконником. Судя по звукам – повернул голову. Теперь чувствуется его взгляд на шее, щеке... Ещё один шаг стирает границу меж ними. Кавех жмурится, надеясь справиться с собой, но прохлада чужой груди, в которую он утыкается спиной, мешает собраться с мыслями. Аль-Хайтам непозволительно близко. Чего он добивается?

— Аккуратнее, — наконец выдыхает сосед почти в ухо, — ты устал, не хочу, чтобы...

— Я упал?

— Чтобы ты повредил розовые кусты под окном, — усмешка слетает с губ Аль-Хайтама так же легко, как он касается ладони Кавеха, — знаешь, как дорого обойдутся новые?

Знает. Кавех сам занимался розарием. Но колкость, к сожалению, не подворачивается под язык.

— Думаю, тебе стоит пойти спать, — буднично продолжает Аль-Хайтам, — на свежую голову доделаешь чертеж. За остальное не переживай.

— Спать? Ты в своем уме? — Кавех хочет обернуться, но понимает, что тогда окажется лицом к лицу с соседом, поэтому сжимает свободной рукой подоконник. — Хорошо. Сперва я умоюсь.

Проще согласиться, чем ввязываться в новый спор. Никакой разговор не принесет сейчас удовлетворение, скорее лишь растратит остатки сил, которые нужны, чтобы добраться до спальни.

— Я подготовлю постель, — Аль-Хайтам нежно поглаживает его ладонь подушечками пальцев, вынуждая на мгновение расслабиться. И вновь отстраняется, не давая насладиться близостью, растворяется в полумраке дома. Щекочущее чувство остаётся в груди.

Бросив мимолётный взгляд на сад, Кавех с сожалением прикрывает окно, устало идёт в ванную, чтобы привести себя в порядок. Волосы, правда, так и остались спутанными, нужно расчесать перед сном. Холодная вода ненадолго бодрит, и потому Кавех успевает помыться. Благоухая теми же розовыми маслами, он скользит в спальню, надеясь, что Аль-Хайтам у себя.

Однако тот стоит у постели, взбивая подушку. Едва заслышав, как капли скатываются с кончиков прядок на пол, сосед оборачивается. Кавех замирает, пытаясь прикрыться полупрозрачным халатом, что едва выше его бедер.

— Я справлюсь дальше, — бормочет Кавех и быстро оказывается на кровати, заползает под лёгкое одеяло, — можешь идти.

Аль-Хайтам все ещё стоит рядом, затем берет гребень с тумбочки и садится на край кровати:

— Позволишь?

Негодование совершенно испаряется, его смещает смущение. Кивнув, он поворачивается спиной, лишь бы сосед не видел алых щек. Хотя, наверняка, уже и уши красные. Заколки, которыми Кавех пытался собрать пряди, теперь лежат рядом. Аль-Хайтам очень вкрадчиво расчесывает волосы: начинает с кончиков, подбирается к корням, а там...

— П-погоди... — Кавех покрывается мурашками, когда гребень касается кожи, но сосед не ждёт. Продолжает расчёсывать, с каждым движением садясь ещё ближе.

Его нос касается макушки, невесомый поцелуй остаётся ниже, следующий – на шее. Гребень падает на простынь, узел на поясе ослабляется, скользкая ткань открывает плечо Кавеха, куда следует прохладное дыхание Аль-Хайтама. Однако тот поправляет халат, отстраняется. Кавех спешно отползает, падает на подушки и отворачивает лицо. Наверняка, сосед отпустит какую-нибудь шутку, если увидит румянец. Но Аль-Хайтам даже не смотрит на него: аккуратно складывает заколки и гребень на тумбочку, отходит к окну, чуть приоткрывает створки. Собирается уйти.

— Хайтам?... — Тихо зовёт Кавех, собравшись с силами.

— Да?

— Спасибо. — Кавех жмурится, но говорит. Непривычно благодарить соседа. Куда легче язвить, злиться на него, но не говорить настолько теплые слова.

Если судить по тишине — Аль-Хайтам ушел? Кавех приоткрывает веки, смотрит сквозь ресницы: сосед стоит рядом с постелью, разглядывает его. Вдруг наклоняется, оставляет горячий поцелуй на лбу, меж локонов.

— Ты уйдешь? — Медленно спрашивает Кавех, перебирая пальцами край одеяла.

— Нужно закончить с твоими бумагами, — голос Аль-Хайтама мягче обычного, — хочешь, чтобы я остался?

— Нет, я не... — опять пришлось зажмуриться, — останься, пока я не усну. Пожалуйста.

Аль-Хайтам садится рядом. Накрывает ладонь, сплетает пальцы.

Вскоре сон накрывает Кавеха теплой волной. Такой же, как и улыбка соседа.