Когда он минует последнюю покрытую за долгие-долгие годы мхом, ступень, он чувствует, как от усталости тяжело ноют ноги. Его туфли были изготовлены умелым мастером для официальных встреч и светских мероприятий, которых, в прочем, он уже давно не видел.
В один момент вся его жизнь перевернулась с ног на голову. Для каждого жителя Инадзумы это стало ударом в живот, нанесённым, как раньше казалось, надёжным боевым товарищем, покровителем, на которого можно положиться. Которому, казалось, можно доверять. В прочем… Аято не нравится думать об этом. По крайней мере сейчас. Последние полгода — рьяная гонка за мимолётными мгновениями спокойствия, в которые можно будет позволить себе отодвинуть на второй план бесконечные мысли о судьбе Родины и её несчастного народа, отвлечься от организации деятельности сопротивления, от постоянной помощи простым гражданским — того хорошего, что он способен сделать для своей страны, как тот, кто обязан ей всем. Хотя бы ненадолго стать кем-то иным, чем главой клана Камисато — официальным лицом.
Свет в храме Наруками не стихает даже в самые тёмные и беспокойные ночи. Даже когда жуткие порывы ветра беспощадно истязают хрупкие бумажные фонарики. Они и не думают гаснуть. Делая шаг в храм, Аято слышит уже такой привычный звук — удар грома, за которым, конечно, следует ослепительная вспышка молнии.
Несмотря на начинающуюся бурю, она стоит, оперевшись на красные деревянные перила. Её волосы покорно поддаются потокам ветра, но стан остаётся уверенным, стоит не шелохнувшись. Её лицо ничего не выражало до того момента, как Аято попал в поле её зрения. Даже во мраке ночи было заметно, как она улыбается.
— Доброй ночи, Гудзи Яэ, — он поклонился ей, на что Яэ ответила лишь коротким, сухим кивком. Кажется, она не в духе. Он прекрасно понимает её в этом.
— Я уж думала, что Вы не соизволите явиться. Прошу в помещение. Вот-вот начнётся ливень.
Она юркнула за поворот, он послушно последовал за ней. Стоило переступить порог, как вновь грянул гром, а на землю обрушились тысячи тысяч капель дождя. Туфли Аято оставил у порога, рядом с обувью Яэ. Помещение храма встретило его теплом и томным, тяжёлым запахом благовоний. Первое что он увидел, зайдя за поворот — уже успевшую расслабленно усесться на полу, медленно потягивающую саке, Гудзи. Подол её кимоно расстелился по татами. Волосы взъерошены ветром и будто наэлектризованы. Яэ щурится, глядя на него, и, не говоря ни слова, достаёт вторую пиалу и наливает в неё алкоголя до краёв. Как любезно с её стороны. Сразу и желание присесть рядом становится сильнее.
Оказать тёплый приём Гудзи Яэ может лучше, чем кто угодно другой. Это Аято в ней безмерно уважает. Даже в такое тяжёлое время умение проявить уважение и заботу к гостю может быть невероятно полезным. Особенно для важной персоны, коей часто приходится контактировать с прочими, занимаясь самыми разными вещами: от дел храма и дипломатических вопросов, до издания романов и посиделок за выпивкой. Аято уже знал, насколько широк спектр интересов и знаний Гудзи Яэ.
Она, кажется, опустошала не первую за ночь пиалу с саке, но её взгляд оставался таким же, как и всегда — ещё один её удивительный талант. Аято привык пить медленно, однако сейчас настроя на это не было. Он поспешил расправиться с саке как можно быстрее.
— Куда же Вы так торопитесь? — на лице Яэ заиграла неприятная, зловещая ухмылка. Простое проявление любопытства кажется похожим на упрёк со стороны ревнивой жены. Аято захотелось вонзить в свою руку кинжал за такое сравнение.
— Хочу скорее уйти.
— Вот наглец… — Яэ цокнула языком и посмотрела на него так, будто хотела испепелить.
— Сестре в последнее время нездоровится. Мне стоит побыть с ней рядом.
— Разве Вы не могли поручить заботу о ней кому-то из слуг?
— Сейчас за ней приглядывает Тома. Но я не могу оставить её. А вам разве так хочется, чтобы я скрасил ваше одиночество?
— Нет. Всего лишь считаю наглостью то, как напрямую вы изъявляете желание поскорее покинуть меня. Не помешало бы проявить хоть немного тактичности, господин Камисато.
— Вам ли не знать, что семья для меня в приоритете?
Яэ вздохнула, тонкими пальцами разглаживая растрёпанные волосы. Кажется, она поняла, что погорячилась. Кто, как не она, способен прекрасно понять, что такое беспокойство за близких.
— В прочем, неважно. Не думаю, что Вам и Вашей семье хоть что-то грозит. Хоть я и прекрасно знаю, чем Вы занимаетесь вне официальной деятельности комиссии Ясиро, мне незачем делиться этой информацией с Сёгуном.
— Очень на это надеюсь. В прочем, мы заболтались.
Этот разговор неприятно, болезненно давил на Аято, так же, как и многие другие разговоры с ней. Кажется, только она, единственная во всём Тейвате, могла заставить его почувствовать такое сильное напряжение, тревогу, которую не глушил даже алкоголь. От неё чувствовалась опасность, что, в прочем, не отменяло её бесспорной привлекательности.
Такие женщины Аято нравились больше всего. Он не назвал бы собственные чувства к ней любовью. Ни в коем случае. Он лишь признаёт её положительные качества, которых отрицать нельзя, хоть они и меркнут на фоне бесконечной хитрости и подлости.
В прочем… сейчас без хитрости и подлости не обойтись никому.
Яэ подцепила пальцами тонкую ткань кимоно и лёгким движением распахнула его полы. Несмотря на личное отношение, отрицать её красоту нельзя, но нельзя и забывать о том, что эта красота — обманчива и опасна. Её бледная, гладкая кожа светится, подобно луне. Их первый раз был жгучим и ярким. Он послужил единственным способом забыться и отдаться какому-то удовольствию хоть ненадолго. На него и алкоголь уже не имел почти никакого действия. Да и было особо не до него.
На губах Яэ ощущался привкус только что выпитого саке и чего-то сладкого. И запах от неё такой же дурманящий, как и от всего храма. После поцелуя она блаженно улыбается, обнажая острые клыки. Теперь-то по ней стало видно, что она пила. Видимо, она окончательно расслабилась. Аято притянул Яэ к себе, положив руку на её спину. От её тела исходило приятное тепло. Что ж, вся ситуация не могла оставить его равнодушным. Штаны начинали жать в районе паха. Воздух, и в лёгких, и в помещении, постепенно накалялся.
Сейчас не стоит ни о чём думать. Он стянул с руки перчатку и коснулся ухоженной ладонью внутренней стороны её бедра. Многих девушек это заставляло вздрогнуть, томно вздохнуть, или даже сразу застонать, но не Гудзи Яэ. На прикосновение она отреагировала не так просто, что от неё и ожидалось. Она раздвинула ноги шире, как бы подставляясь под поглаживания, позволяя сделать так ещё раз.
Он снимает с себя одежду — Глаз Бога глухо звякает о поверхность татами. Скидывая последнее нижнее кимоно, он отдаёт себя в жаркие руки страсти и объятия Яэ. Её полная грудь соприкасается с его торсом, что только сильнее распаляет, мутит рассудок получше алкоголя. Любому другому смертному такое противопоказано. Терять концентрацию, показывать уязвимость перед Гудзи Яэ почти равнозначно смертному приговору. Кто знает, какой острый предмет она может прятать под полами кимоно, кто знает состав напитков, что она, с выражением высокой степени дружелюбия в лице и голосе, предлагает испить… Но Аято не страшно. Характер их взаимоотношений абсолютно взаимовыгоден. Они всего лишь пользуются друг другом. Ни больше, ни меньше.
Яэ откидывается назад, подкладывая собственное кимоно себе под спину, и разводит ноги. Устраиваясь между них и уже ощущая жар и влагу её промежности, Аято осматривает её распластанное под ним тело, после чего уверенно кладёт руки на её широкие бёдра. Он не любил медлить, а Яэ уже успела натерпеться бессмысленных ожиданий.
Изнутри она ещё более горячая, чертовски тугая и гладкая Аято плотно сжимает губы, дышит с трудом, громко и выразительно. Он знает — девушкам нравится, когда мужчины не стыдятся показывать им испытываемое удовольствие. Яэ откинула голову назад и наслаждалась молча.
— Почему же Вы молчите?
Она тихо, с томным придыханием, смеётся.
— Кажется, Вам не нравится звук моего голоса? Вам дискомфортно, когда Вы его слышите, разве не так? Вы думали об этом сегодня…
Ей не удаётся сбить Аято с толку уровнем своей проницательности — он давно был в курсе. А потому он не сбавил темпа, с которым входил в Яэ и не ослабил рук, которыми держал её за бёдра.
— Соизвольте продемонстрировать, что Вам нравится. Обещаю, что это совершенно мне не помешает.
Он услышал смешок, который, кажется, означал фразу «так уж и быть». Когда Аято снова толкнулся бёдрами вперёд, погружаясь в тепло и тесноту, она отреагировала. Отреагировала так, что по его телу побежали мурашки. Тихо вздохнула и совсем немного прогнулась в спине. Из-за этого Аято почувствовал резкий прилив крови к низу живота.
Теперь светлая комната была заполнена звуками громкого дыхания, сразу двумя голосами, сливающимися друг с другом. У Яэ красивый голос. Не менее красивый, чем её тело. Как он раньше не замечал?
Он позволяет себе немного поменять положение — склониться ниже, сильно сократить расстояние между ними. Почти прильнуть к Яэ собственным торсом. Неожиданно она поощряет это действие — кладёт руку на спину Аято и осторожно скребёт ногтями белую кожу, осторожно и игриво поддразнивая.
Ему вскружил голову терпкий запах пота, смешанный с запахом естественной смазки и ароматом благовоний. Все мысли вытеснило жаркое тело Яэ. Его всего пробрало судорогой. Он излил семя внутрь, после чего долго не хотел вынимать член из её теперь кажущегося обжигающим лона. Яэ издала уже привычный надменно-игривый смешок, после чего резко села. Аято невольно взглянул на пол под ней — на него капало его семя. Отчего-то эта картина заставила его чувствовать себя окончательно удовлетворённым.
Яэ прикрылась тканью кимоно и, глубоко вздохнув, плеснула в обе пиалы ещё саке.
Аято нужно торопиться. Он совершенно не врал о нехорошем состоянии Аяки. В поместье его присутствие сейчас необходимо, как нигде больше. Из небольшой тёплой и светлой комнатки, что пропитана запахом благовоний, саке и секса, ему нужно выйти наружу, дабы его пробрал холод, дабы ощутить запах мокрой земли и пронзительную свежесть воздуха.
И, конечно, снова увидеть, как свет от молнии заливает небо.