Впервые за два долгих месяца небо притягивало взгляд. Сквозь грязно-белую пелену туч прорвалась ослепительная синева — и сияла, словно яркие заплатки.
Она стояла как вкопанная посреди дороги, пустынной, как и поля вокруг. Зима в этих краях бесснежная, мрачная и промозглая, а голубое небо — верный признак скорой весны. Оттого и не могла она оторваться от него, всё глядела и глядела.
Порой даже казалось, что нырнёт сейчас — вверх, прямиком в необъятные глубины. Всё вокруг станет синим, и она станет; погрузится с головой в эту холодную лазурь, пропитается ею от макушки до самых пят, впустит её в душу. И та остынет, непременно остынет: пламя, пылающее уже год, погаснет под мощным ледяным напором. Она останется там навечно. Будет плыть вместе с потоком. Свободная. Пустая.
Она не заметила, как стремительно напавший ветер сбросил капюшон старого плаща, явив небу и полю коротко остриженные тусклые волосы и измождённое долгим путешествием лицо.
Она мечтала: вот бы оказаться сейчас там, средь синевы и седых облачных лохмотьев. Там не нужно идти, не нужно выживать. Не нужно помнить. Там она обратится в кого-то другого — счастливого и чистого, без тяжкого груза за спиной. Она начнёт всё заново, позабыв о прошлом, возродится из пепла, в который наверняка уже превратилось её нутро, отринет опостылевшую, осквернённую оболочку. Избавится от грязи и смрада; от ошибок и грехов.
Быть может, ей и нырять в него не надо. Может, небо и так вдохнёт в неё жизнь, надежду. Любовь?
Небо большое, могучее и великое; ему всё подвластно. Так ведь?..
Одинокая женщина на пустынной дороге поправила накидку, спрятавшись почти полностью за потёртым сукном, сгорбилась. И, глядя только вперёд, продолжила свой путь.
Ярко-синие заплатки исчезли. Небосвод от горизонта до горизонта затянуло мутно-серым, беспросветным пологом.