Прислуга

Эби трусит.

Две широких навесных полки грозно высятся над ней, сплошь заставленные всякой всячиной. Изящные статуэтки, хрупкие вазы из тончайшего стекла, часы с витой окантовкой, резные шкатулки... Чем больше всматриваешься, тем больше видишь, и от увиденного горничная нервно сжимает тряпку. К этим наверняка дорогим вещицам даже прикоснуться боязно, не то что с места на место переставлять.

Но тянуть дальше нельзя, она и так уже сделала всё остальное с особой тщательностью: подмела и вымыла пол, перестелила кровать, протёрла пустующие столы — прикроватный и письменный. Даже со шкафа пыль стряхнула, взобравшись на табуретку. Остались лишь полки. И лучше разобраться с ними поскорее, не то миссис Райт будет ругаться. От одного только воспоминания о строгой экономке бросает в дрожь, и Эби, тяжко вздохнув, принимается за дело.

Тоненькая фарфоровая танцовщица бережно перемещается на стол, за ней массивные часы на подставке из тёмного дерева, тускло блестящий серебряный кубок.

Эби всего лишь месяц в этом доме, как и в городе, впрочем. В служанки попала случайно, по знакомству — родители были счастливы, пристроив старшую дочь столь удачно. Она не разделяла их радость, но это была хорошая возможность помочь семье, и девочка смирилась. «Только ничего не разбей», — сказала на прощание матушка, и это напутствие прочно засело у Эби в голове. Аккуратно, аккуратно.

Пузатая шкатулка, усыпанная сверкающими камушками, невероятно тяжелая. А деревце, плетённое из красноватой металлической проволоки, на удивление лёгкое. Веточки-паутинки подрагивают, когда Эби переносит его и сдувает пыль.

Она знакома уже здесь со всеми. С хозяйской семьёй, разумеется: вдовствующей госпожой, её сыном и дочерью; с экономкой, поварихой, двумя горничными постарше. Знает и постояльцев, снимающих комнаты в пристройке дома. Девочка знакома со всеми, кроме одного: таинственного жильца комнатушки, в которой она наводит сейчас порядок.

Глиняный кувшин с выцветшим орнаментом кажется таким древним, будто рассыплется прямо у неё в руках мелким крошевом. Зато о следующем предмете волноваться не нужно: небольшой булыжник, камень как камень, разве что форма у него идеально круглая и плоская.

Проживающего здесь Эби ни разу не видела, да и слышала о нём совсем немного. Единственное, что она знала наверняка, — комната ожидает его возвращения два, а то и три месяца. Желание разузнать побольше о загадочном госте привело её к миссис Райт — экономка посоветовала новенькой не лезть в жизнь посетителей и молча выполнять свою работу. Мариэн, одна из служанок, тоже ограничилась советом: мол, когда на дверной ручке висит некое оповещение, тревожить гостя не надо ни в коем случае — работает. Потревожишь — тебе же хуже будет. Как именно работает и чем именно хуже, она уточнять не стала. От второй горничной и поварихи Эби не добилась абсолютно ничего, к хозяевам лезть побоялась. Вот и гадает сейчас, какой он из себя, жилец этой комнаты.

За потрескавшимся стеклом в причудливой рамке виден портрет: молодой мужчина в военном мундире, жаль, лица не разобрать. Эби берёт заодно с полки крохотную собачку из какого-то светлого тёплого камня, умиляется и на мгновение теряет бдительность, чуть не споткнувшись. Одёргивает себя. Последние вещицы перенесены, чуть влажная тряпка собирает пыль — всё, можно расставлять их обратно.

Приказывая своему вниманию быть наготове, девочка споро восстанавливает изначальную картину комнаты. Внимание нарушает приказ сразу же, но наловчившиеся руки не дают больше упасть ни рамкам, ни часам, ни вазам.

«Он путешественник и коллекционер, — заключает мысленно Эби, добавляя после: — А ещё книгочей, вон сколько книг в шкафу».

Образ гостя вырисовывается всё точнее. Не молодой, но энергичный мужчина, родом наверняка из зажиточной семьи. Возможно, он собирает материалы для собственной книги, а может, просто познаёт мир. Непонятно только, зачем он возвращается в этот город. Путешествовал бы дальше.

Ох уж эти причуды богатых людей.

Конечно, Эби понимает, что по сравнению с госпожой, например, постоялец вовсе не богат. Зато он свободен в своём выборе: волен идти куда захочется, заниматься чем душа пожелает. Разве это не богатство?

Девочка качает головой. Завидовать плохо. Отец всегда говорит: «Каждому человеку своё место». И её, Эби, место уж точно не самое худшее. Ей повезло, ещё как повезло! А чтобы не потерять своё везение, надо поскорее закончить с этим и отчитаться перед миссис Райт.

Она оглядывает вновь заставленные полки, обводит пристальным взглядом всю комнату и удовлетворённо улыбается. Гость приедет со дня на день.

***

Гость приедет с минуты на минуту, и Эби улыбается в предвкушении встречи. Четыре месяца в этот раз — четыре! Никогда ещё разлука не была такой долгой.

Девушка придирчиво осматривает четыре загромождённых полки. Вздыхает: опять плотника вызывать, придётся скоро крепить пятую. А добру этому всё конца нет.

Она переводит взгляд на идеально заправленную постель и тут же спохватывается, вынимая из кармана передника сушёную веточку мяты. Кладёт её на прикроватный столик и поправляет непонятно зачем подушку.

Хорошо, думает Эби, что встала сегодня пораньше и сделала всё загодя. В этот раз удастся выкроить хотя бы полчасика на разговор, пока другие постояльцы или миссис Райт не найдут ей иное занятие, безусловно, более важное. Будь её воля, она бы весь день слушала рассказы о прошедшей поездке. Даже не так — будь её воля, в эту поездку они бы отправились вместе, как и во все последующие. И жили бы в соседних комнатах. А может даже... в одной?

Кровь приливает к щекам, и Эби закрывает их ладонями. «Совсем замечталась, дурында», — укоряет она себя и гонит мысли прочь. В этот момент раздаётся звон дверного колокольчика.

Не чуя ног, горничная несётся в прихожую. У самой двери заправляет за ухо выбившийся локон, оглаживает подол платья и, улыбаясь ярче, чем положено, открывает замок.

***

Цепкие пальцы выуживают из холщовой сумки свёрток. Разматывают ткань, и Эби видит миниатюрную арфу. С её изгибов хлопьями слетает позолота, но инструмент всё ещё красив, да и струны на месте.

— Умеешь играть? — спрашивает она тихо.

— Что за стереотип, — смеётся собеседник. — Думаешь, у нас это в крови?

Горничная даже испугаться не успевает, что ляпнула лишнее. Под тёплым зелёным взглядом страх всегда растворяется, уступая место чему-то уютному и сладкому. Чему-то такому, что затуманивает разум.

— Рада, что ты вернулась, Норин, — лепечет она и теребит карман передника.

— Я тоже, — подмигивает полуэльфийка и пристраивает арфу на полку, каким-то образом найдя ей место. — Гостиницы в Лойне отвратные. И читать никто не умеет, видимо, сколько раз жаловались на ожоги у горничных. Но там же ясно написано: «Не входить». Что тут непонятного...

Норин, как всегда, увлекается: от ворчания на неразумную прислугу переходит к ворчанию на слишком шумный, хоть и мелкий, городишко. Эби щедро льёт в кружку заранее принесённый эль, и уставшая путница, расслабляясь, переходит на более приятные темы. Она валится на кровать прямо в верхней одежде, продолжая радовать своего благодарного слушателя байками, но на половине очередного рассказа засыпает.

Эби достаёт из шкафа ещё одно покрывало и, укутывая спящую, заглядывается на её умиротворённое лицо.

Где-то вдалеке звенит колокольчик для вызова прислуги, и горничная спешно покидает комнату, тихонько закрыв за собой дверь.