— Ты уделяешь слишком много времени поискам того, что нельзя вернуть, — оглядывая профиль бледного лица Великого Мастера, произнес Хасаши спокойным, но твердым голосом.
Саб-Зиро достаточно слышала подобных упреков и не только от своего союзника, но продолжала отстаивать свою точку зрения. Предводители двух кланов стояли бок о бок друг с другом, перед ними простирался вид на долину Лин Куэй, в которой впервые за многие годы царил порядок. Грустные глаза девушки безучастно осматривали просторы в то время, как в ее голове метались разные мысли, одной перебивая другую.
— Это не так. Должен быть выход, какой-нибудь способ… — Келли не хватает то ли воздуха, то ли смелости договорить начатое, и она тут же замолкает. Об этом трудно думать, не то чтобы говорить, и она хмурится, опуская голову и потирая пальцами лоб. Тягостные раздумья уже давно мучают ее голову болью, но деваться от них некуда. Ханзо медленно поворачивает девушку к себе лицом, заключая в несмелые объятия, но уцепиться за взгляд голубых глаз ему не удается. Она не смотрит, но ей нужно это услышать.
— Даже если и есть возможность, он уже никогда не будет тем, кого ты когда-то знала и любила, Келли. Ему не стать прежним, мертвые не возвращаются, — ему ли об этом говорить? Скорпиону, тому, кто в противовес своим же словам, сумел выбраться из преисподней. Но почему нет? Ведь все, что произошло с Ханзо идет в рознь с трагедией, постигшей этого воина. Проблема в том, что Хасаши был обычным человеком, а тот, за кем по сей день тянется Саб-Зиро, совсем иное существо. — Знаю, мои слова больно ранят тебя, может, ты даже сочтешь меня лицемером, но глубоко внутри ты сама знаешь, что я говорю правду.
Из груди девушки вырывается сдавленный и рваный выдох. Ей тяжело спорить с очевидной правдой, но неугомонное сердце продолжает упрямо колотиться и цепляться за малейшие шансы на успех. Она качает головой и сильнее сдвигает брови к переносице. Келли пытается сдержать все в себе, но на этот раз сил не хватает. Ханзо давно не видел женских слез, а слезы ледяной воительницы сейчас кажутся чем-то совсем неведомым, даже более того — нереальным. Хасаши осторожно стирает со щеки холодную мокрую дорожку, и, сам не замечая своих действий, наклоняется ближе к девушке.
— Келли, тебе пора отпустить его и жить дальше. Обернись вокруг, он не единственный, кто мог сделать тебя чуть счастливее.
Саб-Зиро не слышит последних слов, ее сознание уже захватило совсем иное представление.
***
Твои объятия, словно стена, отгораживающая меня от проблем и всего мира. Сколько раз я забывала о настигающих нас обоих неприятностях, когда ты бесшумно подходил ко мне, сгребал в охапку и утыкался в мое плечо? Сколько раз задумчивое выражение на моем лице сменялось легкой улыбкой от осознания, что ты рядом? Твои руки — руки убийцы — огрубевшие и закаленные в диких битвах, с мозолями, рубцами и свежими отметинами вопреки всем ожиданиям оказались самыми любящими и аккуратными. Они отбирали десятки жизней, но мне прикосновения твоих пальцев дарили тепло и заботу, не взирая ни на что. Помню, как будто это было вчера, как твои широкие шероховатые ладони обнимали мое лицо, а дыхание от сказанных тобою слов щекотало щеки. На душе всегда становилось светлее от всех этих ощущений.
А глаза. Томаш, ты всегда говорил о том, как готов, не отрываясь, смотреть в глубину моих глаз в то время, как я не могла и слова вымолвить, завороженная твоими. Такие светлые и для многих пустые, но на самом же деле до краев наполненные добротой. Прости, но, кажется, в такие моменты я не слышала твоих слов, просто улыбалась и забывалась в твоем взгляде. «Скажи, откуда ты такой взялся?» — сама не заметила тогда, как выпалила эту глупость. «Какая разница? Я здесь, и это все, что нужно знать» — весь ответ, хотя большего и не нужно.
Но нельзя. Нельзя вновь дотянуться до тебя. Ты приходишь ко мне чуть ли не каждую ночь во сне, и каждый раз, когда я хочу коснуться тебя, ты растворяешься. Будто бы и вовсе никогда не существовал.
Нельзя… Пожалуйста, не смотри на меня так. Тот же самый взгляд, что когда-то заставлял улыбаться, теперь заставляет проливать слезы и задыхаться, хрипеть. Хрипеть, потому что сил на что-то большее не хватает. Томаш, твои глаза все такие же светлые и такие же радостные, оттого боль и разливается в груди ядом, оставляя после себя черную дыру.
Я не могу обнять тебя, но ты всегда держишь мои руки в своих. Жаль лишь пальцы пошевелятся в попытке сжать твои грубые сильные ладони, как ты вновь рассыпаешься в прах. Знал бы ты, как сильно я по тебе скучаю, иной раз даже себе не могу объяснить это словами.
Томаш, я все еще помню тебя, я не хочу забывать и оставлять тебя в прошлом. Но, черт, как же нестерпимо больно хранить воспоминания о тебе! Эта пустота внутри меня заполняет все, накатывает, словно волны, или взрывается подобно раскатам грома. Она холодным комом дотягивается до горла и селится там, нещадно то сжимая, то раздирая грудь. Впервые я почувствовала, что холод мне не друг. Кто бы мог подумать, что душевные терзания могут так свирепо отдаваться физической болью. У меня больше нет сил терпеть жжение в глазах, сдались мне эти слезы.
Нельзя вспоминать, чтобы жить дальше, но разве существует способ это прекратить?
Как бы мне хотелось, чтобы все это было сном. Кошмаром, очнувшись от которого, я бы снова увидела тебя, живого и веселого. Я бы снова растрепала твои непослушные волосы, отдающие ароматом дыма, зарылась бы в них носом и обняла бы тебя так крепко, как только могу.
Словно все, о чем я говорю, сбывается. Спустя столько времени, снова чувствую нежные объятия, но посмотреть на тебя боюсь. Томаш, что будет, когда ты вдруг опять исчезнешь? Не хочу пока открывать глаза. Ты все такой же, не устаешь меня утешать и вытираешь слезы. Я чувствую тихое дыхание на своем лице, находясь в твоих объятиях, все внутри начинает заполняться теплом, прямо как раньше. Только бы ты не уходил. И вот уже губы обжигает огнем от твоего поцелуя, а я цепляюсь за серую форму, ведь ноги почти не держат. Знал бы ты, сколько радости приносишь мне…
Нехотя приходится отстраниться, чтобы глотнуть воздуха. Мне по-прежнему страшно открыть глаза и взглянуть на твое лицо, но в то же время так сильно хочется увидеть тебя, что страх отступает.
— Томаш?
Я робко открываю глаза и затуманенным взглядом рассматриваю тебя, но не вижу. От былой легкости в груди не осталось и следа, все камнем рухнуло куда-то вниз. Эти черты, они не твои. Не твои глаза, не твои губы, не твои руки… тебя здесь нет, Томаш!
Осознав это, я настойчиво упираюсь руками в его грудь и опять отворачиваюсь. Вот как все обернулось. Какая же я наивная. Обманула саму себя и попала в плен собственных мыслей и мечтаний. Я ведь не сплю, это реальность, в которой тебя, к сожалению, больше нет.
И обнимает меня сейчас другой. Ханзо, ты довольно давно начал бороться за меня, и я вижу, чего ты хочешь добиться. С момента, как мы примирились и заключили обоюдный союз между кланами, я многое о тебе узнала, узнала тебя с другой стороны. Без сомнений могу сказать, что ты хороший человек, но… всегда есть и будет это «но». Но ты не он! Ты стоишь слишком уж близко к той, что продолжает возводить между нами непреодолимую холодную стену. Хотя я знаю, что от моего вековечного льда сейчас остались только дребезги пусто звякающих осколков, но от своего не отступаю. Ты пытаешься помочь заглушить мою боль утраты, а я слишком упрямая, чтобы принять твою помощь. Находясь в объятиях огня, продолжаю думать о поцелуях дыма и извращаю реальность, воплощая перед собой другого. Я жестокая. Для вас обоих.
***
— Томаш?
Ханзо чуть слышно вздохнул. Конечно, как он мог подумать, что Келли так легко примет его? Он поторопился и наткнулся на отвержение. Возможно, еще не время, возможно, оно не наступит. Мужчина чувствует, как тело в его руках вздрагивает, и Хасаши пытается обнять крепче и унять дрожь, но Келли это не нужно. Она упорнее отстраняется, а изморозь от ее ладоней расползается по его груди, будто живая, и тоже отторгает от своей владелицы.
— Послушай, я проходил через это и понимаю тебя, но держаться за прошлое — не выход.
Он осторожно приподнимает ее голову и заглядывает в грустные блестящие глаза. От слез они становятся еще ярче. На миг Ханзо замечает, как на лице Келли проскальзывает смирение, но быстро затухает, когда она вновь хмурится и теперь уже отступает на шаг назад.
— Прости, Ханзо, но я не могу. Может когда-нибудь, но не сейчас.
Она наблюдает за тем, как мужчина окидывает ее взглядом, а затем беззлобно усмехается, собираясь оставить Келли наедине со своими мыслями. Но прежде чем уйти Ханзо все-таки говорит:
— С ним будет лишь тяжелее. Надеюсь, ты это понимаешь.
Саб-Зиро еще долго простоит на холме, обдумывая сказанное, вспоминая прошлое, и предугадывая будущее. Тяжело отрывать от сердца родных тебе людей, она испытала на себе тяжесть расставания дважды, и второй раз оказался гораздо больнее.
«Мое прошлое с тобой как болезнь, и я все еще не готова его отпустить. Жаль. Но я по-прежнему тебя люблю, Томаш».