Кацуки скрипит зубами, хватаясь за поясницу, когда встаёт с дивана и знает, что два внимательных взгляда уже прикованы к нему.
Двумордый ублюдок молчит, но зато Мидория, чёртова душка, уже весь в заботах.
— Кац-чан, ты как? Тебе всё ещё нехорошо? — в его голосе слышатся нотки вины.
— Со мной всё в порядке, — рычит Бакуго, резко выпрямляясь, и чуть ли не стонет в голос, потому что нижнюю часть его тела простреливает болью. Он бросает раздражённый взгляд на Двумордого. Тодороки спокойно выдерживает его взгляд.
— Может, лёд? — безэмоционально предлагает Шото, образуя в руках кубики льда.
Кацуки чувствует, как в нём поднимается пламя. Глумиться вздумал, ублюдок?!
— Ты что о себе возомнил? — Бакуго сгребает с его ладони лёд и замахивается.
— Кац-чан, не надо, Шо-чан беспокоится о тебе, — Изуку вскакивает на ноги, явно желая предотвратить конфликт.
— Это всё твоя вина, — рычит Бакуго и запускает в Мидорию лёд Шото. — Сдерживаться нужно уметь.
И, не говоря больше ни слова, и не желая слушать глупых оправданий, гордо удаляется, похрамывая.
— Кац-чан прав, я сделал ему больно, — Мидория садится на диван, его плечи поникли, лицо выражает грусть. — Но как можно сдержаться, Шо-чан? Ты всегда с ним такой нежный, а я…
— Бакуго крепкий, не переживай, — Шото пристально смотрит на Изуку. — И ему нравится, когда ты с ним груб, хоть потом ему и приходится терпеть дискомфорт.
— Тебе бы такой дискомфорт, Двумордый! — орёт из другой комнаты Бакуго.
Шото не реагирует, продолжая смотреть на Изуку.
— Овладев огненной причудой, я научился себя контролировать, — поясняет Шото. — Твоя же причуда требует высвобождения, и ты привык выкладываться по полной. Не волнуйся, под тобой Бакуго стонет громче.
— Ты вконец охренел, ублюдок? — слышится взбешённый голос Кацуки.
Мидория краснеет кончиками ушей, но при этом глупо улыбается.
— Я хочу быть ласковым с Кац-чаном, — сознаётся Изуку. — Он так выматывает себя на тренировках, что мне кажется – ему не хватает нежности.
— Дебилы конченные, — Бакуго влетает обратно в комнату, всё ещё похрамывая, и запускает в каждого первым, что подвернётся под руку. — Мне спину продуло на утренней пробежке, а вы уже возомнили о себе невесть что!
— Ты ещё утром бегал? — заботливый Изуку вскакивает на ноги и тут же подлетает к Бакуго. — Но Кац-чан, ты так вымотался ночью, да и явно плохо оделся, а погода портится и…
— Не смей со мной сюсюкаться, — Кацуки сжимает его щёки. — Будешь вокруг меня на цыпочках ходить, и Тодороки лишится секса.
— Почему сразу я? — хмурится Шото.
— Много болтаешь, — бросает на него злобный взгляд Бакуго.
— Но так нечестно, Кац-чан, — возражает Мидория, отстраняясь. — Если ты зол на меня, то наказывай меня.
Бакуго глухо рычит, хватаясь за голову. Всё, чего он хотел: жить одному в маленькой квартирке и полностью посвящать себя геройской профессии. Он хотел тишины и покоя, чтобы ему не надоедали с глупыми вопросами, назойливыми прикосновениями и бесячими поцелуями. Он хотел одиночества, и, по закону Вселенной, должен был получить то, чего хотел. Тогда какого хера он живёт с этими ублюдками, которые не дают ему покоя, чуть ли не каждую ночь выбивая из него дух?
— Как же вы много болтаете, — рычит Бакуго и грубо целует Мидорию, вовлекая его в поцелуй.
Изуку тут же отзывается, крепко сжимая ягодицы Кацуки и перехватывает инициативу, углубляя поцелуй.
— Может, сперва вылечим спину Бакуго? — предлагает Шото, наблюдая за происходящим со стороны.
Кацуки отстраняется от Мидории и подходит к Тодороки, садясь ему на колени, тут же чувствуя руки Шото на своих бёдрах.
— Может, сперва ты поможешь мне снять напряжение? Иначе я подорву вас к чертям! — рычит Кацуки и целует теперь уже Тодороки.
Если вселенная пошутила над ним, то даже в этой шутке было что-то приятное. Или это то, чего Бакуго в действительности хотел?