Вэй Ин — солнце. Он улыбается так невозможно ярко, хохочет громко, одаривает всех без разбора своим светом и теплом. Кто-то раздражается, кто-то согревается и скучает по этому теплу, но никто не остаётся равнодушным.
Увы, даже у солнца бывают «выходные», пасмурные дни, или случаются затмения.
Слишком много скверного случалось с Вэй Ином в первой его жизни, что задело и вторую, слишком много несправедливых обвинений выслушал в свой адрес бывший Старейшина Илина, слишком много ненависти, заслуженной и — больше — незаслуженной, получил, слишком много смертей, частично по своей вине, пережил. И в дни затмений чувство вины и ненависти к себе, подобно тучам и луне, закрывают яркое солнце. Да и в обычные дни Вэй Ин словно не до конца уверен, что его так сильно и безвозмездно любят, с трудом переносит комплименты, в правдивости которых сомневается. Но неустанно, с помощью любимого мужа, Вэй Ин учится любить себя тоже, прощать свои ошибки, принимать, что он хороший человек. Получается не всегда, и в самые плохие моменты Вэй Ин уверен, что не заслужил ни второй жизни, ни добрых слов, ни прощения, ни любви и счастья.
Лань Чжань старается. Постоянно повторяет и доказывает, как Вэй Ин хорош, красив, добр, умён, всеми силами старается показать, сколь Вэй Ин любим и желанен. Но, увы, он тоже человек, и вовсе не такой совершенный, как утверждает молва, со своими слабостями и недостатками. У него тоже есть страхи и сожаления о сделанном и, чаще, несделанном в юные годы, ему тоже снятся кошмары, тоже порой мерещатся призраки прошлого. Ему тоже бывает тяжело, он тоже устаёт, от бесплодных порой усилий - в том числе. И у него тоже бывают «пасмурные» дни, ведь и луну порой скрывают тучи, и затмения у лун тоже случаются.
В такие плохие дни Лань Чжань… не то чтобы раздражается, но ему особенно больно слышать, как Вэй Ин говорит о себе плохо или не соглашается со сказанным им хорошим. Он внутренне невольно злится, когда в ответ на добрые слова в свой адрес, особенно сказанные им, Вэй Ин только отмахивается небрежно или, хуже того, называет это глупостями и начинает спорить. Иногда Лань Чжань не может сдержаться и вместо того, чтобы проигнорировать это и повторять комплимент до тех пор, пока Вэй Ин не сдастся и не согласится, говорит иное.
— Вэй Ин считает меня недалёким, раз полагает, что я ошибаюсь? — произносит он, стараясь выглядеть невозмутимо.
— Что? — ошарашено переспрашивает Вэй Ин. Потом спохватывается, поняв: — Нет, нет, конечно, нет!
Он машет руками и смеётся, убеждая, что Лань Чжань, конечно же, не может ошибаться, уверяя, что Лань Чжань самый лучший и умный. На этот раз эта порождённая усталостью и бессилием уловка срабатывает, и Лань Чжань успокаивается, хоть и не до конца, в глубине души понимая, что Вэй Ина он не переубедил, тот лишь предпочёл согласиться, чтобы его не расстраивать.
Но иногда это не работает. Бывает, Вэй Ин пребывает в таком плохом настроении, что совсем не слушает. Он говорит, что и умнейшим людям свойственно ошибаться, и, чем умнее человек, тем страшнее его ошибки, и вот он, Вэй Усянь, и есть такая ошибка, единственная в жизни безупречного Ханьгуан-цзюня — и самая чудовищная.
И в свой самый плохой и тяжёлый день Лань Чжань не выдерживает.
— Прекрасно. Как скажешь, — устало выдыхает Лань Чжань с бессильным раздражением, которое не может скрыть. — Я глупец. Вся моя любовь и вера — одна большая глупая ошибка. Благодарю, что открыл мне на это глаза, Вэй Ин.
Он поднимается и уходит, пока не сказал ещё что-либо несдержанное, несправедливо злое, рождённое собственной болью, вовсе не имея в виду, что более не желает оставаться с Вэй Ином, таким «чудовищным», каким тот себя считает. Лань Чжаню следует успокоить свой разум, утихомирить заколотившееся из-за скверных чувств сердце. Он дышит глубоко — и надеется, что, может быть, Вэй Ин всё-таки поймёт хотя бы сейчас, как он несправедлив к себе и как больно это слышать Лань Чжаню.
Лань Чжань не знает, что Вэй Ин обдумывает его слова, но совсем не так, как следует.
Вэй Ин лишь на мгновение понимает, что, может быть, ему стоит прислушиваться к добрым словам, что Лань Чжань огорчается, слыша, как он снова начинает говорить о себе ужасные вещи. Он думает, что всё выглядит так, словно он не верит Лань Чжаню, в его искреннюю веру и любовь, за которую он чуть не расстался жизнью, которую ждал, не смея надеяться. И с ужасом осознаёт: он и правда не верит. Не верит своему любимому супругу!
От этой мысли Вэй Ин чувствует себя ещё хуже. Боги, он действительно отвратителен! Он смеет подвергать сомнению слова Ханьгуан-цзюня, его чувства! Он счёл его слишком глупым, чтобы он мог выбрать кого-то более достойного, чем Старейшина Илина! Он рассердил, нет, хуже: расстроил Лань Чжаня, так, что тот даже не сдержался и ушёл!
Он… ушёл?
— Лань Чжань? — тихо зовёт Вэй Ин и, не слыша сразу привычного «Вэй Ин» или «я рядом», испуганно вскидывает голову, оглядывается с нарастающей паникой.
Лань Чжаня рядом нет. Он отошёл, чтобы успокоиться? Огорчился так сильно, что решил пережить свою обиду в одиночестве? Или ушёл совсем? Ушёл, потому что и вправду осознал, с каким отвратительным человеком делит кров, еду и постель, и не желает более ни секундой дольше с ним оставаться?
— Лань Чжань! — зовёт Вэй Ин уже громче, сорвано, вскакивает и тут же валится обратно из-за того, как дрожит всё тело.
Ушёл!
От страха, ненависти к себе сердце сжимается до боли, глаза жжёт, и слёзы текут неостановимым потоком, Вэй Ин пытается их сдержать, но не может, задыхаясь.
Чудовище. Он самое настоящее чудовище. С ним оставался один человек, любивший его долгие годы безоговорочно, не требуя ничего взамен, терпевший все его безумства, капризы, бывший счастливым лишь от того, что его, наконец, любят в ответ, а Вэй Ин умудрился потерять и его. Всё испортить, обидеть самого дорогого и любимого человека на целом свете. И поделом! Разве такой отвратительный человек, как он, заслуживает любви и счастья?
— Ненавижу… ненавижу-у-у! — скулит Вэй Ин сквозь рыдания.
Он повторяет это раз за разом, снова и снова, задыхаясь, захлёбываясь, глотая слёзы, которые всё текут и текут. Ему больно и мерзко, и он ненавидит себя так сильно, что, если бы у него были силы встать, он бы нашёл свой меч и проткнул бы им себя от отвращения. Но он не может подняться, все самые скверные чувства давят на него неимоверной тяжестью, и он может только рыдать и скулить, как побитая псина.
— Вэй Ин! — прохладные руки перехватывают его собственные, кажется, вцепившиеся не то в волосы, не то в лицо. — Вэй Ин!
Это голос Лань Чжаня, родной, полный страха и волнения. Почему, почему в нём нет льда и отвращения, Лань Чжань ведь сказал, что осознал, с кем находится?!
— Т-ты у-ушёл! — всхлипывает Вэй Ин. — Дол-лжен был у-у-уйти! Т-ты-ы ж-же видишь, к-какое я ч-чудовищ-ще!
— Я никогда не уйду, — шепчет Лань Чжань, сжимая его в объятьях. — И ты вовсе не чудовище. Ты самый прекрасный человек на свете, и я не жалею о том, что люблю тебя.
Вэй Ин рыдает, уткнувшись ему в грудь, вцепившись судорожно немеющими пальцами в спину. А Лань Чжань обнимает крепко, касается губами виска и говорит, говорит, говорит, так непривычно много. Повторяет, какой Вэй Ин замечательный, как сильно он его любит и, конечно же, понимает, почему Вэй Ин так сильно себя ненавидит и никак не может избавиться от этого чувства, от этих мрачных мыслей и горьких воспоминаний. Уверяет, что никогда не уйдёт и не покинет его, и никогда не пожалеет о своём выборе, что вышел лишь затем, чтобы успокоиться, ведь ему тоже больно — видеть любимого человека огорчённым, слышать все эти ужасные слова из его уст, которые он привык выслушивать от всего заклинательского мира ещё даже до гибели Вэй Ина.
На последних словах Вэй Ин, с трудом дышащий из-за слёз и опухшего лица, сбивчиво пытается извиниться. Лань Чжань не позволяет: целует, обхватив большими ладонями его заплаканное лицо, и в его тёплом взгляде светлых глаз ни капли отвращения, ни следа той внезапной вспышки раздражения, лишь бесконечная любовь и нежность.
— Никаких «прости» между нами, помнишь? — напоминает он, отстраняясь.
— Помню, — всхлипывает Вэй Ин. — Лань Чжань, я… Я правда счастлив с тобой. Эта вторая жизнь… Я не смел и надеяться даже на обыкновенное перерождение. На то, что смогу хоть что-то исправить, сделать лучше.
— Ты сделал больше, чем кто-либо другой, — тихо говорит ему Лань Чжань. — Настолько хорошо, насколько позволяли тебе обстоятельства, на которые никто бы не смог повлиять. И никто не справился бы лучше, чем ты.
— Ты бы сделал лучше, — шепчет в ответ Вэй Ин. — Ты всегда был слишком хорош для этого мира.
— Не всегда. Когда-то я был скован тысячами правил своего клана. Ты освободил меня. Сделал лучше.
— О, Лань Чжань, — выговаривает Вэй Ин, не находя других слов.
Какое-то время они сидят так в обнимку, даруя друг другу своё тепло и наслаждаясь им. Потом Вэй Ин делает глубокий вдох и чуть отстраняется:
— Я стараюсь прислушиваться к твоим словам, Лань Чжань, и относиться к себе лучше. И я буду стараться ещё больше, обещаю.
— Я более никогда не позволю себе произнести таких жестоких слов, сказанных тебе сегодня, — хмурится Лань Чжань.
— Нет, милый. Ты должен говорить то, что ты чувствуешь, — ласково спорит Вэй Ин. — Ты важен не меньше. Ты… столько делаешь для меня.
— Недостаточно.
— Достаточно, — упрямо говорит Вэй Ин. — Ты даёшь мне столько, сколько никто бы не смог дать. Только посмотри на себя, Лань Чжань! Ты тоже совсем несправедлив к себе.
— Мгм, — соглашается Лань Чжань. — Я тоже постараюсь.
— Лань Чжань! Я тебя обожаю! — Вэй Ин зарывается носом в его мягкие волосы, вдыхая тонкий аромат сандала.
— Люблю тебя, Вэй Ин.
Никто не идеален. И есть вещи, неподвластные даже великому Старейшине Илина и светлейшему Ханьгуан-цзюню. События, которых не исправить. Люди, которых не вернуть. Вещи, которых не изменить. Но, пока они вместе и любят друг друга, этих вещей будет становиться чуточку меньше.