Июнь, пять с половиной лет назад
– …Я уже не знаю, что придумать, – жалобно поведал им Не Хуайсан. – Ведь дохрена у него денег, он их никуда не тратит, неужели так сложно купить мне маленькую студию?
– Он, наверное, думает, если ты будешь жить отдельно, то начнёшь устраивать оргии, – фыркнул Вэй Усянь, болтая в кружке остатки пива.
– Так в этом и смысл! – возмутился Хуайсан. – Я же не могу делать это в его доме!
Цзян Чэн поперхнулся своим соком, забрызгав половину стола – Не Хуайсан едва успел отпрянуть, спасая свою тончайшую газовую блузку, поблёскивающую в свете неярких ламп джаз-бара. Блузка не скрывала голого живота, открытого благодаря короткому кроп-топу, и Вэй Усянь отчаянно ему завидовал: стояла жара, и ему самому кроп-топы шли не меньше, но он скрывал свой шрам от операции и был вынужден носить более закрытые майки.
Сидевший слева от Вэй Усяня Вэнь Нин тоже слегка закашлялся.
– Какие вы все нервные, – посетовал Не Хуайсан. – Как будто я в подробностях тебе описал, чем собираюсь там заниматься.
– Избавь меня от этого, – обозлился Цзян Чэн.
Со стороны барной стойки, где рядом располагалась сцена, перекрывая шум и лёгкий джаз из колонок, раздавались громкие трели музыкальных инструментов: там свой выпускной отмечали студенты консерватории, и, расслабленные долгожданным выпуском и выпитым алкоголем, они, конечно, не могли устоять перед искушением что-нибудь сыграть. Вэй Усянь тут же уставился в их сторону, словно там сидели не студенты, а индийские заклинатели, а он был змеёй. Он ещё со школы обожал смотреть на музыкантов, на их серьёзные одухотворённые лица, по-аристократически изящные руки и напряжённые изгибы длинных пальцев, когда они играли на своих инструментах.
– Даже не вздумай, – предупредил Цзян Чэн, проследив за направлением его взгляда. – Если ты сейчас начнёшь играть, я тебе эту флейту сам знаешь куда засуну.
– Что? Я же хорошо играю! – обиделся Вэй Усянь, который действительно уже протянул руку, чтобы вытащить из-за пояса свою флейту – подарок дяди Цзяна на совершеннолетие.
– Ты ещё дома задолбал дудеть! Всё равно я скоро уйду, подождать не можешь?
– Ты просто мне завидуешь, – надулся Вэй Усянь, оставив инструмент в покое. – Никак не можешь смириться с тем, что продул пари, а я научился играть по инструкциям в сети, без всяких там музыкальных школ.
Цзян Чэн, извернувшись, отвесил ему несильную затрещину.
Не Хуайсан, тоже взглянув в сторону бара, хитро прищурился:
– Вэй-сюн, а слабо закадрить музыкантку или музыканта?
– Зачем оно мне надо? – хмыкнул Вэй Усянь. – Я не ищу развлечений на одну ночь, как некоторые.
– Ох, ну да, наш Вэй-сюн ищет одну-единственную любовь до гроба, – ехидно протянул Хуайсан. – Такими темпами помрёшь девственником. Школьный выпускной уже проворонил, университетский тоже хочешь?
– Ты… с чего ты вообще взял, что я девственник, а? – вспыхнул Вэй Усянь.
– Я всё знаю, – загадочным голосом заправской гадалки поведал Не Хуайсан.
– Ты ж только и ноешь, что ничего не знаешь, – хмыкнул Цзян Чэн.
– Особенно на экзаменах, – добавил Вэй Усянь, и они с братом чокнулись бокалами.
– Запомни, Вэй-сюн, когда я говорю, что ничего не знаю, это значит, что я знаю всё, но предпочитаю помалкивать, – всё тем же таинственным голосом отозвался Хуайсан. – Ну, кроме экзаменов. Но я ведь их всё равно сдал, разве нет?
– Только потому что твой старший брат – военный, и его все боятся, – буркнул Цзян Чэн, допивая остатки сока.
– У всех свои преимущества, – сладко отбился Хуайсан. – Ну, так что, Вэй-сюн? Пойдёшь кадрить музыкантов? Я слышал, у них в этом выпуске есть настоящий талант, прямо-таки нефрит.
– Во-первых, – Вэй Усянь с грохотом поставил пустой бокал на стол. – Не собираюсь я никого всерьёз кадрить. В этом баре, кроме работников, Цзян Чэна и Вэнь Нина, все уже порядком напились, ну в чём кайф пьяных знакомств, объясни мне? Чтобы наутро все пожалели?
– Ну, а ты сделай так, чтобы никто не пожалел! – томно зашептал Не Хуайсан, раскрывая свой веер и обмахиваясь – даже в короткой одежде было жарко. – Или мне тебя учить надо? Хочешь, видео пришлю? У меня целая коллекция… Ай!
Цзян Чэн пнул его под столом, за что Вэй Усянь был ему бесконечно благодарен.
– А во-вторых, лучше я принесу нам ещё выпить, – подытожил Вэй Усянь и решительно поднялся.
Он выдул уже кружки четыре и не собирался останавливаться. С операции прошло уже полгода, можно было перестать делать вид, что он ударился в здоровый образ жизни, да и Цзян Чэну его пищевая солидарность уже не требовалась, он уже смирился и почти привык питаться ещё более осторожно и принимать иммуносупрессоры. Пробираясь к барной стойки мимо галдящих выпускников, он услышал одобрительные возгласы от столов возле сцены.
– Ура!
– Да, давай, Ванцзи!
– Ущипните меня, я точно не сплю? Он и правда согласился?
Заказав Цзян Чэну ещё сока, а себе и Хуайсану по мартини с шампанским – праздник всё-таки, и плевать, что этот коктейль предпочитали обычно дамы, – Вэй Усянь облокотился на стойку и увидел, как на чуть приподнятую сцену идёт весьма высокий молодой человек. Вэй Усянь не видел его лица, но мог разглядеть широкие ссутуленные плечи, напряжённую спину, обтянутую белой рубашкой с коротким рукавом, чёткие мышцы на тонких руках и длинные чёрные волосы, достающие до лопаток. Студент сел за рояль, рассыпавшиеся пряди почти скрывали его изящный профиль, сделал несколько очень глубоких вдохов и начал играть.
В горле Вэй Усяня пересохло, и он даже попросил у бармена стакан воды. Молодой человек играл так завораживающе и так профессионально, что у Вэй Усяня дрожало сердце, а на глаза наворачивались слёзы. Он ещё ни разу не слышал этой музыки, наверное, тот студент сам её написал: мелодия была печальной и пронзительной. За столом выпускников консерватории повисла гробовая тишина: как и Вэй Усянь, все они, затаив дыхание, слушали великолепную игру своего сокурсника.
Доиграв, молодой человек поднялся, его однокурсники разразились аплодисментами, какая-то девушка даже попыталась его обнять, но он отстранился и сел в самый дальний угол стола, так что Вэй Усянь потерял его из виду. «Какой застенчивый музыкант, – мысленно хихикнул Вэй Усянь. – Он наверняка будет собирать целые залы, и все девушки будут его». Забрав напитки и сетуя, что у него всего две руки, он вернулся к своему столу.
– Чего застрял? – поинтересовался Цзян Чэн. – Всё-таки внял дурным советам Хуайсана и пошёл флиртовать с музыкантами?
– Не-а, коктейли ждал, – Вэй Усянь поставил перед Цзян Чэном его сок и пробрался к своему месту в середине.
– М-м-м, мартини, обожаю! – восторженно запищал Не Хуайсан. – Видят Небеса, Вэй-сюн, не будь ты мои другом со своими дурацкими принципами, мы бы уже переспали. Много-много раз.
На этот раз поперхнулись уже все. Вэй Усянь откашлялся, вытер влажные губы тыльной стороной руки и сказал:
– Хватит уже изображать из себя величайшего распутника всех времён и народов, Хуайсан. Ты сам небось ещё чуть менее невинен, чем монашка, иначе зачем тебе столько жуткой порнографии?
– А в качестве наглядного пособия, – сладко улыбнулся Не Хуайсан. – Инструкция, так сказать.
– Спешу тебя разочаровать, гений дизайнерской мысли, но твоя порнография ничего общего с реальностью не имеет, – поморщился Цзян Чэн.
– Тебе-то откуда знать? – кокетливо захлопал ресницами Хуайсан. – Тебе с твоим скверным характером всё равно никто никогда не даст.
Цзян Чэн снова пнул его, пока Вэй Усянь, чуть ли не рыдая от смеха, пытался не сползти под стол, треснул братца за компанию и прорычал:
– У вас тем других, бля, нет? Вот поэтому тебе твой дагэ никогда квартиру и не купит, ты её тут же превратишь в бордель.
– Пьёте? – зловещий женский голос прервал их увлекательное времяпрепровождение.
Перед столом стояла Вэнь Цин со скрещёнными на груди руками и суровым взглядом, красная майка, заправленная в чёрные бриджи с высокой талией, очень ей шла. На шейной цепочке покачивался кулон в виде солнца. Цзян Чэн слегка покраснел. Вэнь Цин выразительно посмотрела на его бокал.
– Это яблочный сок, доктор, честное слово, – тут же сказал Цзян Чэн: ему нельзя было пить даже безалкогольное пиво.
Вэнь Цин кивнула и перевела свой убийственный взгляд на младшего брата, на дне бокала которого плескалась красная жидкость. Вэнь Нин в ужасе замахал руками:
– Один бокал к-красного сухого вина, с-сестра, ты же помнишь, у м-меня ремиссия!
– Смотри у меня, – сощурилась Вэнь Цин.
– Перестань давить, Цин-Цин, лучше посиди с нами, – дружелюбно предложил Вэй Усянь. – Выпускной же.
– Вот именно по этой причине я и не могу сидеть. У меня ночное дежурство, всю ночь будем вас, придурков пьяных, штопать, – буркнула Вэнь Цин и повернулась к брату. – Допивай, отвезу тебя домой.
– Конечно, – Вэнь Нин послушно допил остатки вина и поднялся. – Рад б-был посидеть с вами! С-спокойной ночи, молодой господин Цзян, м-молодой господин Не, мо…
– Вэй Ин, – напомнил ему Вэй Усянь. – Сколько раз я тебя просил не называть меня господином? Ты что, слуга?
– Н-нет, лао Вэй, – замотал головой Вэнь Нин. – Спокойной ночи.
– Ты тоже не увлекайся, – велела Вэнь Цин Вэй Усяню, разумеется, имея в виду его печень, хоть и не могла прямо сказать ему при окружающих. – А то всей больницей будем тебя от отравления откачивать.
– Да чего ему сделается? – фыркнул Цзян Чэн. – Он, как колибри, может выхлебать в два раза больше своего веса и наутро ещё на пары заявиться.
– Очень в этом сомневаюсь, – хмыкнула Вэнь Цин и ушла вместе с братом.
Не Хуайсан проводил их неодобрительным взглядом и вынес свой глубокомысленный вердикт:
– Женщины.
– Помолчи! – хором прикрикнули на него Вэй Усянь и Цзян Чэн в порыве единодушия.
– Ой, – закатил глаза Не Хуайсан.
– Ладно, я тоже пойду, – Цзян Чэн допил сок.
– А ты-то почему? – поразился Не Хуайсан.
– А чего мне с вами сидеть, смотреть, как вы напиваетесь до свинячьего визга? Тоже мне, развлечение, – фыркнул Цзян Чэн. – Лучше я в кино схожу, там как раз скоро ночные марафоны начнутся. Чем не отдых для трезвенника. Карта твоя где?
– В кармане сумки, Цзян Чэн, – закатил глаза Вэй Усянь. – Честное слово. Я смогу за себя заплатить деньгами, а не натурой.
– Поговори мне ещё тут про натуру. И попробуй только напиться так, что мне придётся тебя до комнаты на спине тащить, – хмуро сказал Цзян Чэн. – Специально тебя матушке сдам, выпорет так, что неделю сидеть не сможешь.
– Не выпорет, – показал ему язык Вэй Усянь. – Мне уже двадцать два.
– Как будто тебя это спасёт, – фыркнул Цзян Чэн и ушёл, махнув им рукой на прощание.
Не Хуайсан тут же плюхнулся на диванчик рядом с Вэй Усянем.
– Вэй-сюн, пошли целоваться!
– Ты что, сдурел? Шампанское с мартини в голову ударили? – хмыкнул Вэй Усянь. – Кто с друзьями целуется?
– Я! Я целуюсь! – захихикал Не Хуайсан. – Ты слышал поговорку «сексом дружбу не испортишь»?
– Ага. Ещё скажи: пивом водку не испортишь. Или наоборот? А, плевать, – махнул рукой Вэй Усянь. – Пошли лучше пить.
– Какой ты скучный, Вэй-сюн, – Хуайсан шлёпнул его веером по плечу. – Целоваться не хочешь, кадрить тоже никого не хочешь. Помрёшь в сорок лет от язвы желудка из-за своей острой еды. В окружении сорока… кошек? Или какое у тебя там любимое животное?
– Осёл, – мрачно сказал Вэй Усянь.
– Что, правда? – захлопал глазами Хуайсан.
– Нет, ты – осёл.
Они заказали ещё по мартини с шампанским. За ними, весело переговариваясь насчёт какого-то клуба, из-за стола поднимались выпускники консерватории.
– Знаешь, что? – Не Хуайсан в несколько глотков выпил свой немаленький бокал и попросил у бармена счёт. – Раз ты не хочешь флиртовать с музыкантами, это сделаю я. Мне скучно просто пить, я хочу веселиться и танцевать.
– Горизонтально в кровати? – рассмеялся Вэй Усянь.
– Может быть, – томно улыбнулся Не Хуайсан, расплатился и упорхнул за уходящими студентами. От дверей джаз-бара раздался его щебет: – Дамы и господа! Не примете в свою прекраснейшую компанию одного красивого дизайнера?
«Кто тут из нас ещё колибри?» – подумал Вэй Усянь, неспешно попивая свой коктейль: вечер только начинался. Хуайсан и впрямь порой напоминал ему экзотическую птицу.
И тут в отражении зеркальной стены, на которой теснились бутылки с самым разным алкоголем, он разглядел ярко-белое пятно. Повернувшись, Вэй Усянь увидел, что не все выпускники консерватории покинули бар: в углу диванчика, уронив голову на грудь, спал тот самый пианист. Почему-то Вэй Усяню стало ужасно жаль его. По всей видимости, бедняга перебрал, а его однокурсники, которые сами были навеселе, напрочь о нём позабыли.
– Они хоть расплатились? – Вэй Усянь кивнул в сторону пианиста. – Или всё на него оставили?
– Расплатились, – ответил бармен. – По-моему, они вообще забыли, что он существует. Что неудивительно, я от него за весь вечер ни слова не слышал.
– Ну и свиньи, кто ж приятеля бросает, – вздохнул Вэй Усянь и переместился на диванчик.
Он проверил, дышит ли парень, взял подушку и осторожно приподнял его голову, чтобы не заболела шея. Принюхался: алкоголем, кажется, не пахло, чувствовался лишь слабый и тёплый аромат сандала: либо человек просто вымотался и уснул, либо выпил совсем немного – и опять же, уснул от усталости, кто же спит от одного бокала? «Странно, – подумал Вэй Усянь, бросив взгляд на часы. – Время-то детское, как можно уснуть в девять вечера?».
Разглядывая молодого человека, Вэй Усянь невольно им залюбовался. У музыканта был чёткий профиль, прямой нос, остро выпирающий кадык и небольшие пухлые губы. Прямые брови устремлялись к вискам, их концы скрывались за чёрными прядями длинных гладких волос. Как художник, Вэй Усянь чрезвычайно ценил человеческую красоту, и этот молодой господин определённо был весьма хорошеньким, даже красивым. «А руки-то какие», – у Вэй Усяня даже дух захватило от вида больших ладоней с длинными пальцами и чёткими костяшками.
Посидев так, Вэй Усянь заскучал в компании безмятежно спящего соседа. Может, стоило позвонить его семье? Однокурсники явно не собирались вспоминать о нём до утра, чёрт знает, что с ним может случиться, не сидеть же с ним всю ночь. Вэй Усянь углядел выпирающий правый карман и аккуратно, касаясь исключительно краёв телефона, вытащил устройство. И тут же недовольно поцокал языком: у музыканта был новенький айфон, а у них, как он слышал, можно было на блокировку поставить и пароль, и сканирование отпечатка. Так оно и оказалось: стоило нажать на кнопку, как засветившийся дисплей с простой стандартной заставкой потребовал отпечаток или пароль. Вздохнув, он так же аккуратно вернул телефон и собирался уже убрать руку, как неожиданно столкнулся с холодным взглядом открытых близко-близко глаз.
Сердце Вэй Усяня пропустило удар, а потом забилось чаще. У музыканта были невероятно светлые глаза, чистого светло-зелёного, как холодный нефрит, оттенка, Вэй Усянь в жизни таких не видел. Молодой человек изучал его из-под длинных тёмных ресниц, его взгляд был суровым, а лицо совершенно нечитаемым. Вэй Усянь вдруг понял, что так и сидит, склонившись перед ним, и отпрянул, подняв руки:
– Прости-прости! Я не лапал тебя, честное слово, и ничего красть тоже не собирался. Только хотел позвонить твоим родственникам, чтобы они тебя забрали, ты ведь спал.
– Нет нужды, – разомкнув яркие губы, сказал музыкант. Голос у него был низкий и такой же безэмоциональный, как и лицо. – Я в порядке.
– Точно? А то ты так спал.
– Девять часов, – сказал музыкант. – Я всегда ложусь в это время.
Вэй Усянь прыснул:
– Серьёзно? Кто же ложится спать в девять?
Молодой человек не ответил. Выпитый алкоголь потихоньку начал кружить голову Вэй Усяню, и в нём заиграло желание озорства. Парень, судя по всему, был жутко замкнутым, раз бармен не слышал его весь вечер, одним Небесам известно, как сокурсникам удалось уломать его сыграть.
– Как тебя зовут? Ванцзи, кажется?
– Лань Ванцзи.
– Лань Ванцзи, – повторил Вэй Усянь и улыбнулся. – А меня Вэй Ин, – почему-то ему захотелось представиться своим первым именем. – Ты точно не пьян?
– Нет. Вэй Ин, – Лань Ванцзи тоже повторил его имя, и от того, как он его произнёс своим глубоким низким голосом, у Вэй Усяня снова заколотилось сердце.
– Тогда надо выпить, – безапелляционно заявил Вэй Усянь.
– Мне нельзя много пить, – чуть настороженно ответил Лань Ванцзи.
– Ты что, язвенник? Или спортсмен?
– Нет.
– Ну, и ладно. Тогда выпьешь немного, раз много тебе нельзя. Мне больше достанется, – хихикнул Вэй Усянь и подошёл к барной стойке. – Можно бутылку… нет, две бутылки какого-нибудь не самого дорогого, но хотя бы умеренно приятного вина на ваш вкус? Красного или белого, главное, чтобы полусладкое.
– Можно-то можно, только вам не хватит ли? – хмыкнул бармен, извлекая бутылки.
– Ценю вашу заботу, но, как сказал мой дражайший братец, я колибри. И можно я сразу за всё заплачу, пока я ещё в состоянии здраво мыслить, ладно?
Бармен быстро посчитал всё, что он назаказывал, включая сок Цзян Чэна, и Вэй Усянь, чуть присвистнув, нашарил в переброшенной через плечо сумке карту. Что ж, веселье требовало жертв. Расплатившись, Вэй Усянь попросил открыть одну из них, взял их вместе с бокалами и снова подсел к Лань Ванцзи, который, кажется, ни разу не шевельнулся за это время.
– Вот, – Вэй Усянь ловко разлил белое вино по бокалам и с тихим звоном чокнулся своим. – За знакомство.
Коротко вздохнув, Лань Ванцзи поднял бокал и запрокинул голову, явно собираясь выпить всё залпом. Вэй Усянь схватил его за руку, вынудив опустить бокал:
– Ты что, совсем не умеешь пить? – Лань Ванцзи помотал головой. – Это же не шоты. Вино сладкое и вкусное, его сперва надо распробовать. Если ты, конечно, не хочешь быстро напиться.
– Не хочу, – ответил Лань Ванцзи и сделал, как ему велели, отпив совсем немного. Кадык дёрнулся, и Вэй Усянь, облизнув губы, спросил:
– Вкусно?
– Мгм.
– Что за ответ такой? – захихикал Вэй Усянь. – Ладно, надеюсь, это означает согласие.
Они неспешно осушили бокалы, и Вэй Усянь налил ещё.
– Значит, ты пианист?
– Мгм.
– Ты так здорово играл, – похвалил Вэй Усянь. – Я бы послушал ещё. А что это была за музыка, которую ты исполнял для друзей?
– Не друзья. Однокурсники. Музыка – моя.
– Ого, так ты ещё и композитор! – поразился Вэй Усянь. – Потрясающе.
– А ты?
– Что – я? – не понял Вэй Усянь.
– Кто ты? – уточнил Лань Ванцзи.
– Я художник. Вернее, художник-педагог, – ответил Вэй Усянь. – С осени буду работать учителем рисования в школе, которая принадлежит моей приёмной семье. Жду не дождусь, ужасно хочу попробовать учить подростков рисованию.
– А твои настоящие родители?
– Погибли, когда мне было четыре года.
Плечи Лань Ванцзи немного опустились, а уголки губ явственно поползли вниз.
– Прости, – сказал он. Помолчав, добавил: – Моя мама умерла, когда мне было шесть.
– Мне очень жаль, – искренне сказал Вэй Усянь. – Давай больше не будем о грустном, хорошо? Сегодня же наш выпускной, мы теперь дипломированные специалисты. Кем ты, кстати, планируешь работать? Будешь выступать?
– Я не могу играть на публику, – ответил Лань Ванцзи и нахмурился. – Буду работать в Доме культуры вместе со своей семьёй. Не знаю, кем.
– Хорошо, что наши семьи помогают нам, – задумчиво сказал Вэй Усянь. – Но очень жаль, что ты не будешь играть. Ты такой хорошенький и так изумительно играешь – все девушки бы за тобой бегали.
– Мне не нравятся девушки, – заявил Лань Ванцзи. Вэй Усянь чуть не поперхнулся вином: он что, вот так просто совершает каминг-аут перед практически незнакомым человеком? Вот уж точно, крадущийся тигр, затаившийся дракон!
– Ну, тогда молодые мужчины.
– Мужчины тоже не нравятся.
– Лань Ванцзи, ты что, асексуал? – хихикнул Вэй Усянь. – Или аромантик? Тебе когда-нибудь кто-нибудь нравился?
– Да, – ответил Лань Ванцзи, глядя на него очень странным взглядом.
– Девушка или парень?
– Ты.
На этот раз Вэй Усянь совершенно точно поперхнулся. Лань Ванцзи нерешительно протянул руку и похлопал его по спине. Прокашлявшись, Вэй Усянь хрипло проговорил:
– Теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил, что тебе нельзя много пить.
Лань Ванцзи тут же убрал руку, нахмурился и поджал губы. Он так умилительно обижался, что Вэй Усяню сдуру и спьяну захотелось крепко стиснуть его в объятиях, и он еле-еле сдержал этот порыв.
– Ну, не дуйся, – весело протянул Вэй Усянь. – Хочешь, я тебя нарисую? Сейчас, только достану скетчбук…
– Не стоит.
– Почему? Не хочешь смотреть на мои рисунки? – Вэй Усянь состроил обиженную мину.
– …Хочу.
«Наверное, он не хочет позировать», – догадался Вэй Усянь. А вслух сказал:
– Раз ты не хочешь быть моим натурщиком, тебе придётся искупить свою вину, чтобы увидеть мои рисунки. Давай так: ты мне сыграешь что-нибудь, а я покажу тебе свои картины, идёт?
– Я не играю на публику, – взгляд Лань Ванцзи стал холоднее.
– Разве один человек – это публика? Ты же наверняка играл для учителей или для целой комиссии. Ну же, Лань Ванцзи, если ты не сыграешь для меня, я не покажу свои картины, – заговорил Вэй Усянь дразнящим бархатным голосом.
Несколько мгновений на практически бесстрастном лице Лань Ванцзи словно отражалась внутренняя борьба, после чего он резко встал, и Вэй Усянь испугался было, что сейчас он уйдёт, и собирался пойти на попятную, но Лань Ванцзи поднялся на сцену и сел за рояль. Вэй Усянь подскочил, схватил стул кого-то из музыкантов и уселся сбоку.
– Что играть? – спросил Лань Ванцзи очень серьёзно.
– Что-нибудь своё. Только не то, что ты играл своим однокурсникам.
Лань Ванцзи кивнул, заправил мешающиеся пряди за уши, и его длинные пальцы чутко забегали по клавишам. Вэй Усянь не знал, куда смотреть: на его прекрасное, сосредоточенное лицо, ещё более серьёзное, чем до этого, или на крупные кисти рук, неожиданно изящные для своего размера. Из-под пальцев лилась чарующая мелодия, чуточку грустная, как и та, что он играл до этого, и вместе с тем – тёплая и плавная. Когда он закончил играть, Вэй Усянь зашмыгал носом:
– Твоя музыка такая проникновенная, что я почти заплакал.
– Не надо, – нахмурился Лань Ванцзи. – Вэй Ин должен улыбаться. – Вэй Усянь тут же искренне улыбнулся, и Лань Ванцзи успокоился. – Твоя очередь.
– Ладно. Только пойдём обратно за стол, я хочу ещё вина.
Налив ещё по бокалу, Вэй Усянь отпил немного и достал телефон.
– Вот, смотри. Мой диплом. Хотя, он немного скучный, давай я лучше покажу тебе то, что люблю рисовать для себя.
Раз Лань Ванцзи, который не любил выступать на публику, согласился ему сыграть, Вэй Усянь должен был предложить ему нечто равноценное, открыть душу. И он показал свою страницу и последнюю картину, где изобразил руку, заключённую в светящееся кольцо вонзённых в землю мечей. Хоть это и походило на какой-то ритуал по усмирению тёмной сущности, на самом деле Вэй Усянь имел в виду несвободу в самовыражении. Все темы, которые он предлагал для диплома, были зарублены на корню, как слишком вольные и смелые, ему пришлось выбирать из одобренных комиссией, и, хоть он и справился, как всегда, блестяще, Вэй Усянь долго бесился из-за того, что ему не позволили выбирать то, что было ему по душе, хотя он предлагал и вполовину не такое безумное, какое публиковал в сети.
– Ты Старейшина Илина? – недоверчиво спросил Лань Ванцзи.
– Ага. Не веришь? Ну, ладно, гляди, я сейчас что-нибудь опубликую и сразу удалю, так ты увидишь, что это точно я, – с этими словами Вэй Усянь приложил к публикации фото своего диплома и нажал на отправку.
Картинка тут же появилась на странице, а у Лань Ванцзи тихо звякнул телефон. Вэй Усянь с изумлением увидел, как уши музыканта становятся пунцовыми, и поражённо воскликнул:
– Так ты что, подписан на меня?!
– Да, – тихо ответил Лань Ванцзи, глядя в свой бокал.
– Поверить не могу. И как тебя там зовут?
– «Избегать мирских забот», – ещё тише произнёс Лань Ванцзи.
– Значит, ты один из моих самых преданных фанатов! Вот так встреча! За это тоже надо выпить! – обрадовался Вэй Усянь. – Хм, такой никнейм подошёл бы отрешённому небожителю. Но ты так потрясающе играешь, что я назвал бы тебя «сверкающий талантами господин». Надо же. А по тебе не скажешь, что ты таким искусством увлекаешься!
– Вэй Ин тоже считает меня слишком скучным? – приглушённым голосом спросил Лань Ванцзи.
– Нет, конечно, – фыркнул Вэй Усянь и поболтал бутылкой: вино плескалось на самом донышке. – Стал бы я распивать с тобой вино и так долго болтать, если бы ты был скучным. Ох, что-то я устал тут торчать. Может, пойдём на улицу? Там так тепло.
Лань Ванцзи кивнул. Вэй Усянь поставил вторую бутылку на барную стойку, чтобы бармен её открыл, и попросил пару одноразовых стаканчиков. Пока бармен орудовал штопором, Вэй Усянь набрал номер Цзян Чэна.
– Чего тебе? – буркнул братец. – Только не говори мне, что упился так, что не можешь встать, и мне придётся тебя забирать.
– Это когда такое было-то? Нет, я просто звоню предупредить, что задержусь. Иду гулять с одним музыкантом.
– Что, неужели внял советам Хуайсана и пошёл приставать к выпускникам консерватории?
– Это Хуайсан ушёл с выпускниками консерватории, чтобы к ним приставать. А я просто познакомился с одним, который остался, – Вэй Усянь, оглядываясь на тихого и прекрасного Лань Ванцзи, мечтательно вздохнул. – Ах, Цзян Чэн, ты не представляешь! У него такие нефритовые руки, и он так играет, что я даже прослезился!
– О, Боги, – Цзян Чэн на том конце провода явно закатывал глаза. – Надеюсь, у тебя хватит мозгов не переспать с ним по пьяни.
– Цзян Чэн! Фу! – возмущённо зашипел в трубку Вэй Усянь. – Всё, я пошёл.
Он отключился и с радостной улыбкой подошёл к Лань Ванцзи. Тот поднялся, и вместе они вышли из бара. Стоял поздний июньский вечер, тёплый и шумный, улицы полнились прогуливающимися людьми, в основном, выпускниками школ и университетов разной степени нетрезвости, неоновые огни светились со всех сторон.
Вэй Усянь уверенно зашагал к ближайшему парку, от всей души надеясь, что там нет собачников в столь поздний час. Парк оказался неожиданно тихим: похоже, большинство студентов, несмотря на хорошую погоду, предпочли веселиться в клубах и барах – наверное, потому что только там можно было покупать алкоголь до поздней ночи. Вэй Усянь подошёл к пруду, у берега которого росли ещё нераспустившиеся лотосы, коснулся пальцами прохладной воды и, хихикнув, поинтересовался у своего спутника:
– Ты знал, что лотосы вкуснее, если есть их вместе со стеблем?
– Нет, – простодушно ответил Лань Ванцзи. – Попробую.
Вэй Усянь прыснул: какой же он доверчивый, верит во всякую бессмыслицу! Он потянул Лань Ванцзи за рубашку к ближайшей скамейке и попросил подержать свой стаканчик, чтобы его не сдуло лёгким ветерком. Наливая ароматное красное вино, он пролил немного на скамейку и на пальцы – на свои и немного на чужие.
– Упс, – Вэй Усянь тут же облизал свои пальцы. – М-м-м, вкусно!
Шальная мысль, наверняка вызванная хмелем, подтолкнула его в спину, и он, взяв руку Лань Ванцзи в свою, слизал капельку вина с его пальцев. Лань Ванцзи тут же отшатнулся, прижав руку к груди, уши у него запылали ярким красным цветом. По всей видимости, он не терпел чужих прикосновений, в особенности столь бесстыдных. С прижатой к груди рукой он казался таким несчастным, что его немедля хотелось пожалеть, и Вэй Усянь осторожно и легко сжал его плечо там, где между его рукой и кожей Лань Ванцзи была рубашка.
– Пожалуйста, прости, мне не следовало делать такое без разрешения, – извинился Вэй Усянь и вручил ему стаканчик. – Попробуй, очень вкусное.
Лань Ванцзи сделал глоточек и слегка поморщился:
– Слишком крепкое.
– Неужели? А мне как раз по вкусу. Ну, как я и говорил, мне больше достанется, – усмехнулся Вэй Усянь и забрал стаканчик, но Лань Ванцзи тут же отобрал его обратно и отпил ещё немного. Вэй Усянь захихикал: – Не хочешь, чтобы я слишком сильно напивался?
– Хм, – ответил Лань Ванцзи с непроницаемым лицом.
Вэй Усянь уселся на скамейку и залюбовался видом, попивая терпкое сладкое вино.
– Здесь красиво, – сказал он. – В Юньмэне есть похожий пруд, и там тоже поздним летом цветут лотосы.
– Ты из Юньмэна? – поинтересовался Лань Ванцзи.
– Нет, там живут старшие родственники моей приёмной семьи. А я родился здесь, хотя моя мама была родом из Илина. А ты?
– Часть нашей семьи живёт в Гусу. Район в Сучжоу. Там красивее, чем здесь. Вокруг много озёр и рек, парков, музеев и старых зданий.
– Никогда там не был, но звучит заманчиво, - улыбнулся Вэй Усянь. – Я бы поехал в Гусу с тобой.
– Хорошо, – кивнул Лань Ванцзи. – Поехали в Гусу со мной.
Вэй Усянь от души рассмеялся от того, с какой серьёзностью Лань Ванцзи произносил эти слова, будто и впрямь собирался свозить его в Сучжоу и показать ему родину своей семьи. «А что, почему нет? – улыбнулся Вэй Усянь, любуясь прекрасным и светлым, как луна, ликом Лань Ванцзи, обрамлённым чуть трепетавшими на ветру тёмными прядями. – Разве люди не так начинают отношения?». Он достал скетчбук и хотел было сделать набросок, но Лань Ванцзи тут же отвернулся и принялся пить своё вино.
– Какой упрямец, – хихикнул Вэй Усянь. – Повернись обратно, не буду я тебя рисовать.
Лань Ванцзи повернулся, поставил стаканчик, и Вэй Усянь налил им ещё вина. Лань Ванцзи кивнул на скетчбук:
– Что это?
– О, это эскиз, – тут же объяснил Вэй Усянь, демонстрируя ему рисунок в виде чёрного солнца, тут же был вариант и в красном цвете. – Хочу сделать татуировку, – Лань Ванцзи тихонько хмыкнул. – Не одобряешь?
Лань Ванцзи пожал плечами. Почему-то Вэй Усяню захотелось поделиться с ним:
– На самом деле, я придумал её в честь одной девушки, Вэнь Цин. Она моя подруга, а ещё – самый талантливый молодой хирург во всей провинции, как минимум. Полгода назад она спасла моего брата, так что я решил посвятить ей эту татуировку. Вэнь Цин любит носить украшения в виде солнца, и вообще, она как солнце, ведь солнце дарует всем нам жизнь, а Вэнь Цин подарила жизнь моему брату. И ещё множеству людей, чёрт, да она делает это прямо сейчас на ночном дежурстве!
Лань Ванцзи молчал, но в его взгляде не было осуждения.
– А знаешь, что? Пошли, я хочу сделать это прямо сейчас, – Вэй Усянь, наплевав на смакование напитка, одним махом выпил содержимое стаканчика и рывком поднялся. – Раз это ночь выпускников, и в городе полно студентов, наверняка где-нибудь открыт тату-салон.
Он потянул Лань Ванцзи, увлекая того обратно на залитые светом фонарей и вывесок улицы. Лань Ванцзи шёл за ним, сжимая свой стаканчик с вином. Похоже, судьба благоволила и потакала желаниям Вэй Усяня, потому что спустя всего полчаса поисков они наткнулись на открытую гаражную дверь, за вратами которой жужжали машинки.
– Здрасьте! – радостно приветствовал Вэй Усянь. – Хочу сделать татуировку!
Мастера как раз заканчивали набивать парные татуировки какой-то парочке и, не отрываясь от работы, кивнули на лавочку возле шкафа, набитого баллончиками с краской: похоже, татуировщики ещё и торговали материалами для стрит-арта. Вэй Усянь ещё ни разу не рисовал баллончиками, но при взгляде на сочные цвета у него тут же зачесались руки, а в голове возникла одна идея.
– Лань Ванцзи, – позвал он спутника. – Какой у тебя любимый цветок?
– Горечавка, – негромко ответил Лань Ванцзи. – Мама любила их, и мне они тоже нравятся.
– Надо же, как мы похожи, – восхитился Вэй Усянь. – Мой любимый цветок – ликорис, тоже из-за мамы, только она любила белые, а я – красные.
Наконец, кушетки освободились, парочка упорхнула, обмениваясь на ходу легкомысленными поцелуйчиками; мастера обработали кушетки и свои инструменты, и спросили:
– Что-то из каталога или своё?
Вэй Усянь снова извлёк скетчбук и сунул его мастеру.
– Красных чернил у нас нет, – покачал тот. – Только чёрные.
– Пусть будут чёрные, – великодушно согласился Вэй Усянь, стащил майку и лёг, быстро прикрыв свой шрамированный живот.
– Тоже парные? – поинтересовался один мастер, пока второй сканировал эскиз.
– Э… Да нет, я один…
И вдруг Лань Ванцзи совершил нечто неожиданное: расстегнул свою рубашку, обнажая крепкую грудь, плоский, немного мускулистый живот и узкую талию, и лёг на соседнюю кушетку. Вэй Усянь уставился на него диким взглядом:
– Ты что! Это же на всю жизнь! И это больно!
– Ты не один, – просто сказал Лань Ванцзи. – Хочу разделить твою боль.
– Лань Ванцзи…
– Лань Чжань, – поправил Лань Ванцзи. – Моё первое имя.
«Он так мне доверяет или настолько пьян, раз сказал мне имя, предназначенное для близких?» – изумился Вэй Усянь.
– Лань Чжань, – Вэй Усянь повторил имя, оно, по его скромному мнению, звучало куда как приятнее. – Мне нравится. Так вот, Лань Чжань, эта татуировка много значит для меня, это не просто красивая картинка, а символ. Разве она будет значить что-то для тебя?
– Будет, – убеждённо ответил Лань Ванцзи. – Солнце. Тёплое и яркое, оно греет, и от этого хочется улыбаться. Как… как ты. Вэй Ин – солнце.
Вэй Усянь задрожал от его слов, хотя за Лань Ванцзи наверняка говорило слишком крепкое вино, он ведь говорил, что ему нельзя много пить. И, будь Вэй Усянь более трезв, он, конечно же, отговорил бы Лань Ванцзи или попросту увёл бы его прочь из этой сомнительной тату-студии в гараже. Но Вэй Усянь был опьянён литрами алкоголя, теплом летней ночи и словами Лань Ванцзи, который смотрел на него своими невозможно светлыми и совсем уже не холодными глазами, и ему было до боли в сердце приятно и хорошо.
– Ладно, – улыбнулся Вэй Усянь. – Как скажешь. Если ты этого действительно хочешь.
– Хочу, – ответил Лань Ванцзи.
Каждому продезинфицировали грудь под левой ключицей, перенесли контур рисунка; мастера сели на стулья возле кушеток и начали работу. От первых же жалящих прикосновений иглы Вэй Усянь зашипел: его кожа всегда была достаточно чувствительной, и не помогал даже выпитый алкоголь. Он закусил губу и посмотрел на невозмутимого Лань Ванцзи, который даже бровью не повёл.
– Лань Чжань, тебе что, совсем не больно? Ты совсем не изменился в лице.
– Немного. Дядя учил нас сдержанности и выдержке. И мне все говорят, что у меня лицо каменное.
– Каменное – не каменное, но точно красивое, – заметил Вэй Усянь, морщась от неприятных и чувствительных покалываний.
– Вэй Ин красивый, – сказал Лань Ванцзи.
– Ага, особенно сейчас, когда моё лицо перекошено от боли, – хихикнул Вэй Усянь.
– Вэй Ин красивый, – упрямо повторил Лань Ванцзи.
Вэй Усянь улыбнулся ещё шире, ощущая необъяснимую нежность к этому забавному человеку, который издалека казался замкнутым, серьёзным и отстранённым, а на деле, кажется, был куда более пылким и полным сюрпризов. Ему ужасно хотелось взять Лань Ванцзи за руку, но тот не любил прикосновений, да и им обоим нежелательно было шевелиться, чтобы рисунки на коже не сбивались. И поэтому все два часа Вэй Усянь говорил с Лань Ванцзи: о любимых оттенках, музыке, вспоминал глупые истории из детства. Лань Ванцзи иногда молчал, а иногда отвечал в своей сдержанной манере.
Расстояние между ними сделалось совсем невыносимым, Вэй Усяню с каждой минутой всё сильнее хотелось прикоснуться, обнять Лань Ванцзи, может быть, даже легонько поцеловать. Все его предыдущие аргументы, высказанные Не Хуайсану насчёт пьяных знакомств, таяли в тепле июньской ночи. И, когда мастера закончили набивать оба солнца, смазали их кремом и наложили непромокаемую пелёнку, Вэй Усянь попросился в туалетную комнату, потому что выпитое пиво давало о себе знать, да и ему требовалось хоть чуть-чуть унять бешено колотившееся сердце и немного освежиться. Он закончил свои дела, умылся ледяной водой, избегая глаз, чтобы не растеклась тушь, побрызгал водой шею и плечи, и лишь потом вернулся в гараж. Лань Ванцзи уже расплатился за свою татуировку и ждал его, стоя в своей тщательно застёгнутой рубашке; никто бы не заподозрил, что у этого благочестивого человека под белоснежной тканью скрывается свежая татуировка.
Вэй Усянь заплатил за тату, а потом спросил:
– Баллончики продаются?
– Да, – тут же ответил один из мастеров, явно обрадованный, что можно заработать ещё и на этом.
– Тогда, пожалуйста, зелёный, белый, чёрный, красный и вот этот ультрамариновый, – улыбнулся Вэй Усянь. – И тонкую насадку.
Он поднёс карту к терминалу, но платёж почему-то не прошёл. Ещё раз – и снова неудача.
– Недостаточно средств, – сообщил мастер, взглянув на экран терминала.
– Чёрт, – убито произнёс Вэй Усянь, совершенно расстроенный: он же так хотел попробовать порисовать баллончиками! – Кажется, это были мои последние сбережения…
Без лишних слов Лань Ванцзи поднёс свой телефон к терминалу и вручил Вэй Усяню пакет с баллончиками со словами:
– Тебе, всё тебе.
– Лань Чжань, ты что! Не надо тратить свои деньги на мои глупости! – ужаснулся Вэй Усянь, краснея.
– Ты купил вино, – невозмутимо напомнил Лань Ванцзи.
– Я всё верну.
– Нет нужды.
– Ты такой упрямый, – пожаловался Вэй Усянь.
Они вышли обратно в шумную яркую ночь, побродили по улицам. Лань Ванцзи, по всей видимости, принял безоговорочное решение убить Вэй Усяня своей заботой и благородством, потому что, стоило только Вэй Усяню повести носом на запах специй, доносившийся от уличной палатки, как Лань Ванцзи, схватив его за руку, уже потащил его туда и купил ему чуаней из утки, а себе из рыбы. Вэй Усянь попросил у торговца острый соус и целиком обмакнул туда шашлычок. Лань Ванцзи посмотрел на него и проделал то же самое, но, стоило ему откусить и прожевать кусочек, его уши порозовели.
– Совершенно ужасно, – сказал Лань Ванцзи.
– Запей вином, – посоветовал Вэй Усянь. – Ты совсем не ешь острое, да?
Лань Ванцзи кивнул и доел свою порцию, делая большие глотки вина, которое уже начало немного выдыхаться.
В поисках подходящей стены они решили пересечь ещё один парк, где стояла тишина, прерываемая лишь чьим-то далёким смехом. Совершенно неожиданно Лань Ванцзи, не размыкая губ, начал напевать какую-то нежную мелодию, одновременно грустную и тёплую.
– Лань Чжань, ты умеешь петь?
Лань Ванцзи отрицательно покачал головой.
– Что за мелодия? Тоже твоя?
– Придумал, пока мы лежали, – кивнул Лань Ванцзи.
– Напой ещё раз, – попросил Вэй Усянь, извлекая из-за пояса флейту.
Лань Ванцзи затянул мелодию чуть громче, и Вэй Усянь в точности повторил её, сначала неуверенно, потом всё явственнее и чётче, пока она не обрела осмысленную форму.
− Ты говорил, ты художник, − странным голосом сказал Лань Ванцзи.
− Ага. А флейта – моё хобби, − улыбнулся Вэй Усянь. − Надеюсь, однажды ты сыграешь её на пианино, Лань Чжань. Это твоя музыка, ты её придумал.
Лань Ванцзи стоял близко-близко и продолжал смотреть на Вэй Усяня, в тёмном взгляде мерцал странный огонёк, заставлявший сердце биться чаще. Вэй Усянь мог слышать его дыхание, смешанное с сандаловыми нотками парфюма и нагретой за день парковой листвы, едва уловимый запах сладкого вина согревал эту смесь ещё больше, и Вэй Усянь ощутил, как внутри разгорается пламя, несравнимое с самым жарким полуднем, когда от зенитного солнца плавится асфальт. Он смотрел на красные следы вина, застывшие на полных губах Лань Ванцзи, и ему нестерпимо хотелось его поцеловать.
Взгляд Лань Ванцзи стал ещё темнее, и он сам склонился ближе. И Вэй Усянь не выдержал, потянулся к его губам, они неловко столкнулись носами, Вэй Усянь рассмеялся и склонил голову. Их губы наконец-то встретились, коснулись друг друга робко, едва ощутимо, но Вэй Усянь всё равно почувствовал, будто его прошибло током по всему телу. Он приоткрыл рот и коснулся кончиком языка нижней губы Лань Ванцзи, а потом и зубов. Тот немедленно впустил его язык, позволяя Вэй Усяню углубить поцелуй.
От выпитого алкоголя, от жара чужого рта и сладости вина на своих и чужих губах у Вэй Усяня кружилась голова. Он должен был включить её, задуматься, что же они делают – целуются, будучи бесконечно хмельными, возможно, не вполне осознавая свои действия, может быть, трезвым Лань Ванцзи даже не посмотрел бы в сторону Вэй Усяня. Но в данные мгновения его занимали лишь чужие губы и язык, никаких прочих мыслей в голове не было, и Вэй Усянь позволял себе полностью потеряться в ощущениях от первого в жизни поцелуя.
Он жарко и неумело целовал Лань Ванцзи, и тот робко и так же неумело отвечал ему, но в какой-то момент стал смелее и перехватил инициативу, его движения стали грубее, отчего у Вэй Усяня задрожали ноги, и он схватился за руки Лань Ванцзи. Тот, не разрывая поцелуй, мгновенно высвободился и сжал своими пальцами чужие запястья, не позволяя себя трогать. Единственной мыслью, пронёсшейся в опустевшем сознании Вэй Усяня, было: «Как забавно – он позволил себя целовать, но не касаться».
Наконец, устав, они неохотно оторвались друг от друга. Тяжело дыша, Вэй Усянь уставился на Лань Ванцзи, который, отстранившись, отступил на шаг и как ни в чём не бывало поправлял волосы. Вэй Усянь засмеялся:
− Ты такой серьёзный, Лань Чжань, а ведь и не скажешь, что ты только что украл мой первый поцелуй! Тебе хоть понравилось?
− Мгм, − уши Лань Ванцзи порозовели.
− Давай допьём это вино и пойдём дальше искать подходящую стену.
Лань Ванцзи снова ответил своим неизменным «Мгм», и, распив остатки вина и ответственно выбросив пустую бутылку и стаканчики в урну, они направились к выходу из парка. Неподалёку располагалось здание с парой афиш, уже слегка потрёпанных и начавших отклеиваться.
− Пойдёт, − Вэй Усянь решительно содрал плакаты и поручил Лань Ванцзи донести обрывки до урны, а сам принялся взбалтывать баллончики.
Вэй Усянь оглядел пустынную улицу: камера поблизости была всего одна и смотрела в другую сторону. Идеальное место, если не случится проезжающий патруль, наверняка из-за толп пьяных студентов их количество увеличили. Он начал с зелёного, сперва побрызгав в уголке, приноравливаясь, потом закрасил ровную полосу, поднял с земли упавший обрывок плаката и, используя его край в качестве трафарета, изобразил траву. Закончив с зеленью, он кинул белый баллончик Лань Ванцзи:
− Попробуй изобразить что-нибудь. Прямо в траве.
− Я не умею рисовать, − голос Лань Ванцзи звучал слегка виновато.
− Я тоже – баллончиками, но вроде немного получается. Попробуй, я поправлю.
Лань Ванцзи нерешительно встал перед стеной и осторожно пшикнул белой краской поверх зелёной. Потом ещё и ещё. Пятнышки приобрели очертания двух белоснежных зверьков с прижатыми друг к другу мордочками. Вэй Усянь захохотал:
− Лань Чжань, тебе нравятся кролики?
− Нравятся, − ответил Лань Ванцзи.
Посмеиваясь, Вэй Усянь забрал у него баллончик и сделал кроликов немного чётче. Добавил травинок, немного скрывающих их лапки. Потом взял синий и красный баллончики и беспорядочно разбросанными пятнами изобразил цветы, сменил насадку на красном баллончике, прорисовал кроликам глазки, а алым цветам – длинные усики.
− Горечавки. И ликорисы, − произнёс Лань Ванцзи.
− Красиво выходит, а? Сейчас, только тени прорисую, и будет готово, − Вэй Усянь переставил насадку на чёрный баллончик.
− Красиво, − согласился Лань Ванцзи.
Вэй Усянь добавил теней и отошёл, любуясь картиной. И впрямь, неплохо для первого раза. Сегодня вообще многое, что он делал впервые, выходило хорошо. Познакомился с потрясающим парнем. Сыграл мелодию, которую ему лишь смутно напели. Поцеловался. Университетский выпускной выходил просто замечательным.
− Хочешь что-нибудь добавить, Лань Чжань?
Лань Ванцзи взял чёрный баллончик и на самом краю стены, где до этого висели афиши, ровным почерком написал: «Лань Ванцзи был здесь». Вэй Усянь сложился пополам от смеха, едва удержавшись на ногах, потом, разогнувшись, взял тот же баллончик и дописал внизу: «Вэй Усянь тоже был здесь», понадеявшись, что автографы никто не заметит, и их не загребут потом в милицию.
− Ну вот, − широко улыбнулся Вэй Усянь, складывая баллончики в пакет, пока Лань Ванцзи педантично оттирал пальцы от попавшей на них краски. Сам Вэй Усянь даже не стал пытаться: его кисти были сплошь покрыты цветными пятнами, словно перчатками. – Наша совместная картина. Даже подпись есть.
В воздухе витал острый запах краски, слегка развеиваемый тёплым ночным ветерком. Голова у Вэй Усяня кружилась всё сильнее, но всё же он заметил, что движения Лань Ванцзи замедлились, веки и голова чуть опускались, и Вэй Усянь понял: тот неимоверно устал, и надо бы отвезти его домой. Вот только, увы, у Вэй Усяня совсем не осталось денег на карте, и он не мог вызвать такси.
− Лань Чжань, ты далеко живёшь? – спросил он.
− Жилой комплекс «Облачные глубины», − произнёс Лань Ванцзи.
Вэй Усянь посмотрел на карте: да, далековато, пешком они не дойдут. Ужасно неловко, ведь косвенно это он виноват, что Лань Ванцзи так напился, тот ведь ясно сказал, что ему нельзя много пить. Но что ему ещё оставалось делать? Тащить Лань Ванцзи на спине? Уж точно не бросать, как это сделали его однокурсники.
− Лань Чжань, давай, я отвезу тебя домой, только тебе придётся самому вызвать такси, потому что у меня кончились деньги, − пристыженно сказал Вэй Усянь.
− Хорошо, − медленно кивнул Лань Ванцзи и достал телефон, чтобы вызвать машину через приложение.
Такси подъехало только через десять минут, и с каждой из них Лань Ванцзи всё сильнее клевал носом. Вэй Усянь помог ему забраться на заднее сиденье, пристегнул ремень и сел рядом. И почти сразу, сморённый вином и мерным движением, Лань Ванцзи уснул, его голова болталась из стороны в сторону всякий раз, как водитель поворачивал или перестраивался, и Вэй Усянь пересел в центр, притянув Лань Ванцзи к себе. Голова музыканта легла ему на плечо, и Вэй Усянь, чьё сердце затрепетало от этого, не смог удержаться, чтобы не погладить его по затылку.
«Облачные глубины» оказались высотным, явно недешёвым комплексом в живописном районе возле реки и озёрного парка. Таксист остановил машину у ворот, Вэй Усянь аккуратно вытащил Лань Ванцзи, закинув его руку себе на плечи, и только потом сообразил, что не знает ни дома, ни квартиры, ни даже кода от ворот: Лань Ванцзи уснул раньше, чем успел сообщить ему об этом.
Усадив спящего спутника на скамейку, видимо, предназначенную как раз для ожидания таксистов, которые не могли проехать внутрь комплекса, Вэй Усянь всё же вытащил его телефон и, взяв Лань Ванцзи за руку, отсканировал его палец. Последний звонок был некоему Лань Сичэню – видимо, это был кто-то из ближайших родственников Лань Ванцзи. Понадеявшись, что этот человек живёт здесь же или где-то поблизости, и не спит, Вэй Усянь, не глядя в историю сообщений, написал ему: «Лань Ванцзи сейчас внизу возле ворот своего жилого комплекса. Не волнуйтесь, с ним всё в порядке, честное слово, он просто выпил и теперь спит. Пожалуйста, заберите его».
Отправив сообщение, Вэй Усянь стал ждать. Прикинув размеры комплекса, он решил, что, если через двадцать минут никто не появится, он обязательно позвонит. Но звонок не понадобился: уже через десять минут он различил в сумраке быстро приближающуюся фигуру. Отчего-то испугавшись, что этот неведомый Лань Сичэнь что-нибудь с ним сделает из-за состояния своего родича, Вэй Усянь прислонил Лань Ванцзи спиной к ограде и скрылся в тени парковых деревьев. Если это не Лань Сичэнь, он вернётся, решил Вэй Усянь.
В открывшуюся калитку вышел молодой мужчина чуть старше Лань Ванцзи и жутко на него похожий – похоже, это был его старший брат. Он растерянно огляделся, ища взглядом того, кто написал ему с телефона его брата, но потом поднял Лань Ванцзи на руки, словно тот весил не больше ребёнка, и унёс.
Выдохнув, Вэй Усянь посчитал свою миссию выполненной и побрёл на юго-восток в сторону своего дома. «Наверное, придётся идти до самого утра, − прикинул Вэй Усянь. – Ну, и ладно, ходить полезно, может, как раз протрезвею по дороге, и Цзян Чэн не будет меня убивать».
Он шёл по освещённым улицам, беспечно закинув руки за голову и вполголоса напевая ту самую мелодию, придуманную Лань Ванцзи. И тут он остановился, застигнутый внезапной мыслью, и с чувством хлопнул себя по лбу.
− Идиот! – зарычал Вэй Усянь сам на себя вслух. – Ты ведь не взял его номер!
От удара его слегка замутило, но он не обратил на это внимания. Хмельной разум перебирал информацию: Вэй Усянь знал, как называется жилой комплекс Лань Ванцзи, знал его никнейм, с которого тот был подписан на арт-аккаунт Вэй Усяня, и, даже если тот соврал насчёт имени, можно поискать его через старшего брата в социальных сетях. Немного успокоившись, он облегчённо рассмеялся – и чего только накрутил себя, они ведь живут в двадцать первом столетии! – и снова зашагал.
Улица раскачивалась и двоилась перед глазами Вэй Усяня, и он удивлённо заморгал. Не может быть, чтобы ему стало плохо с какого-то несчастного пива, вина и пары бокалов мартини с шампанским. Может быть, он и не птичка колибри, как шутил Цзян Чэн, но всё же он действительно мог пить больше других и переносил опьянение легче. Но усиливающаяся круговерть говорила об обратном, лоб покрыла испарина, проснулась боль в животе, особенно справа, и Вэй Усяня замутило. Он едва успел, качаясь, добрести до ближайшей урны, чтобы его не стошнило себе под ноги.
Откашлявшись, Вэй Усянь рухнул на подкашивающихся ногах, отполз к стене, чтобы опереться, и вытащил телефон. С третьей попытки разблокировав его, он проверил геолокацию, отправил её в сообщении брату и набрал его номер, молясь, чтобы тот не выключил звук на всю ночь назло ему. Через десять гудков в трубке раздался очень злой голос:
− Я тебя уничтожу, Вэй Усянь. Что я тебе говорил насчёт того, чтобы ты не напивался до состояния нестояния?
− Цзян Чэн, пожалуйста, помоги, забери меня, я скинул тебе адрес, − жалко забормотал Вэй Усянь, чувствуя, как боль в животе усиливается, а всё тело начинает дрожать.
− Вызови такси! – пуще прежнего обозлился Цзян Чэн.
− Не могу, деньги кончились. Цзян Чэн, пожалуйста, − Вэй Усянь всхлипнул. – Мне очень-очень плохо, мне никогда не было так плохо, я не шучу, я, кажется, сейчас умру. Живот очень болит, пожалуйста, Цзян Чэн…
− Живот? – Голос Цзян Чэна мгновенно растерял всю ярость. – Жди.
Сунув телефон в карман, Вэй Усянь насилу дополз обратно до урны, и его снова вырвало. Сил двигаться больше не было, его трясло, ладони и ступни покалывало. Вэй Усянь закрыл глаза, чувствуя, как темнота захватывает его и утягивает куда-то в бездонный омут, и сквозь черноту, которая глушила звуки, ему почудился далёкий отзвук сирен.
***
Очнулся Вэй Усянь в мягкой, слишком мягкой постели под попискивание приборов. Белый свет больно резанул по глазам, голова раскалывалась, грудь слева немилосердно чесалась, живот болел от голода, а во рту поселился мерзкий кислый привкус. Он проморгался и понял, что лежит в больничной палате под капельницей. Перед ним лежала кнопка вызова медсестры, и Вэй Усянь немедленно нажал на неё.
Через пару минут в палату вбежала девушка в белом халате, вот только это была не медсестра, а разъярённая Вэнь Цин. По всей видимости, она оставила младшему персоналу инструкции насчёт его пробуждения, чтобы самолично всыпать ему по первое число. Вэй Усянь в ужасе сжался.
− Ты, кретин безмозглый, что наделал? – зашипела Вэнь Цин, тем не менее, милосердно понизив голос. – Что я тебе говорила про алкоголь? Твоя печень только-только выросла до прежнего размера, и ты радостно решил, что можно снова бухать, как в двадцать лет, а?
− Прости-прости-прости! – несмотря на ужасную слабость, Вэй Усянь поднял и сложил руки в молитвенном жесте. – Я больше так не буду! Что со мною приключилось?
− У тебя было очень серьёзное алкогольное отравление, вот что! Ты чуть не откинулся, печень еле-еле справилась! Промыли тебя под завязку. Ты хоть ел? Сколько ты вообще вчера выпил? Что ты пил и в какой последовательности? Цзян Ваньинь сказал, что, когда уходил, ты уже прикончил два литра пива и принялся за шампанское с мартини.
− Я… − Вэй Усянь крепко задумался, но, чем дольше он думал, тем тяжелее становилось. Он в ужасе выдохнул: − Я ничего не помню, Цин-Цин.
− В смысле? – тут же встревожилась Вэнь Цин.
Кое-что Вэй Усянь помнил. Первые три кружки пива. Напрягшись, Вэй Усянь вспомнил, как стоял у барной стойки и слушал, как кто-то играл на рояле. После этого был сплошной туман, из которого мозг выхватывал только отдельные куски. Тепло, яркие улицы. Сладкий вкус вина. Жалящую боль на груди и чьё-то присутствие рядом, чёрные линии под иголкой на чужом теле. И прекрасная, нежная, немного грустная и вместе с тем спокойная мелодия, эхом отдающаяся в ушах. Вэй Усянь пересказал это Вэнь Цин и услышал хмыканье: в дверях стоял Цзян Чэн.
− Этот день можно вписать в историю, как первый раз, когда Вэй Усянь так нажрался, что не сумел даже вспомнить, где и с кем провёл ночь, − сердито и резко сказал он.
− Не кричи, пожалуйста, в больнице запрещён шум, − поморщился Вэй Усянь: голос брата отдавался болью во всём черепе. – Я был не один, да?
− Точно, − подтвердил Цзян Чэн. – Ну, по крайней мере, из бара уходил не один, ты мне позвонил и сказал, что ушлёпал с каким-то музыкантом. А ещё ты набил татуировку.
− Что?! – ужаснулся Вэй Усянь и в панике отодрал с груди верхний край пелёнки: под ней от жирной мази блестело чёрное солнце. – Ах, эта. Я уж испугался, что набил какую-то дрянь. Кстати… − Он отодрал пелёнку полностью и, позабыв о боли, со счастливой улыбкой продемонстрировал голую грудь. – Доктор, это вам!
Вэнь Цин и Цзян Чэн застыли, глядя на него, как на умалишённого. А Вэй Усянь светился, как стоваттная лампочка.
− Ты идиот? – спросила Вэнь Цин.
− Почему? – возмутился Вэй Усянь. – Смотри, я сам разработал этот эскиз. Ты носишь украшения в виде солнца, а ещё солнце даёт нам жизнь, а ты спасаешь жизни. Вот, брата моего спасла. Понимаешь?
− Идиот, − хором резюмировали Вэнь Цин и Цзян Чэн в едином порыве.
− Ну и пожалуйста, − обиженно надул губы Вэй Усянь, возвращая пелёнку на место. – Всё равно, для меня она останется таким символом в честь тебя, Цин-Цин.
− Руки бы поотрывала этим горе-мастерам, − хмуро сказала Вэнь Цин. – Даже за день до сеанса пить нельзя, а уж бить тату уже пьяному человеку – и вовсе противопоказано! Решили, блин, подзаработать на пьяных студентах.
− О, чёрт! – застонал Вэй Усянь, закрывая глаза руками. – Чёрт-чёрт-чёрт! Я понял, я ведь не один бил это тату, со мной кто-то был, неужели тот музыкант?
− Если только ты не подцепил кого-нибудь ещё, − фыркнул Цзян Чэн. – А разговоров-то было… «Я не ищу развлечений на одну ночь», «в чём кайф пьяных знакомств»… − передразнил Цзян Чэн. – Надеюсь, тебя хоть не отымели? Простите, доктор Вэнь.
− Ничего, − отозвалась Вэнь Цин. – Я в больнице и не такое слышу.
− Боги, − Вэй Усянь прислушался к своему состоянию: нет, кажется, болела только голова, татуированная кожа и немного живот. – Задница не болит, так что меня точно нет. Надеюсь, и я тоже.
− Ну и придурок же ты, − поморщился Цзян Чэн. – Доктор Вэнь, с ним всё будет в порядке? Он, конечно, живучий, как таракан, но всё же.
− Оставлю его под капельницей до утра на всякий случай, а так – разумеется. Но очень хорошо, что ты позвонил, когда он сказал тебе про живот. Тут лучше перебдеть.
− Да уж, я-то как никто теперь знаю, что с печенью лучше не шутить, − скривился Цзян Чэн. – Спасибо, доктор Вэнь. Я, пожалуй, поеду домой, а то полночи из-за этого баклана не спал.
− Я всё слышу! – сердито напомнил Вэй Усянь.
− Захлопнись! – велел ему Цзян Чэн. – Погоди у меня, выпишешься – высеку тебя скакалкой так, что на всю жизнь запомнишь!
Цзян Чэн ушёл, а Вэй Усянь тихонько позвал Вэнь Цин:
− Цин-Цин, а с памятью – это навсегда? Просто у меня ни разу такого не было, я всегда всё помнил, даже когда очень сильно напивался.
− Понятия не имею, я не психиатр и не нейрохирург, − ответила Вэнь Цин. – Скорее всего, твой мозг принял на себя часть урона вместо печени и спас этим, а может, твоя амнезия – это защитная реакция на что-то плохое, что вчера произошло. Точно не помнишь ничего травмирующего?
− Нет, − подумав, ответил Вэй Усянь. – Кажется, мне было очень хорошо вчера. Жаль, что я не запомнил того, с кем гулял. Так бы хоть узнал, всё ли с ним в порядке, и извинился.
− Кто знает, может, и вспомнишь, - откликнулась Вэнь Цин. – Так, запомни-ка вот что: твоему брату я сказала, что ты просто выпил слишком много, я помню, что обещала никому не рассказывать про печень. Придерживайся этой легенды, понял? И не вздумай больше пить столько.
− Не буду, − пообещал Вэй Усянь.
− Отдыхай. Скоро принесут обед.
Вэнь Цин вышла, и Вэй Усянь, откинувшись на подушку, тяжело вздохнул. И правда, идиот. Ему же говорили, что нельзя много пить, а он опять решил, что ему море по колено. Вот и поплатился. «А всё-таки, интересно, с кем же я был?» − подумал Вэй Усянь, глядя на свои перемазанные краской руки, которые медсёстрам не удалось отмыть до конца.
Сам собой он начал напевать засевшую в голове мелодию – то немногое, что запомнил с прошедшей хмельной ночи. Вэй Усянь был уверен, что не сам придумал её, он бы ни за что не смог сочинить что-то настолько мягкое и мелодичное. Подумав, Вэй Усянь осторожно, чтобы не выдернуть катетер от капельницы, дотянулся до стула со своими вещами, вытянул флейту и негромко, чтобы не мешать остальным пациентам в соседних палатах, заиграл эту удивительную музыку, похожую на грустный сон о счастливых деньках.