You were mother nature’s son
Someone to whom I could relate
Your needle and your damage done
Remains a sorted twist of fate.
Now I’m trying to wake you up
To pull you from the liquid sky
Coz if I don’t we’ll both end up
With just your song to say goodbye.
My Oh My…
(Placebo – Song to say goodbye)
В том, как Вэй Усяню легко спалось в обнимку с Лань Ванцзи, определённо была одна проблема. Он теперь решительно не представлял, как обходиться без этого. После второй ночи он пробудился буквально спустя десять минут после пробуждения Лань Ванцзи, не услышав его будильник, зато, видимо, почувствовав, что он один в постели. Вэй Усянь проснулся с ощущением холода и одиночества, и ему потребовалась минута, чтобы осознать: сегодня начинается суточная смена Лань Ванцзи, и тот просто встал, чтобы собраться на работу.
Вэй Усянь откинулся обратно на подушку, зажмурился и честно попытался уснуть обратно, но у него ничего не вышло, несмотря на то, что одной долгой ночи полноценного крепкого сна явно не должно было хватить для полного восстановления. Застонав, он поднялся и вышел в коридор, чуть не столкнувшись с Лань Ванцзи, который выходил из ванной.
– Доброе утро, Вэй Ин. Я тебя разбудил? – спросил Лань Ванцзи.
– Доброе. Нет, просто проснулся, когда ты уже ушёл, – Вэй Усянь взлохматил и без того растрёпанные волосы и неловко пошутил. – Даже не думал, что смогу так быстро привыкнуть к хорошему. Возможно, я вообще больше не смогу уснуть без тебя, Лань Чжань!
Лицо Лань Ванцзи изменилось лишь самую малость, но это успокоило Вэй Усяня: кажется, шутка его не задела.
– Тогда, я полагаю, мне следует пересмотреть свой график и ни в коем случае не брать суточные смены, – серьёзно ответил Лань Ванцзи, и Вэй Усянь не смог сдержать смех.
Их утро проходило по привычному расписанию перед полуторасуточной рабочей сменой: пока набиралась вода в ванной, Лань Ванцзи немного размялся, после чего помог Вэй Усяню помыться, потом они спокойно позавтракали, и Лань Ванцзи, наконец, ушёл на работу. Вэй Усянь постоял немного в опустевшем коридоре и ощутил тоску. В ту неделю, когда он спал по паре часов в день, он не думал ни о чём, кроме сна и всяческих гадостей про себя, его мозг работал из последних сил, будто в энергосберегающем режиме. Теперь же, когда он достаточно выспался, он понял, что совершенно не представляет, что будет делать один целых полтора дня. Когда он жил с Вэнь Чао, он почти всегда был днём один, обычно он думал, что приготовить, что для этого понадобится, ходил в магазин, занимался домашними делами или просто гулял в одиночестве, бесцельно слоняясь по улице. Но теперь его правая рука была закована в гипс, кожа под которым отчаянно зудела, раздражая его, и количество вещей, которые Вэй Усянь мог делать, сократилось практически до нуля.
Так ничего и не придумав, Вэй Усянь неуклюже переоделся в уличную одежду, взял отданные ему новенькие ключи и спустился во двор. На улице уже было тепло и немного душно – обычная ситуация для лета, он читал, что в последние годы стало ещё жарче, хотя сам не замечал этого, находясь в том жутком апатическом полусне, существуя, но не живя по-настоящему. Он даже затруднялся сказать, было ли на самом деле пасмурно в тот день, когда ему казалось, что всё вокруг серое и холодное, в тот день, когда он вонзил осколок зеркала в руку, чтобы что-то почувствовать.
Сейчас же совершенно точно светило солнце, ещё не палящее в столь ранний час, но уже согревающее, слепящее своей яркостью на пронзительно-голубых небесах.
Вэй Усянь растерянно огляделся, пытаясь свыкнуться с остротой ощущений, которые, как он думал, давно были утрачены. Буйство света и цвета било по глазам почти до боли, словно он был полуслеп всё это время – или же и впрямь пробудился от долгого сна. Солнце, ещё не скрывшееся за домами напротив, делало ярче стены, асфальт, зелень травы и листвы. Вэй Усянь прежде не имел возможности рассмотреть двор жилого комплекса, ведь он ездил здесь только с Лань Ванцзи на его машине, обычно стоявшей на подземном паркинге. Теперь же он мог видеть большую детскую площадку, где несколько молодых женщин выгуливали своих детей, видеть вишни и магнолии, наверняка красиво цветущие весной, кусты японской спиреи, цветущие сейчас гроздьями мелких гвоздично-розовых, ярко-малиновых и звёздчато-белых цветов, пышные нежно-лиловые и молочные гортензии.
Когда он в последний раз обращал внимание на такую вещь, как цветы?..
«Значит, уже действительно июль, – подумал Вэй Усянь, невесомо касаясь лепестков гортензии. – И лотосы в прудах и озёрах наверняка вовсю цветут». От этой мысли ему сразу стало хуже, как тогда, при взгляде на кружку из Ухани. Когда-то он худо-бедно мог назвать эти места домом, и лотосы всегда напоминали ему о нём; в Пекине он специально искал цветущие водоёмы. Но эта связь давно была утрачена, с тех самых пор, как не стало дяди Цзяна.
Вэй Усянь зажмурился и затряс головой, отчаянно пытаясь выбросить из неё отвратительные мысли, уродливыми и липкими щупальцами тянущие его обратно в то холодное и страшное болото, из которого он только-только начал выбираться благодаря Лань Ванцзи. «Зачем ты сейчас об этом думаешь?! – мысленно заорал на себя Вэй Усянь. – Это уже давно случилось, и этого не изменить! Почему ты не можешь просто насладиться солнечным утром и цветами?». Может, ему стоит ударить или ущипнуть себя, чтобы отрезвить? В прошлый раз ведь его попытка сбежать от себя через травму и боль закончилась тем, что теперь он живёт с человеком, который, кажется, помогает ему искренне, как бы разум ни пытался убедить его в обратном! Потом подумал, как Лань Ванцзи относится к каждой его травме, даже самой незначительной, и решил, что не следует доставлять ему лишних проблем и беспокойств.
Глубоко вдохнув сладкий от цветения воздух, Вэй Усянь заставил себя хоть немного успокоиться. К чему теперь тосковать о доме, которого он больше не увидит? Сколько вообще можно жить теми воспоминаниями? Он невесело усмехнулся: наверняка тот чёртов больничный психиатр сказал бы что-то подобное, добавил бы, что пора двигаться дальше, искать новый дом. Да и, может быть, если он сумеет выкарабкаться из того, во что превратил свою жизнь, он сможет навестить Цзян Яньли и Цзинь Лина… «Есть гораздо больше людей, которым ты небезразличен, чем ты думаешь», – сказал ему Лань Ванцзи в больнице. Наверное, это было правдой. Могло ли это стать его якорем, тем, за что он мог бы держаться?
Цзян Яньли, Цзинь Лин… Лань Ванцзи.
Растревоженный склизкий ил гадких мыслей, наконец, улёгся на дне его сознания. Вэй Усянь сделал вдох, ещё один, и губы сами собой дрогнули, растягиваясь в слабой улыбке. Он любил солнце и летний зной. Он любил цветы и густой от их аромата воздух. Он любил старшую сестрицу и её маленького сына. Он мог теперь представить, как приезжает к ним через год, когда не будет гипса и синяков, но, быть может, будет какая-никакая работа и нормальное живое выражение на лице. Цзинь Лин, наверное, будет смотреть на него настороженно, как на почти незнакомого человека, но Вэй Усянь подарит ему что-нибудь красивое. От Яньли, конечно, не скроешь всего, она наверняка заметит, что он исхудал, даже если он немного отъестся за год, и немедленно отправится варить свой фирменный суп, не успокоится, пока он не съест хотя бы целую тарелку, а то и две… Они бы съездили всей семьёй на пляж, или поднялись бы на гору Лаошань и посмотрели бы на водопад Чаоинь недалеко от неё, да и в самом Циндао полно мест, куда они могли бы сходить. Вэй Усянь согласился бы даже терпеть рядом Цзинь Цзысюаня!
«Может, попросить Лань Ванцзи приготовить суп с корнем лотоса? – размышлял Вэй Усянь, осторожно отталкиваясь ногой от земли: качели на площадке были свободны. – У него бы точно получилось, может быть, не так, как у сестрицы, но всё равно вкусно». С одной стороны, ему не хотелось лишний раз просить Лань Ванцзи о чём-то, а с другой – тот ведь всё равно готовит и спрашивает, чего бы хотелось съесть Вэй Усяню. Потом подумал, что в нынешнем состоянии наверняка опять расплачется, не успев даже попробовать суп, лишь от одного его аромата. Но ведь Лань Ванцзи пытался убедить его не скрывать свои чувства? Пожалуй, заплакать от ностальгии не так плохо, как от ощущения себя последним куском дерьма на свете…
Неожиданно для себя Вэй Усянь усмехнулся. Надо же, размышляет о таких вещах! Как, всё-таки, быстро он изменился. Месяц назад у него не возникло бы и тени подобных мыслей.
В какой-то момент мысли исчезли вовсе, будто яркое солнце выжгло их из головы. Вэй Усянь прикрыл глаза, чувствуя, как лучи согревают его целиком, как жалят его отвыкшую от солнечных ванн кожу. Детский гомон и оклики их матерей, шуршание шин и шум города, приглушённый высотными домами, все звуки доносились до него лишь отголосками, далёкими и не слишком занимательными. Он будто медитировал, даже не пытаясь это делать намеренно, и вынырнул из этой неги лишь тогда, когда в кармане тихо зазвонил телефон. Вэй Усянь открыл глаза и тотчас зажмурился: ему показалось, что он ослеп, таким высветленным показался мир от резкого перехода после тьмы опущенных век к ослепительной яркости залитого солнцем двора. Проморгавшись, он кое-как различил иероглифы имени Лань Ванцзи и ткнул на зелёную кнопку.
– Вэй Ин. Я не разбудил тебя?
– Нет, Лань Чжань, – Вэй Усянь усмехнулся: не исключено, что утром он не шутил и действительно не смог бы толком уснуть без Лань Ванцзи рядом. – Я гуляю. Так давно этого не делал просто так, бесцельно. Ну, не то что бы у меня сейчас появилась бы цель, с такой-то рукой, – он фыркнул в трубку.
– Будь осторожен.
– Да ладно, не такой уж я неуклюжий.
– Я не об этом. Очень жарко, высокое ультрафиолетовое излучение.
«Ах, так Лань Чжань беспокоится, как бы я не получил по башке солнечным ударом», – понял Вэй Усянь. Он хотел привычно возразить, что он ведь родом почти с юга и привык к солнцу, но вспомнил, что последние годы сидел дома практически взаперти, выходя только за продуктами и товарами для дома, даже в травмпункт перестал ходить. Он и так довольно долго пробыл на улице этим утром, а сейчас, к обеду, разыгралась самая настоящая жара. В конце концов, он был уже взрослым человеком, а не тем буйным подростком, привыкшим жить на пределе, стоило уже начать относиться к себе и своему здоровью хоть немного ответственней, раз уж он определил, что ему есть, ради чего жить дальше.
– Хорошо, – Вэй Усянь невольно улыбнулся в трубку. – Я сейчас же пойду домой и, может быть, выйду ещё вечером, когда не будет такого пекла. Идёт?
– Мгм, – одобрительно ответил Лань Ванцзи. На фоне доносились голоса: похоже, хирург обедал в столовой или ординаторской.
– Приятного аппетита, Лань Чжань, – фыркнул Вэй Усянь. – Надеюсь, я не отвлекаю тебя?
– Спасибо. Не отвлекаешь. Тебе тоже нужно поесть.
– Чтобы быстрее восстановиться? – Вэй Усянь неловко хмыкнул: он отвык от полноценного питания. Параллельно он удивлялся: ещё неделю-две назад такие советы вызывали невообразимое раздражение, а теперь ему, пожалуй, было даже приятно от такой заботы. Как же быстро он привык к хорошему… – Я поем, честно. Не очень хочу, но что-нибудь съем. И теперь иди есть сам! – Он изобразил грозный голос.
– Слушаюсь, – очень серьёзно ответил Лань Ванцзи, чем невольно вызвал у Вэй Усяня улыбку. – Хорошего дня, Вэй Ин.
– И тебе, Лань Чжань.
Выполняя обещание, он действительно немедленно убрался с солнцепёка и вернулся в квартиру. Там было прохладно: у Лань Ванцзи был установлен кондиционер. Съев тарелку овощного рагу, Вэй Усянь засел за ноутбук, неуклюже выстраивая левой рукой макет в программе. Следующий день он провёл точно так же, лишь с тем исключением, что опять не смог толком поспать. Почему-то сейчас, когда он перестал дёргаться и злиться, находиться дома в одиночестве, без Лань Ванцзи, стало намного хуже, чем прежде. Он не мог найти себе места, закованная в гипс рука бесила его всё сильнее, и после прогулки он не мог сосредоточиться на работе. День шёл к вечеру, Лань Ванцзи должен был вернуться уже примерно через час.
Вздохнув, Вэй Усянь закрыл ноутбук и принялся расхаживать по квартире. Снова попробовал найти что-то интересное на книжных полках, но быстро сдался: там действительно не было ничего, кроме медицинских справочников и пары сборников непритязательных подростковых сказок, которые Вэй Усянь знал практически наизусть, но удивился, найдя их у серьёзного Лань Ванцзи. Да он и сам толком не знал, что хотел бы сейчас прочесть. Он посмотрел на коврик для йоги, но не решился заниматься в одиночку, чего доброго, хлопнется из асаны и доломает руку так, что уже не собрать. Выругавшись на своё состояние, Вэй Усянь пошёл в спальню и с любопытством заглянул в шкаф, может быть, раз у Лань Ванцзи нашлись легкомысленные книжки, у него имелось ещё что-нибудь интересное, что он не стал выставлять напоказ? Какая-нибудь оригинальная одежда, например… Но нет, одежда и обувь были сдержанными, качественными и не самыми дешёвыми. Никаких пижам с кроликами или футболок с мемами. На верхней полке стояла средних размеров коробка без подписей. В другое время Вэй Усянь бы десять раз подумал, прежде чем её трогать, но сейчас ему было скучно до внутреннего воя. И поэтому, осторожно сдвигая коробку и опирая её на стенку шкафа, он стащил её с полки и перенёс на кровать, сел рядом и поднял крышку.
Коробка была разделена на две части; в большой лежала папка, простая и белая, в маленькой – какие-то мелочи. Вэй Усянь с удивлением посмотрел на железную крышку от пивной бутылки и винную пробку, на красную резинку от волос, безвозвратно растянутую, на аккуратно разрезанный бумажный неоново-лиловый браслет, какие клеят на запястье в клубах или на мероприятиях, на несколько давно засохших лотосовых семян. Похоже, это была памятная коробка из Ухани, где они учились в одном классе всю старшую школу, но откуда у Лань Ванцзи крышка и пробка, если он никогда не пил? И Вэй Усянь, пожав свободным от перевязи плечом, взялся за папку.
И тут же застыл, поражённый.
Внутри лежали листки бумаги, от совсем маленьких, как шпаргалки или записки, до альбомных. Маленькие бумажки были исписаны и изрисованы болезненно знакомым почерком, неаккуратным и почти неразборчивым, словно автор не был силён в каллиграфии, да ещё и торопился. Вэй Усянь знал этот почерк, эти неровные чёрточки, ведь вышли они из-под его руки. Записочки, что он перебрасывал Лань Ванцзи на уроках – ни одна из них не вернулась к нему с ответом, вместо него он иногда получал взгляды: неодобрительные, полные безмолвной укоризны, порой даже яростные, когда он писал что-то особенно возмутительное или бесстыжее.
« Лань Чжань, пойдёшь сегодня на тусовку? »
« Лань Чжань, дашь списать политологию? Я не могу это слушать и тем более записывать, но я вижу твой аккуратный конспект »
« Лань Чжань! Ты хочешь, чтобы я получил неуд??? »
« Тебе не идёт дуться, Лань Чжань. Ты слишком хорошенький. Может, улыбнёшься для разнообразия? »
« Лань Чжань, я сегодня такой красивый, а ты даже ни разу на меня не посмотрел >:( »
« Это несправедливо – я вот постоянно на тебя глазею. А кто бы не глазел? »
« Лань Чжань! Ну взгляни же на меня, наконец! »
И таких записок были целые стопки. Они выглядели потрёпанными, ведь Лань Ванцзи сразу после прочтения безжалостно сминал их в пальцах. Вэй Усянь думал, был уверен: тот выбрасывает их после урока, добросовестно донося до урны. Но каждая бумажка, брошенная им через проход меж партами, была тщательно разглажена и убрана.
На некоторых бумажках текста не было, были мелкие рисунки. Кролики, цветы, схематичные человечки. Была жёлтая бумажка, размалёванная красными символами: как-то Вэй Усянь налепил её на плечо Лань Ванцзи, заявив, что это заклинание подчинения, и что Лань Ванцзи теперь обязан слушаться его, пойти, куда он скажет, раз он не желает делать это по своей воле. Лань Ванцзи тогда лишь холодно ответил: «Эти чары не работают» и ушёл, как всегда. И Вэй Усянь засмеялся ему вслед: «А какие работают, Лань Чжань? Я обязательно подберу подходящие!».
Были и рисунки побольше, на вырванных из скетчбуков листах, в основном это были портреты Лань Ванцзи. Он никогда не мял рисунки, но Вэй Усянь думал, они все также были выброшены или, что вероятнее, отданы на переработку, как макулатура. Лишь один рисунок был некогда измят: и сделал это сам Вэй Усянь.
_
То был их последний день в школе, когда уже отгремел выпускной и были выданы аттестаты. Последний день, когда они виделись. Последний отвергнутый подарок Вэй Усяня.
– Эй, Лань Чжань! – Вэй Усянь подбежал к однокласснику, как всегда, одетому с иголочки и восхитительно красивому и свежему: уж он-то не пил каждый вечер с выпускного, переходящий в ночь, отмечая окончание школы.
– Что тебе нужно? – Лань Ванцзи говорил ровно и прохладно. Вэй Усянь мог бы смутиться, он был сонный, пил полночи, его волосы были в страшном беспорядке, кое-как собранные резинкой на затылке. Но его тогда не волновали подобные мелочи. Он улыбнулся пошире и заметил:
– Ты ведь уезжаешь завтра? В Сучжоу, да?
– Сегодня, – ответил Лань Ванцзи. – Меня ждёт брат.
– Ха, ну тогда я точно вовремя успел! – довольно откликнулся Вэй Усянь. – Мой номер ты знаешь, как и аккаунт в вейбо, так что можешь писать и звонить, когда захочешь! – За все три года совместной учёбы Лань Ванцзи писал и звонил ему лишь по учебным вопросам, будучи старостой класса, а на страницу в вейбо и вовсе не заходил, ни на один пост не отреагировал. Лань Ванцзи и сейчас смотрел безразлично, будто безмолвно говоря: зачем, я не буду тебе звонить и писать; но Вэй Усянь не унимался. – А, и ещё! Я не придумал, что тебе подарить на окончание школы, поэтому решил нарисовать нас вместе, в конце концов, мы ведь всё-таки друзья!
Он извлёк из сумки вложенный в альбом листок с изящным тушевым рисунком. Вэй Усянь был плох в каллиграфии, наверное, он мог бы писать лучше, если бы ему было до этого дело, но рисовал он всегда весьма неплохо. Он вручил портрет Лань Ванцзи и, сияя, стал ждать реакции. Это был хороший серьёзный рисунок, без всякой легкомысленной ерунды, он любил время от времени подрисовывать Лань Ванцзи цветы или смешные облачка с мыслями, но не здесь. Лань Ванцзи смотрел на рисунок, и его лицо по-прежнему ничего не выражало, хотя он наверняка размышлял, не сказать ли своё фирменное: «Бессмысленно» и на этот раз.
– Зачем, – губы Лань Ванцзи, наконец, разомкнулись после продолжительного молчания.
– Что – зачем?
– Зачем подарок? – уточнил Лань Ванцзи.
– Как это? Я же сказал, мы друзья! – вознегодовал Вэй Усянь. – Пусть у тебя останется что-то на память обо мне. Уверен, я произвёл на тебя неизгладимое впечатление за эти годы. А ведь у нас с тобой нет ни одного общего снимка, не считая фото класса. Так что этот рисунок будет вместо совместной фотографии.
– Я ни разу не называл тебя другом, так почему ты продолжаешь это делать?
Лань Ванцзи спросил это своим обычным тоном, с тем же неизменно бесстрастным выражением лица. Улыбка Вэй Усяня увяла сама собой, и он вдруг ощутил невообразимое желание расплакаться – или вдрызг напиться, так, чтобы не помнить ни Лань Ванцзи, ни взгляд его холодных светлых глаз, ни даже собственное имя. Никогда за все три года постоянных отказов Лань Ванцзи ему не было так обидно. Наверное, потому что это была их последняя встреча перед тем, как они разъедутся и с головой окунутся во взрослую жизнь, его последняя попытка создать хоть какую-то дружескую связь с этим невозможным человеком. Но нет, Лань Ванцзи не захотел оставить его в своей жизни, даже контактом в вейбо и лицом на рисунке. Вэй Усянь действительно был настолько неприятен Лань Ванцзи, что тот не собирался принимать его прощальный подарок даже из вежливости.
– Что ж, действительно, чего это я, – прошептал Вэй Усянь, ощущая себя распоследним жалким идиотом, но всё равно пытаясь из последних сил улыбнуться: разве Лань Ванцзи виноват в том, что он такой кретин, который никак не желал смиряться с очевидным? Но обида была слишком сильна, он потянул рисунок на себя, вырывая его из пальцев Лань Ванцзи. – Прости, что отвлёк. Надеюсь, у тебя всё получится в Сучжоу, Лань Ч… Лань Ванцзи.
Он смял листок, небрежно уронил его на подъездную школьную дорожку и пошёл прочь, как того из раза в раз требовал Лань Ванцзи, когда Вэй Усянь донимал его своими глупостями. Ушёл, больше ни разу на него не взглянув, запомнив то последнее, холодное и безразличное выражение красивого лица Лань Ванцзи.
***
Лань Ванцзи возвращался с нетерпением. Время, проведённое вдали от дома, из успокаивающего и отвлекающего превратилось в невыносимое. Он ждал возвращения третьего хирурга из отпуска, чтобы немного перестроить свой рабочий график: теперь, когда он нашёл Вэй Ина и смог хотя бы временно убедить его остаться, работать сверх меры, убегая от себя, не было смысла. Они созванивались в обед, Вэй Ин снова гулял, дорвавшись до солнца и зноя, которых не замечал долгое время, и Лань Ванцзи надеялся, что он не переборщил с солнечными ваннами.
Он поднялся на свой этаж, отпёр дверь. В квартире стояла тишина. Возможно, Вэй Ин увлёкся дизайнерскими программами, читал или даже задремал, что было бы неудивительным, учитывая, как неважно он спал в одиночестве. Сняв обувь, Лань Ванцзи прошёл в студию, но там было пусто, закрытый ноутбук лежал на столе, в раковине стояла залитая водой миска – Вэй Ину было очень неудобно мыть посуду одной левой рукой.
Раз студия пустовала, Вэй Ин должен был быть в спальне, и Лань Ванцзи направился туда. Дверь была приоткрыта, Вэй Ин действительно был там, забравшись с ногами на кровать, он сидел перед коробкой и держал одной рукой однажды смятый и разглаженный рисунок. Лань Ванцзи замер в дверном проёме. Он знал, что это за коробка и что это за рисунок. Лица Вэй Ина почти не было видно, но на бумаге внизу были мокрые следы, размывшие тушь.
Он помнил этот день. Он помнил, как сиял и волновался Вэй Ин, прощаясь с ним, вручая ему их совместный портрет. Он помнил его измятую рубашку, растрёпанные волосы с запутавшимися в них солнечными искрами и лёгкие тени под глазами от того, что он мало спал несколько дней подряд, шумно и весело отмечая окончание школы. Он помнил, как яркая улыбка сменилась растерянной, а потом исчезла совсем. Как сник Вэй Ин, до самого конца отчаянно надеявшийся на дружбу с ним, как он отвёл взгляд серых глаз, в которых угасли радостные блики.
«Я ни разу не называл тебя другом, так почему ты продолжаешь это делать?»
Лань Ванцзи понял, что сказал совсем не то и не так, но слишком поздно, уже после того, как рисунок был безжалостно смят и брошен оземь, а Вэй Ин исчез из его жизни на долгие годы, вернувшись лишь недавно тенью себя былого. Он был растерян тогда, но поднял комок бумаги, аккуратно расправил его, разгладил, как мог, прижав к своему бедру, прежде чем пойти к машине, где его ждал Лань Сичэнь.
– Брат, – нерешительно сказал Лань Ванцзи. – Я думаю, я случайно обидел человека. Сильно.
– Тогда извинись перед ним и постарайся загладить вину хотя бы вербально, – посоветовал Сичэнь, но это Лань Ванцзи понимал и так. Проблема была в том, что многие люди от сильной обиды не желали разговаривать и не принимали извинений. Именно так и произошло с Вэй Ином. Оказалось, он действительно воспринимал это близко к сердцу, хотя всегда выглядел и убеждал в обратном, продолжая смеяться и донимать его; даже у него был свой предел, за которым он уже больше не мог сносить бесконечные отказы и пренебрежение. Лань Ванцзи, увы, понял это слишком поздно, когда уже ничего нельзя было сделать. Он написал Вэй Ину, что имел в виду совсем не это, что очень сожалеет – не только из-за этого последнего случая. Сообщение, необычайно длинное для него, так и не дошло, видимо, Вэй Ин поставил ограничения на отправку ему сообщений, удалив его из друзей. Что ж, Лань Ванцзи ведь сам сказал ему, что они не друзья и никогда ими не были, верно?
Теперь Вэй Усянь сидел здесь, так жутко напоминая себя в тот последний день, поникший, разбитый изнутри, и Лань Ванцзи знал: не Вэнь Чао сломал его, а он.
Лань Ванцзи подошёл к кровати, сдвинул коробку и сел напротив. Медленно протянул руку к рисунку, не решаясь коснуться Вэй Усяня, утянутого в водоворот своих худших воспоминаний.
Он ошибся: Вэй Усянь был в себе, он поднял голову, и его огромные пепельные глаза блестели от влаги.
– Давно ты?.. – Сколько времени Вэй Ин просидел вот так, в одиночестве, разглядывая свидетельства трусости Лань Ванцзи?
– Не знаю… Не очень, – прошептал Вэй Усянь. Он уронил рисунок, листок повис в пальцах Лань Ванцзи. – Лань Чжань, прости, я… Мне не следовало лезть в твои личные вещи…
– Не тебе нужно извиняться, – Лань Ванцзи положил рисунок на коробку и всё же коснулся руки Вэй Усяня, осторожно и мягко. Тот не одёрнул её. – И, если бы я хотел от тебя что-то спрятать, я бы не оставил это там, где ты можешь это найти.
Вэй Усянь помолчал, потом проговорил:
– Ты сказал, мы не друзья.
– Я имел в виду другое, но ошибся с выбором слов. Я пытался понять, в чём твой интерес. Почему ты продолжал ко мне подходить после стольких отказов, после того, как отвратительно я с тобой обходился.
– Ты нравился мне, – просто ответил Вэй Усянь. – Поначалу мне казалось, что ты просто… такой. Забавно-ершистый, боишься подпускать к себе кого-то, кто может тебя ранить. Я правда хотел с тобой дружить. Хотя бы дружить. Только в тот день я понял, что ничего не выйдет, что я просто тупой бесячий подросток, которому плевать, что кому-то от него может быть некомфортно.
– Ты не был, – сказал Лань Ванцзи. – Это я был трусом, который действительно боялся, что над ним просто посмеются. Я писал тебе после этого, пытался извиниться, но было поздно.
– Я подумал тогда, раз ты не хочешь дружить, то я и не буду больше пытаться, – пробормотал Вэй Усянь. – Удалил тебя из друзей и постарался забыть.
– Я сломал тебя, – тихо сказал Лань Ванцзи, обхватывая руками изящную кисть Вэй Усяня. – Я, не кто-то другой. Всё, что случилось с тобой после того дня, на моей совести. Я не надеюсь, что ты меня простишь, но прошу твоего прощения за то, как обходился с тобой, за то, что вселил в тебя уверенность, что тебя невозможно любить и ценить.
– Лань Чжань, – улыбка Вэй Усяня была печальной, болезненной, но не ироничной. – Вот только не надо брать на себя ответственность за всё на свете. Поверь, постарались и до тебя.
Лань Ванцзи упрямо мотнул головой:
– Я виноват. Даже если не я начал. Я продолжил.
– Ты не знал. Я никогда не показывал.
– Это никак не отменяет содеянного и сказанного. Я должен был понимать, что такое может быть обидным. Когда тебя отвергают.
– Ты правда… делаешь всё это не потому, что чувствуешь вину или просто жалеешь меня? – прошептал Вэй Усянь.
– Нет, – твёрдо ответил Лань Ванцзи. – Я делаю это, потому что люблю тебя. Потому что хочу этого. Заботиться о тебе всегда, даже если ты примешь меня лишь как друга. Потому что ты заслуживаешь человеческого отношения к себе. Заслуживаешь любви.
Губы Вэй Усяня задрожали, и он подался вперёд, словно желал объятий, но в последнее мгновение замер, будто всё ещё не знал, примут его или оттолкнут. Не выпуская его руку из своих ладоней, Лань Ванцзи мягко потянул его на себя: не оттолкнёт, больше никогда. Вэй Усянь уткнулся ему в плечо, обниматься с гипсом было неудобно, но это было лишь досадной мелочью, не более. Вэй Усянь, наконец, готов был попытаться ему довериться, не как врачу, не как соседу по комнате для спокойного сна, а как другу.
– Ты столько всего должен мне, Лань Чжань, – невнятно пробормотал Вэй Усянь, его голос вибрацией прокатился по плечу Лань Ванцзи. – За всю старшую школу.
– Намного больше, – уверенно ответил Лань Ванцзи. – Всё, что ты пожелаешь.
– Тогда, – Вэй Усянь изобразил капризный тон. – Хочу, чтобы ты сходил со мной в клуб. Не сейчас, а когда я избавлюсь от этой дурацкой штуковины на руке. Сходил по-нормальному, не прячась в углу, как в школе. И мы будем танцевать!
– Я не умею танцевать, – признался Лань Ванцзи. Предложение Вэй Усяня вызвало у него улыбку.
– Я тебя научу, – пообещал Вэй Усянь.
– Мгм. Что ещё?
– Мы должны поплавать в лотосовом озере. Я звал тебя туда летом. В Пекине тоже есть такие местечки. Мы будем купаться и есть арбузы!
– Кажется, в юности ты звал меня воровать лотосы, а не просто купаться. Хорошо. Ещё?
– Свидание, – прошептал Вэй Усянь тихо-тихо. – Раз я флиртовал с тобой, а ты, оказывается, был не против, ты должен мне свидание. Можем притвориться, будто нам снова шестнадцать, и мы идём в какое-нибудь глупое место вроде океанариума или парка аттракционов.
– Я ведь тебе больше не нравлюсь, – напомнил Лань Ванцзи.
– А ты что, уже собрался сотворить со мной какие-нибудь неприличные вещи прямо на первом свидании, второй молодой господин Лань? – притворно возмутился Вэй Усянь.
Он говорил несколько невнятно, словно у него начал заплетаться язык. Лань Ванцзи чуть нахмурился и коснулся щекой его лба: тот пылал, хотя рука, которой Вэй Усянь цеплялся за его спину, казалась прохладной.
– У тебя жар, – сказал Лань Ванцзи.
– Лань Чжань! Это что, твой новый способ сообщить, что я несу вздор? – обиженно заныл Вэй Усянь.
– Твой лоб горячий, – Вэй Усянь практически повис на нём, так что Лань Ванцзи отстранился с большим трудом, удерживая его одной рукой, и коснулся лба уже рукой, чтобы убедиться, что ему не показалось. – Ты мог пересидеть на солнце и жаре.
– Не может такого быть, – упрямо пробормотал Вэй Усянь, хотя было видно, что ему хуже. – Я же из Хубэя…
– Ложись, – Лань Ванцзи мягко подтолкнул его, помогая закинуть ноги на кровать, и быстро убрал коробку. – Тебя тошнит? Я могу отвести тебя в ванную или принести сюда ведро.
– Не хочу идти.
Его голос стал выше и тоньше. Лань Ванцзи быстро сходил за ведром, отдал его Вэй Ину, бледному, с лихорадочно покрасневшими щеками, и развил деятельность: принёс бутылку минералки, налил прохладной воды в таз и взял бинты, чтобы сделать компрессы. Когда он вернулся, ведро уже стояло на полу, а Вэй Усянь съёжился на кровати, насколько позволял гипс, и трясся, всхлипывая. Лань Ванцзи не удивился: Вэй Ин был на взводе постоянно, и внезапное болезненное состояние из-за теплового удара не могло не усугубить это.
– Вэй Ин. Всё будет в порядке.
– П-прости, – всхлипнул Вэй Усянь, упорно пряча лицо. – Ты же предупреждал меня, а я опять всё испортил. Не могу не создавать проблем. Как ты меня вообще терпишь, я бы уже давно себя вышвырнул…
– Я тебя не терплю, я тебя люблю, – удивительно, но теперь, когда Вэй Ин знал, говорить эти слова стало легко, пусть тот и не отвечал взаимностью. – Ты ничего не испортил. Это может случиться с любым.
– Тебе опять приходится со мной возиться вместо отдыха, а ты даже не поужинал, – прошептал Вэй Усянь. – Я испортил тебе выходные.
– Поужинаю позднее. Мне совсем не в тягость заботиться о тебе, – заверил его Лань Ванцзи. – Сможешь приподняться ненадолго? Нужно снять одежду.
– Неужели всё дело в этом? – слабо проворчал Вэй Усянь, стаскивая с себя майку.
– В чём?
– Ты просто хочешь поглазеть на моё тело, – И тут же Вэй Усянь испуганно дёрнулся, словно его страхи обострились из-за его состояния. – Прости, я несу бред. Можно считать, что это из-за температуры? Да и кто вообще в здравом уме захочет на меня пялиться…
Лань Ванцзи только дёрнул уголком губ: он мог бы сказать, что Вэй Усянь красив и сейчас, исхудавший и сломленный, с закованной в гипс рукой, спутанными волосами и выступившей испариной. Но вряд ли Вэй Усянь оценил бы его комплименты, не чувствуя к нему более ничего романтического, а Лань Ванцзи сейчас в первую очередь был врачом, индифферентным к телу пациента, а не другом или влюблённым.
– Если тебе будет легче, ты можешь считать, что виноват жар, – негромко сказал Лань Ванцзи, стаскивая с Вэй Усяня шорты и оставляя его в одном белье: при тепловом ударе рекомендовалось снять лишнюю одежду, а они в любом случае были дома. – Я врач, и я не допускаю неподобающих мыслей.
– Даже если забудешь, что ты врач, ты всё равно не найдёшь здесь ничего привлекательного, – не унимался Вэй Усянь и замолчал, набрав в рот воды, чтобы прополоскать рот после рвоты.
– Найду, если захочу. В любом твоём состоянии, – хладнокровно отозвался Лань Ванцзи.
Вэй Усянь чуть не поперхнулся, но сплюнул воду в таз и уточнил:
– Даже когда я плюю в таз, куда только что блевал?
– Даже так. И, прежде чем ты скажешь, что это должно быть противно, спешу напомнить, что я хирург. И я работал в гнойной хирургии в том числе.
Смущённо кашлянув, Вэй Усянь взял стакан с минеральной водой, пока Лань Ванцзи подкладывал ему под ноги подушку. Лань Ванцзи уложил его на свою половину кровати на случай, если его начнёт тошнить ночью: обычно Вэй Усянь спал справа, но в этом случае ему было бы неудобно свешиваться с кровати из-за гипса.
– Сделать тебе некрепкий чай?
– Если это поможет, – неуверенно отозвался Вэй Усянь.
Лань Ванцзи заварил чай и вернулся, вручая ему кружку. Вэй Усянь пил осторожно, явно опасаясь, что отступившая тошнота вернётся; допив, он откинулся на подушку, глядя в потолок. Он больше не плакал, хотя его глаза оставались влажными, а щёки, несмотря на общую бледность, нормальную для теплового удара, чуть алели. Помимо жара, его всё ещё явно мучил стыд за то, что он опять беспомощен, что снова переоценил свои возможности и поплатился за это, создав проблемы и себе, и человеку, который и так за ним ухаживал. Но Лань Ванцзи действительно было несложно, и не нравилось ему лишь то, что Вэй Ин снова страдает. В сущности, он ведь всё равно проводил теперь всё свободное время с Вэй Ином, как желал, и не столь важно, что вместо прогулок по раскалённым июльским улицам они останутся дома. Ему было хорошо и сейчас, когда он укладывал прохладные влажные бинты на лоб и грудь Вэй Усяня, на его икры, таз и кисти рук, чувствуя, как тот вздрагивает от лёгкого контраста между компрессами и температурой собственного тела. Лань Ванцзи находил в этом успокоение, ведь забота о Вэй Ине была тем, чем он хотел заниматься задолго до того, как получил такую возможность, свой шанс на искупление.
– Теперь, – слабо, но нарочито строго произнёс Вэй Усянь, когда Лань Ванцзи закончил. – Ты должен немедленно поесть.
– Слушаюсь, – Лань Ванцзи дёрнул уголком губ.
Даже сейчас, слабый и раздавленный жаром, Вэй Усянь пытался шутить и играть. Он возвращался – тот Вэй Усянь, который находил силы шутить с похмелья перед вторым уроком, который веселился после очередной школьной потасовки, морщась, потому что от безудержной улыбки разбитая губа снова начинала кровоточить. Тот Вэй Усянь, которого Лань Ванцзи чуть не уничтожил, как бы Вэй Ин это ни отрицал, тот, которого он чуть не потерял навсегда.
И он не позволит себе потерять его снова.
***
– Хорошо, Лань Чжань, расскажи мне обо всех этих штуках. Ты и правда не выбросил ни одной записочки?
Лань Ванцзи кивнул. За ночь Вэй Ину стало лучше, жар отступил, но они решили не рисковать и никуда не ходить в этот выходной, так как зной с улиц никуда не исчез. Вэй Усянь попробовал загнаться по этому поводу, и Лань Ванцзи пришлось сказать ему, что он и сам бы вряд ли хотел выходить из дома в такую жару. Доля правды в этом была: несмотря на то, что и Ухань, и Сучжоу были практически на одной широте южнее Пекина, провинция Цзянсу, откуда был родом Лань Ванцзи, располагалась у моря, а в городах, где они жили, было больше озёр, рек и гор, поэтому жара из-за влажности и ветров с воды там ощущалась совершенно иначе. В Пекине она казалась совершенно невыносимой, но Лань Ванцзи без Вэй Усяня был либо дома, либо в больнице, передвигаясь между ними на автомобиле, и везде были кондиционеры.
Вэй Усянь в ответ только сощурился, подозревая, что Лань Ванцзи в большей степени говорит так, чтобы его утешить, но не стал настаивать. Подумав, он спросил:
– Лань Чжань, а те вещи в коробке все связаны со мной?
– Да, – просто ответил Лань Ванцзи. Это было его хранилище памяти тех школьных лет, когда он совершил столько ошибок. Несколько лет он думал, что Вэй Ин так и останется в его воспоминаниях, в этих рисунках, записках и безделушках, прежде чем решился на переезд в Пекин, чтобы попытаться найти его, практически исчезнувшего даже из социальных сетей.
И вот они сидели на кровати и разбирали эту небольшую коробку. Так как они не были друзьями в полной мере, как бы Вэй Ин ни старался изменить это, он не дарил Лань Ванцзи ничего дорогого; впрочем, была вероятность, что его опекунша Юй Цзыюань просто не позволила бы супругу давать воспитаннику деньги на это: пусть живёт и будет благодарен, что его самого кормят и одевают, да ещё и тратятся на художественные принадлежности и школу. Поэтому Вэй Усянь обходился рисунками, и они были для Лань Ванцзи дороже, чем любые материальные вещи.
– Резинка, – Вэй Усянь с ничего не выражающим лицом поднял растянутую красную резинку для волос.
– Ты забыл её в раздевалке после физкультуры, – сказал Лань Ванцзи неловко.
– Потому что она ни черта не держала уже, хвост уже через час опускался, – фыркнул Вэй Усянь. – Ну, с семенами лотоса всё понятно. А это что? Засушенные цветы? Те, что я рвал со школьных клумб и дарил тебе?
– …Да.
– Лань Чжань! – возмущённо воскликнул Вэй Усянь. – Знаешь, сколько раз я получал взыскания за это? Один раз даже по твоей вине, потому что именно ты сказал, что я сорвал их с клумбы!
– Я был наказан в тот день вместе с тобой, – сказал Лань Ванцзи.
– Но за что? Ты ведь был нефритовый мальчик, и не ты нарвал эти цветы.
– Я их принял. Принял и всё равно сказал учителю, что это сделал ты.
– Потому что меня наказали из-за твоих слов, или потому что, раз ты взял незаконно добытые цветы, то являешься соучастником?
– И то, и другое. Я не мог не принять их и не мог солгать учителю.
– Ну и дурак, – вздохнул Вэй Усянь, осторожно возвращая цветы под страницы старого учебника по истории, который когда-то принадлежал Лань Ванцзи, но Вэй Усянь однажды стащил его, чтобы всем деятелям пририсовать бородку и хмурые брови, как у его дяди Лань Цижэня. Лань Ванцзи был тогда особенно зол, кажется, даже не тем, что Вэй Усянь посмеялся над его дядюшкой, а больше тем, что он испортил книгу. – А я-то думал, ты эти цветы выкидываешь.
– Ты всегда говорил, что, если я их не возьму, возьмут другие, ведь в школе немало хорошеньких старшеклассниц, – процитировал Лань Ванцзи.
– Ты вот настолько ревновал? – покачал головой Вэй Усянь. – А это что? Пробки от вина и пивные крышечки? Но ведь ты не пьёшь.
– Ты пил, – чуть слышно ответил Лань Ванцзи.
Он и без того ощущал неимоверный стыд, не только за то, что отвергал Вэй Усяня, будучи в него влюблённым, но и за то, что при всём этом ещё и вёл себя, точно какой-то пугающий одержимый сталкер. И, если записки, рисунки и цветы, которыми его одаривал Вэй Усянь, ещё можно было понять и объяснить, ведь тот сам их дарил, то личные вещи, вроде резинки для волос, бутылочные пробки… Он неизменно следовал за Вэй Ином даже за пределами школы, приходя на каждую вечеринку, куда тот его приглашал, но не показываясь на глаза, и почти с каждого мероприятия он что-то уносил, будь то крышка от пивной бутылки или бумажный браслет, который надевали на запястье при входе в клуб.
Вэй Усянь задумчиво повертел в пальцах одну крышечку от дешёвого тайского пива.
– Я, кажется, припоминаю эту вечеринку. Мы, тупые подростки, играли на ней в бутылочку на поцелуи. Именно там я и просрал свой первый поцелуй, хах. Мелкий идиот.
– Первый? – едва не забывшись, переспросил Лань Ванцзи.
– Что? Думаешь, раз это был выпускной класс, я уже был опытным бойцом? – фыркнул Вэй Усянь без особого веселья.
– Именно так ты и говорил.
– Ах, точно, ты же ходил на все тусовки, куда я тебя звал. Хороший же у тебя слух, Лань Чжань, раз ты прятался по углам так, что я ни разу тебя не видел, но ты слышал каждое моё слово, – кисло прокомментировал Вэй Усянь.
– Я ходил в музыкальную школу, – напомнил Лань Ванцзи, надеясь отвлечь его полу-шуткой от неприятных мыслей. – И достиг там определённых успехов.
– Бьюсь об заклад, ты и без этого имел бы прекрасный слух, ты ведь такой идеальный, – проворчал Вэй Усянь.
Лань Ванцзи нечего было на это сказать, поскольку они оба знали, что это полный вздор. Хороший человек никогда бы не поступил с Вэй Усянем так, как поступал он.
– Да уж, я очень любил приукрасить действительность, – Вэй Усянь подбросил крышечку, но промахнулся с поимкой, и она упала на одеяло. – На самом деле у меня совсем не было опыта. Да и сейчас… такой себе. А тогда… Я даже не знаю, кто меня поцеловал, мы же играли вслепую, и только ведущий знал, с кем мы идём целоваться. Мне сказали, что это был Не Хуайсан, но я им не поверил, он же вечно надушенный ходил, а от того, кто меня целовал, ничем не пахло. Даже немного обидно, всегда думал, мой первый поцелуй должен был быть особенным. Но, с другой стороны, теперь я рад, что хоть что-то не досталось… ему . Да и тот – или та, – кто целовал меня в тот вечер, был очень хорош.
– Если ты считал, что твой первый поцелуй должен быть особенным, зачем ты согласился? – Лань Ванцзи смотрел на пивную крышечку, размышляя, как лучше преподнести очередную правду, которая не придётся Вэй Ину по душе.
– Я же сказал, я был мелким идиотом, – дёрнул плечом Вэй Усянь. – Я ведь создал себе репутацию известного бесстыдника, уже довольно опытного в таких делах, разве мог я признаться, что на самом деле нецелованный девственник, и всем на меня плевать? Все играли и относились к этому проще, вот я и подумал, что мне тоже следует так поступить. Может быть, я уже отчаялся, что кто-то захочет целоваться со мной по любви, – язвительно добавил он. – Вот если бы ты сидел там за столом, и бутылка указала бы на тебя, я бы тогда ни о чём не жалел совершенно точно.
Лань Ванцзи подумал, что между «тогда», когда Вэй Ин расстраивался, что так и не узнал, кому отдал свой первый поцелуй, и «сейчас», когда он знал, как подло обошёлся с ним Лань Ванцзи, есть огромная пропасть.
– Ты же был там, Лань Чжань, – прищурился Вэй Усянь, будто что-то подозревая. – Ты наверняка видел, кто пошёл в тёмную подсобку за мной.
– Это действительно был Не Хуайсан, – подтвердил Лань Ванцзи под недоверчивое хмыканье Вэй Усяня. – Только… он не дошёл.
– Как это – не дошёл?
– Он был очень пьян и упал в коридоре, – сказал Лань Ванцзи. – Я отнёс его к гардеробу у выхода, чтобы про него не забыли.
– Точно, я помню, он дрых на диванчике, – развеселился Вэй Усянь и вздохнул, смиряясь. – Значит, ты не видел, кто это был.
– Не видел, – подтвердил Лань Ванцзи, прикусывая губу изнутри, решаясь. – Потому что это был я.
В комнате повисла тишина, как на улице перед грозой, когда ветер, принёсший тучи, стихает ненадолго, и воздух густеет, пугая и удушая. Лань Ванцзи не смел смотреть на Вэй Ина, потому что сам прекрасно понимал, как отвратительно выглядит сказанное. Отвергал из страха быть отвергнутым – но не сдержался, поцеловав без его ведома и спроса, да ещё и забрал первый поцелуй, как выяснилось. Но ему было необходимо прекратить трусить сейчас, перед таким Вэй Ином, сломленным, нестабильным, уязвимым, которому он сам же и навредил. И Лань Ванцзи поднял голову. Вэй Усянь смотрел на него и молчал. «Скажи хоть что-нибудь!» – взмолился Лань Ванцзи мысленно, потому что это ожидание бури, эта неизвестность были невыносимы. Вэй Ин не верит ему? Он расстроен? Разочарован? Зол? Попросит Лань Ванцзи уйти, чтобы осмыслить это, или пожелает уйти сам? В таком состоянии от Вэй Ина можно было ждать любых, даже самых несвойственных ему порывов.
Вэй Усянь смотрел на него ещё какое-то время, потом сказал, словно до конца не верил:
– Ты.
Лань Ванцзи кивнул, не в силах проглотить вставший в горле ком и произнести хоть слово.
– Ты, – повторил Вэй Усянь. – Сдержанный и благородный Лань Ванцзи. Лучший ученик школы, образец благовоспитанности, гордость семьи. Пришёл в какой-то задрипанный полуподпольный клуб для школоты, где пьяные старшеклассники играли вслепую в бутылочку. Проследил за упившимся до обморока учеником. Зашёл в пыльную, воняющую средством для мытья пола подсобку и в кромешной тьме засосал своего одноклассника, который безуспешно флиртовал и пытался с тобой подружиться, а ты его не посылал на хуй только потому, что не ругаешься матом. Засосал так, что я чуть не кончил на месте, потому что, мать твою, целуешься ты просто охренительно. А потом просто ушёл, не сказав ни слова. Я ничего не перепутал?
В такой трактовке всё звучало ещё хуже, и Лань Ванцзи стоило колоссальных усилий не отвести взгляд. Стыд давил на него, разрывал на части, он презирал себя ещё в тот момент, когда выбежал из той подсобки с бешено колотившимся сердцем и влажными опухшими губами, с привкусом дешёвого пива и сладости чужого рта. Он всё ещё мог чувствовать запах пряностей, которым был окутан Вэй Ин, обожавший острую еду. Лань Ванцзи ненавидел себя за эту слабость, проклинал себя за неё, пока молча вымещал свои чувства на ни в чём не повинном дереве в ближайшем парке. Кусочки разбитой коры впились в его израненные руки, и после выходных он с трудом мог писать на уроках, вызывая своими забинтованными кистями массу вопросов, большей частью которых осыпал его Вэй Ин. Но сердце болело куда больше и сильнее. Он не сдержался. Он украл поцелуй юноши, в которого был влюблён, но которого трусливо отвергал. Хуже того, он знал теперь, каков Вэй Ин на вкус, как податлив его горячий рот, каким нежно-сорванным может быть его дыхание, и как отрезвляет солёный привкус крови из его прикушенной губы. Он знал и отчаянно желал повторения, желал никогда не отрываться от его губ, и теперь даже при всём желании он не смог бы забыть всё это.
– Я… сожалею, – только и смог выдавить Лань Ванцзи.
– Сожалеешь, что поцеловал меня? – полюбопытствовал Вэй Усянь ничего не выражающим тоном. – Было противно? Не так, как ты воображал в своих фантазиях?
– Нет. Я сожалею, что сделал это без твоего ведома и согласия, – Вэй Ин снова считал себя недостаточно хорошим, но нет, нет, как Лань Ванцзи мог жалеть о самом факте? Это были самые прекрасные мгновения его жизни, когда он чувствовал тепло Вэй Ина на своих губах, в своих руках, когда сжимал его запястья, не давая коснуться, ведь тогда Вэй Ин бы понял, кто его целует, понял – и оттолкнул бы, ужаснулся самой мысли, что его поцеловал не кто-то из его друзей, развесёлых, как он сам, и вполне доброжелательных, а Лань Ванцзи – скучный, занудный одноклассник, холодный и неприятный тип, который только и делал, что отталкивал его.
– Ты, – Вэй Усянь, казалось, не мог найти других слов, и только качал головой, будто до конца не мог поверить.
А потом он неожиданно и громко рассмеялся.
Возможно, он всё ещё не верил. Возможно, он находил смехотворной саму мысль о том, что его ледяной одноклассник, ни словом, ни жестом не давший понять, что испытывает к Вэй Усяню хоть что-то, кроме постоянного раздражения, мог сотворить подобное. Или о том, что такой невыносимо правильный человек вообще может иметь сердце не из камня и какие-то человеческие желания. Лань Ванцзи знал, что заслужил намного худшего наказания, чем недоверие и смех. Он боялся этого тогда, подростком, но сейчас готов был принять что угодно.
Смех быстро сменился всхлипами, короткими, истерическими. Возможно, Вэй Усянь не желал над ним посмеяться, и его смех был лишь проявлением боли. Лань Ванцзи не решался протянуть к нему руки и попытаться успокоить, боясь сделать хуже в свете сказанного. Он не шевелился, пока Вэй Усянь не склонился и не упал, уткнувшись лицом в его колени. Лань Ванцзи испугался на мгновение, что ему стало плохо, но тот, кажется, всего лишь искал в нём защиты от того ужасающего прошлого, которое сам Лань Ванцзи и создал.
– Почему так, Лань Чжань? – тихо пробормотал Вэй Усянь, перевернувшись на бок и глядя на Лань Ванцзи своими мокрыми дождливо-серыми глазами. – Почему всё вышло именно так? Почему мы были такими придурками?
– Я не знаю, – так же тихо ответил Лань Ванцзи. Подумав, он вплёл пальцы в растрёпанные волосы Вэй Усяня, и тот, к его удивлению, не попытался освободиться. – Мне следовало признаться во всём уже тогда. Хотя бы тогда.
– Ты тогда меня сграбастал за руки, чтобы я в тебя не вцепился и не узнал по волосам, что это ты? – хихикнул сквозь слёзы Вэй Усянь. – Ни у кого не было таких длинных волос, как у нас с тобой, даже у Хуайсана. Ну, хоть одним сожалением меньше. Я, пожалуй, даже рад, что мой первый поцелуй украл именно ты.
Лань Ванцзи моргнул, потом уточнил:
– Я взял его без позволения, без ведома, поступая с тобой хуже некуда все три года, что мы проучились. И ты не жалеешь?
– Ну, тогда-то ты мне всё равно нравился, даже если я уже не был в тебя влюблён или думал, что не влюблён, – передёрнул плечами Вэй Усянь. – Все, кроме тебя, были пьяны, и я был готов отдать свой поцелуй любому, на кого укажет бутылка, потому что таковы были правила игры, а я не хотел ударить в грязь лицом, признавшись, что никогда даже не целовался. В конечном счёте, меня поцеловал тот, кому я, по крайней мере, не был безразличен, и поцеловал классно. На что мне жаловаться? И, хэй, ты даже никак не отреагировал на то, что я тебя похвалил, – обиженно надул губы Вэй Усянь.
– Тебя это волнует? – ошеломлённо спросил Лань Ванцзи. Такой реакции он ожидал в последнюю очередь.
– Ну, если бы мне сказали, что я так потрясающе целуюсь, как это делал ты, я бы очень обрадовался, – хмыкнул Вэй Усянь. – Ты ведь тоже делал это впервые, да?
– Мгм.
– А я? Я был хорош? – тут же спросил Вэй Усянь с явной надеждой в голосе. – Только честно!
– Ты был великолепен, – приглушённо ответил Лань Ванцзи. – Это было лучшим, что случалось в моей жизни.
Щёки Вэй Усяня окрасились розовым, и он отвернулся, а потом проговорил:
– Уверен, ты говоришь так, потому что влюблён. И тебе не с чем сравнивать.
– Разве есть разница, если мне было хорошо?
– Не-а. Наверное, – Вэй Усянь поймал его свободную ладонь, перевернул и посмотрел на тыльную сторону. Там, на костяшке среднего пальца остался почти незаметный шрам. – Ты пришёл в школу с забинтованными кулаками. Все болтали, что ты кого-то побил, были в таком шоке… наверное, потому что я был цел, а больше тебя никто так не бесил, как я. А Цзян Чэн сказал, что ты слишком правильный, чтобы кого-то бить, и наверняка просто неудачно упал прямо на кулаки. Теперь-то я понимаю, ты разбил их нарочно?
– Я не сдержался в тот вечер, – тихо сказал Лань Ванцзи. – Я хотел тебя поцеловать. И я не должен был пользоваться твоей беспомощностью.
– Скажешь тоже, – проворчал Вэй Усянь, отпуская его руку. – Я же сказал, я был готов. Игра есть игра.
– Но я не играл, – сказал Лань Ванцзи. – Если бы ты знал, что это я, ты не захотел бы этого со мной. Так я думал. Но я воспользовался тем, что ты не знал. Это было низко, и я был зол на самого себя.
Вэй Усянь вздохнул, его грудь вместе с загипсованной рукой высоко поднялась. Скорее всего, он опять бы сказал, что они были идиотами, хотя идиотом был только Лань Ванцзи.
– Я бы разозлился, наверное, – помолчав, сказал Вэй Усянь. – Потому что ты не говорил, что я нравлюсь тебе. А потом я бы тебя поцеловал и предложил бы прекратить валять дурака и начать, наконец, встречаться.
– А сейчас ты злишься?
– Я не знаю, – Вэй Усянь беспомощно выдохнул. – Я чувствую слишком много, чтобы понять. Мне неловко и страшно. Ты говоришь, что до сих пор меня любишь. Значит, ты всё так же надеешься, что я буду с тобой.
– Я… никогда на это не надеялся, – негромко возразил Лань Ванцзи. – Отчаянно желал, да, но не рассчитывал, что такой яркий и потрясающий человек, как ты, сможет полюбить такого, как я.
– Какого – такого? – вознегодовал Вэй Усянь, сердито стукнув его затылком по бедру. – Тебе бы самому к своему этому психотерапевту походить. Это ты всегда был потрясающим, а я – просто взбалмошным шумным кретином с ветром в башке.
– Слишком правильного и скучного, – ровно ответил Лань Ванцзи. – В любом случае, всё, что мне оставалось, это лишь предаваться фантазиям и удерживать тебя своим… раздражением, ведь тебе нравилось доводить меня.
– Я бы не доводил тебя, а ходил с глазами-сердечками, как в мультике, если бы ты сказал, что я тебе нравлюсь, – застонал Вэй Усянь. – Но ты лукавишь, Лань Чжань. Никто не может желать и мечтать совсем без надежды, даже если она живёт в глубине души.
– Возможно.
– Значит, ты и сейчас желаешь?
– Желаю, – Лань Ванцзи уже достаточно наговорил за эти недели, чтобы не бояться быть откровенным и в этот момент. – Но я бы никогда от тебя ничего не потребовал, ни тогда, ни сейчас. И более всего я желаю лишь быть рядом и заботиться о тебе. Так, как ты пожелаешь и сможешь. Если ты захочешь видеть меня своим мужчиной, я буду им. Сможешь видеть меня другом – буду другом. Не сможешь выносить меня – останусь лечащим врачом.
– А если я никак не захочу, Лань Чжань? – Вэй Усянь сказал это резко, и Лань Ванцзи невольно вздрогнул, не сумев совладать с собой в полной мере. Это было то, чего он боялся больше всего, за исключением несчастья, травм и гибели Вэй Ина. – Если после того, как моя рука полностью восстановится, я не пожелаю тебя видеть больше никогда в жизни?
– Значит, больше не увидишь, – прошептал Лань Ванцзи. – Я уже говорил, что не стану тебя удерживать подле себя против твоей воли. Я не нарушу это обещание. Я вернусь в Сучжоу, если потребуется, или останусь здесь, если тебе будет безразлично, на случай, если тебе понадобится моя помощь, или ты изменишь своё мнение.
– Ты… – голос Вэй Усяня надломился, потом зазвучал немного обвиняюще. – Ты приехал в Пекин ради меня?
– …Да.
– Лань Чжань, ну, какого чёрта? – взорвался Вэй Усянь, вскакивая с его колен и стремительно разворачиваясь к нему. – Ты же мог связаться иначе! Я заблокировал тебя, но ты мог взять другой номер, ты мог связаться через брата и Цзиней, чтоб им, я не знаю, через ту же Мянь-Мянь! Зачем идти на такие крайности? Ты бросил всё! Чтобы что? Исправить прошлое?
– Я знаю, что это невозможно, – ответил Лань Ванцзи. – Всё уже случилось, прошлое не изменить, и мы оба изменились достаточно, чтобы это нельзя было обратить вспять. И, как бы мне ни было жаль, что я совершил столько непростительных ошибок, я здесь не для сожалений.
– Предлагаешь не исправлять ошибки, а забыть о сожалениях? – Вэй Усянь переключился со своего возмущения так же быстро, как загорелся.
– Ошибки необходимо помнить, чтобы не совершать их вновь. Сожаления ни к чему не приведут.
– Звучит как то, что можно поставить в статус в вейбо, – фыркнул Вэй Усянь. – Хотя, наверное, ты прав. От того, что ты сто раз извинишься, что не следовало меня посылать в школе, а я – что был кринжовым малолетним придурком, ничего из того, что произошло позже, не исчезнет. А так можно… построить что-то новое на развалинах, хоть это и будет совсем не то, что стояло прежде, но оно и не должно быть таким, верно?
Лань Ванцзи кивнул. Кажется, Вэй Ин спрашивал лишь в теории, что будет, если он захочет уйти, но пока что у Лань Ванцзи создавалось впечатление, что уходить он не желает, но боится сам себе в этом признаться. Лань Ванцзи не надеялся на взаимные чувства и сейчас, однако, по крайней мере, Вэй Ин мог быть поблизости. Найти, как он и планировал, работу, жильё, съездить к сестре и племяннику. Дружить с ним. Это уже было большим, чем он мог предположить.
– Лань Чжань, – Вэй Усянь смотрел не на него, а куда-то в сторону. – Ты поможешь мне кое с чем? То есть, ты и так только и делаешь, что помогаешь мне, но мне нужно кое-что ещё.
– Что от меня требуется?
– Отвези меня… в его квартиру, – нерешительно попросил Вэй Усянь. – Ничего такого, я не хочу с ним видеться, просто… там остались кое-какие мои вещи, и есть вероятность, что этот ублюдок просто о них забыл. Если вообще когда-то помнил.
– Вещи?
– Ну, в основном мои рисунки, – сказал он тихонько. – И флейта. Может, осталось что-то из одежды, но это уже не так важно. Я не хочу оставлять всё это ему , не хочу, чтобы он или его девка трогали то, что когда-то было моим, если они уже это не сделали. Я знаю, это всего лишь вещи, но…
– Это твои вещи, и они дороги тебе, – спокойно закончил Лань Ванцзи. Он мог это понять, он сам не любил вторжения в своё личное пространство, ему было бы неприятно, если бы посторонний человек прикасался, например, к его гуциню. Да и эта «коробка памяти» с вещицами, связанными с Вэй Ином, лишь он мог их брать, и Лань Ванцзи не хотел бы, чтобы даже брат касался этих вещей, глубоко личных.
– Тогда… ты отвезёшь меня сегодня? – предложил Вэй Усянь. – Он должен быть на работе, если только та девица не осталась в квартире, но я сразу пойму, если она там, и уйду в ту же секунду.
– Как ты себя чувствуешь? – Вместо ответа спросил Лань Ванцзи. Вэй Ину стало намного легче ещё к утру, но всё же, возможно, пока не стоило рисковать и выходить на улицу в жару. Хотя, с другой стороны, они почти всё время будут в машине с кондиционером, но он должен был спросить.
– Вроде неплохо, с учётом всех обстоятельств, – вздохнул Вэй Усянь, вытирая глаза, на которых ещё оставались мелкие слезинки. – И я хочу покончить со всем этим как можно скорее и попрощаться с этой частью жизни навсегда.
– Хорошо, – сказал Лань Ванцзи. – Тогда поедем.
***
– Тебе понадобится моя помощь? – спросил Лань Ванцзи, припарковавшись у соседнего дома, и Вэй Усянь едва сдержал нервный смешок. Это был тот же дом, у которого Лань Ванцзи остановился в первый раз, когда подвозил его после случая с рукой. Интересно, догадался ли он о том, что это не тот дом?
– Нет, – замотал головой Вэй Усянь. Может, он и был готов сказать «прощай» прошлой жизни, но, учитывая, кем были Вэнь Чао и его семья, не было гарантий, что прошлая жизнь отпустит его так легко. Это не должно было коснуться Лань Ванцзи, человека, который, похоже, действительно его любил и желал ему помочь. – Я в порядке, в обморок падать не собираюсь, вещи я могу покидать и одной рукой, а если я пойму, что в квартире кто-то есть, я уберусь сразу же.
– Ты назвал мне не тот номер дома в тот раз, потому что не хотел, чтобы кто-то видел нас вместе? – уточнил Лань Ванцзи бесстрастно.
Вэй Усянь залился краской от стыда и мысленно выругался. Что ж, вот и ответ на его внутренний вопрос: Лань Ванцзи прекрасно всё понял без слов. Неужели Вэй Усянь настолько предсказуем? Пожалуй, учитывая, как сильно он трясётся от любой мелочи, которая напоминает ему о Вэнь Чао и том, что он с ним делал.
– Я не думал уходить от него тогда, – тихо-тихо, разглядывая коробку передач, пояснил Вэй Усянь. – Если бы кто-то сказал ему, что ты подвёз меня, он бы… – не договорив, он смолк и с трудом смог продолжить лишь спустя несколько мгновений. – Он и так спрашивал и говорил о тебе чаще, чем мне этого хотелось. Никто не смеет посягать на его собственность, а ты вёл себя достаточно жёстко в больнице, чтобы он это запомнил.
– Ты не его собственность, – напомнил Лань Ванцзи, легко сжимая его левую руку: в этот раз Вэй Усянь настоял, чтобы ехать рядом с водителем, потому что ему было необходимо видеть реакцию на свои слова.
Вэй Усянь только слабо улыбнулся в ответ на это. У него не было ни сил, ни желания посвящать Лань Ванцзи в подробности всех прошедших лет, в то, почему Вэй Усянь на самом деле оставался с Вэнь Чао, снося побои, насилие и унижения.
– Ты правда не представляешь, насколько опасен он и его семья, – проговорил Вэй Усянь вместо этого. – И я не хочу впутывать тебя в это. Не хочу, чтобы ты пострадал. Если кто-то увидит меня одного – пусть, я в любом случае натворил достаточно. Но только не тебя. Ты не единственный, кто желает защищать других людей, Лань Чжань.
Это был предел того, что он мог сказать: лишь туманные намёки и предостережения. Если Лань Ванцзи понял хотя бы отчасти, почему Вэй Усянь не мог позволить кому-то, связанному с Вэнь Чао, увидеть их вместе, может быть, он поймёт и это.
– Будь осторожен, – сказал Лань Ванцзи. – И помни: я рядом. Если тебе станет плохо или потребуется моя помощь, я приду.
– Спасибо, Лань Чжань, – прошептал Вэй Усянь, выбираясь из машины.
Почему-то от его простого «я рядом» в груди становилось теплее, а ему самому – спокойнее, будто появилась уверенность в том, что он действительно не один. Но вместе с тем сердце Вэй Усяня кольнуло тревогой. Он пытался справляться со своими проблемами в одиночку, но на самом деле никогда не был один, и отчасти именно поэтому он так глубоко вляпался. И теперь у него появился ещё один ценный человек, которого он может потерять, если будет неосторожен.
Вэй Усянь знал, что камеры на подъезде и консьерж заметят его появление. У него оставалась крохотная надежда, что всем будет просто плевать. Было бы намного лучше, если бы про его существование попросту забыли, будто его никогда и не было. Хватит и того, что он сам никогда не сможет забыть.
Машины Вэнь Чао возле подъезда не было, он всегда бросал её поблизости, мешая всем, но никто и слова не мог сказать. Отсутствие автомобиля обнадёживало, и Вэй Усянь тихонько прошмыгнул в прохладу знакомого подъезда. Консьерж, кажется, не обратил на него никакого внимания, прикрыв глаза, он полулежал на стуле под скрипучим вентилятором, работавшим на последнем издыхании. Вэй Усянь скользнул взглядом по почтовым ящикам, где-то на высоте полутора метров виднелся не до конца стёртый след крови. Принадлежала ли она ему, когда он, избитый, сползал вниз и убирался прочь из этого дома, хватаясь за стены и перила уцелевшей рукой, которой вытирал кровь с лица? Вэй Усянь прикрыл глаза на секунду и зашагал к лифтам.
Скоро здесь не должно остаться ничего его.
Квартира оказалась заперта на все внешние замки. Это значило, что дома действительно никого нет, и он может поискать свои вещи. С трудом справившись с дверью, Вэй Усянь вошёл и сразу направился в спальню, минуя кухню, где он был избит в последний раз. Он старался не смотреть на кровать, но в памяти всё равно вспыхивали тусклые картинки десятков и сотен неприятных эпизодов, произошедших здесь. Вэй Усянь поспешно распахнул шкаф. Сначала ему показалось, что его вещей там больше нет, часть вешалок заняли цветастые женские тряпки, которые эта девица, Ван Линцзяо, пакетами скупала в брендовых бутиках. Лишь присмотревшись, он увидел в куче внизу клетчатый рукав своей старой рубашки. Видимо, его барахлом пока никто не озаботился, лишь свалили небрежно.
Проглотив подступившую к горлу горечь, Вэй Усянь отыскал большую спортивную сумку, с которой он когда-то приехал в Пекин, и стал торопливо заталкивать в неё одежду, разделённую на две части: ту, что он привёз из Ухани, его собственную, и ту, что была куплена в последние годы на деньги Вэнь Чао. Вэй Усянь не желал брать ничего из того, что оплатил этот урод. Потом подумал, что одежда не столь важна, и он вполне может обойтись лишь несколькими вещами, а вот если не влезет его творчество…
В другом отделении шкафа Вэй Усянь обнаружил свой рюкзак, поношенный и потрёпанный, его лямки держались на честном слове и нескольких ослабевших нитках. Там лежали несколько скетчбуков, пенал и флейта, а также старый-старый графический планшет, самый дешёвый из приличных. Поискав ещё, он нашёл большую папку с рисунками, растолкал всё по сумке и рюкзаку. Его единственная осенне-зимняя куртка не поместилась, он повязал бы её на пояс, но с одной рукой это было невозможно, и он перебросил её через гипс.
Выходя, Вэй Усянь в последний раз окинул взглядом своё бывшее обиталище. Когда-то, ещё в университете, он был в восторге, что кто-то вытащил его из общаги, что здесь есть неплохо оборудованная кухня, на которой он мог экспериментировать, и большая ванна, в которой он мог расслабиться, лёжа в густой пене. Его наивная безмятежность в конечном итоге обернулась кошмаром и превратила его жизнь в гниющие руины. Он заглянул в тёмную ванную с чёрной мраморной плиткой, в которой смутно отражалось его бледное лицо. Ванная была его местом, самым безопасным уголком в квартире, но даже она не могла уберечь его от всего, включая его собственные мысли. Здесь он порой проводил ночи, не в силах больше оставаться с Вэнь Чао даже не в одной постели – а в одной комнате. Здесь он разбил зеркало и разрезал своё запястье его осколками. Вэй Усянь посмотрел на светлую кожу с ветвящимися синими венами, похожими на дельту реки, на иссёкшие руку свежие розовые шрамы, тонкие, уже зажившие, но ещё заметные, и вышел из ванной.
После он оказался на кухне, совмещённой с гостиной. Он мог заметить тонкий слой пыли, покрывающий поверхности, пыль вперемешку с выпавшими длинными волосами, гору мусора от заказанной еды. Ясно было, что Ван Линцзяо не утруждает себя такими приземлёнными вещами, как готовка и уборка. «Теперь-то Вэнь Чао придётся изрядно потратиться на доставку еды и клининг», – отстранённо подумал Вэй Усянь, окидывая взглядом развернувшийся бардак. Он мог бы позлорадствовать, но не чувствовал ничего, кроме лёгкой досады, как легко всё то, что он пытался поддерживать, теперь позабыто, запылилось и загадилось.
« Ты кем себя возомнил, а?! » – грубый голос Вэнь Чао эхом отозвался в его голове. Тем первым ударом он разбил ему нос, но кровь давно отмыли.
« Ты – никто! И я буду делать с тобой всё, что захочу! » – висок заныл, но то была лишь фантомная боль.
« Куда ты пойдёшь? Думаешь, дома пригреет, как бездомную псину? » – именно тогда он оказался на полу, получая пинки по рёбрам, которые теперь ныли, пусть трещины и успели срастись, здесь ему сломали руку, из-за чего он теперь был совсем беспомощным.
Вэй Усянь задрожал от воспоминаний, накатывавших одно за другим, и закрыл бы лицо в бессмысленной попытке спрятаться от себя, не будь одна его рука сломана, а вторая занята сумкой. Сколько раз его фактически брали здесь силой, когда он этого не хотел? Сколько раз били? Он никогда не боялся боли, как бы он ни была сильна, но это было хуже: это было попросту унизительно. Все эти годы он был просто вещью, разменной монетой в чужих распрях. Как от этого можно убежать? Как он сможет когда-нибудь хотя бы просто примириться с таким прошлым, не говоря уже о том, чтобы забыть или, по крайней мере, исцелиться от его влияния? Разве это возможно?
Жужжание телефона в кармане выдернуло его из хаоса воспоминаний, возвращая в реальность. Вэй Усянь уронил сумку и вытащил телефон. На экране висело новое уведомление с текстом, от которого внутри всё сжалось и смёрзлось за секунду.
« Он здесь. Поспеши ».
Паника нахлынула ошеломляющей волной, и Вэй Усянь заметался, подскочил к окну: у подъезда стоял знакомый автомобиль, из которого Вэнь Чао как раз помогал выбраться своей девице. Вэй Усянь сунул телефон в карман, подхватил сумку и метнулся к двери, едва не задев дверной косяк. Вот только новых переломов ему сейчас не хватало! Он бросил сумку на площадку и судорожно стал запирать дверь на все замки, слабая левая рука дрожала, и один раз он выронил ключи, пока лифт открывался внизу, впуская в себя ненавистную парочку. Пронзительно-кокетливое хихиканье Ван Линцзяо было слышно даже отсюда, но Вэй Усяню было не до того. Если он опоздает, если они застанут его здесь, его либо спустят с лестницы так, что он свернёт себе шею окончательно, либо затащат в квартиру, и там ему также несдобровать. Вэй Усянь боялся не за себя: внизу, у соседнего дома его ждал Лань Ванцзи, который непременно пойдёт за ним, проклятье, да он ведь уже сейчас сидит и волнуется!
Заперев, наконец, чёртову дверь, Вэй Усянь схватил сумку и вылетел на лестницу ровно в ту же секунду, как двери лифта начали открываться.
С отчаянно бьющимся о рёбра сердцем он замер на лестнице, прислушиваясь. Омерзительно сюсюкаясь, парочка выбралась из лифта, цокот тонких каблучков и высокий голосок эхом разносились по этажу. Громко защёлкали отпираемые замки. Вэй Усянь стоял неподвижно, пока не хлопнула дверь, и голоса не стали приглушёнными. Он сполз по стене, как будто ниточки, на которых он держался, разом перерезали, но тут же вскочил, подстёгиваемый одной-единственной мыслью: его ждёт Лань Ванцзи. Ждёт, зная, что в подъезд зашёл человек, отправивший Вэй Усяня в больницу, а до того издевавшийся над ним несколько лет. Он спустился на один этаж и вызвал лифт, опасаясь упасть, так сильно дрожали ноги от напряжения. Выйдя из подъезда, он остановился, вспомнив, что у Вэнь Чао в машине всегда включён авторегистратор.
« Лань Чжань, объедь дом, я выйду с другой стороны » – быстро написал он и пошёл к другим воротам, где не было въезда для автомобилей. Он выдохнул, только увидев Лань Ванцзи, и даже сквозь его скованную мимику проступало явное волнение. Тот выхватил вещи из его рук, закидывая на заднее сиденья, а в следующую секунду подхватил Вэй Усяня, у которого снова подкосились ноги от нахлынувшего осознания, что он ушёл, что всё, наконец, закончилось. Вэй Усянь не знал, что было написано на его лице, наверняка оно было перекошено до неузнаваемости, но Лань Ванцзи почти сразу притянул его к себе обнимая, оберегая его и успокаивая их обоих.
Уткнувшись в его плечо, Вэй Усянь дрожал и ненавидел себя за эту слабость, за этот вбитый в него страх, за то, что позволил этому произойти, какими бы ни были причины. Он ненавидел себя за то, что так отчаянно нуждался в защите и поддержке, что ему сейчас было так больно и вместе с тем тепло от этих объятий, в которых, казалось, можно было спрятаться если уж не от себя, то хотя бы от всего остального вокруг. Он задышал глубоко, улавливая слабый запах сандаловых благовоний, въевшийся в одежду Лань Ванцзи, и постарался затолкать свою ненависть к себе куда поглубже: у него будет достаточно времени на самобичевание потом, когда тот будет на смене. И неожиданно почувствовал: Лань Ванцзи тоже дрожит, пусть мелко и почти неуловимо. От этого понимания ему вдруг стало немного спокойнее. Если уж даже Лань Ванцзи, безупречный Лань Ванцзи может чего-то бояться, то, может быть, это и не так стыдно и скверно?
– Всё хорошо, Лань Чжань, – неожиданно для себя заговорил Вэй Усянь хриплым от лопнувшего напряжения голосом. – Мы не пересеклись. Ты вовремя предупредил меня, и я успел убраться из квартиры.
Он подумал, наверное, даже хорошо, что он оказался так уязвим перед мерзкими воспоминаниями о пережитом, ведь, если бы он не задумался, он бы мог выйти как раз в тот момент, когда Вэнь Чао заезжал во двор. И он никогда в жизни не поставил бы на то, что тот не заметил бы бывшего любовника, особенно с треклятым гипсом.
– Мгм, – тихо ответил Лань Ванцзи, его дрожь с каждым выдохом. – Ты забрал всё, что хотел?
– Вроде, да. Самое важное так уж точно. Пожалуйста, давай уедем отсюда, ладно? – попросил он.
Ему было тошно и жутко находиться даже здесь, за воротами жилого комплекса, за пределами дома, где он жил добровольно-принудительным узником. Через эти ворота он ходил почти каждый день, отправляясь за продуктами и возвращаясь, пытаясь угодить человеку, для которого он был лишь вещью. На тех качелях он курил чуть ли не до никотинового шока, не то пытаясь заполнить голову дымом, вытеснив мысли, не то стремясь отравить себя до смерти. Каждый кирпич, каждый чахлый от зноя куст кричали о том, что были безмолвными свидетелями его нескончаемых унижений. «Это закончилось, – напомнил себе Вэй Усянь. – Я свободен, хотя бы физически».
– Уедем, – согласился Лань Ванцзи, отпуская его и распахивая дверь пассажирского места.
Вэй Усянь в последний раз окинул взглядом это проклятое место, прошептал почти беззвучное «Прощай» и сел в машину.