Коннор сидит у стены, опирается на неё только одним плечом. Его ноги пробиты пулями, и одна почти переломилась ниже колена. Его пиджак изорван на рукавах и животе, рука перебита, на левой лопатке — тоже рваная дыра. Правая часть лица повреждена, и вместо человеческого глаза там — одна чёрная склера с алым ободком камеры.
Тириум везде. Синие лужи под бёдрами, на груди, на лице.
Коннор истекает — кровью.
Хэнку страшно на него смотреть. Ему больно за двоих: своя рана тоже ноет, тянет вниз по плечу так, будто там открытый разрез. Но смотреть на Коннора всё равно больнее.
Лейтенант сжимает пластиковую руку — бережно и крепко. Лейтенант не отрывает глаз от пластикового лица. Коннор медленно моргает.
— Мы отстрелялись, — его хватает на короткую улыбку.
Хэнк раз за разом пытается сглотнуть острый колючий ком в горле.
— Да, — кивает он, — да. Держись только, парень. Держись. Я доложил капитану, вызвал бригаду техпомощи. Потерпи, — он выдавливает последнее слово по слогам, хрипло. Оно царапает ему язык.
Коннор улыбается спокойно и немного шире. Он оглядывает своё тело: оно абсолютно нефункционально, за исключением одной лишь руки. Той самой, которую держит лейтенант. Но стрелок промахнулся мимо центральных биокомпонентов. Мимо процессора — и мимо насоса.
— У меня есть час до отключения, — отзывается он так легко, будто не видит отсчёта красных цифр каждую чёртову секунду. — Центральные шлюзы перекрыты, падение уровня тириума остановлено. Центральные системы не имеют критичных повреждений. Только корпус немного… — Коннор запинается в подборе правильного слова, — горит.
Он умалчивает о том, что тириума всё-таки слишком мало. Умалчивает о нарастающих критических ошибках, грозящих шатдауном. Это неважно, пока есть время.
Хэнк прикрывает глаза на миг. Ему трудно смотреть на зияющие дыры — там, где он сам обнимал только вчера. Тяжело смотреть в разные — человеческий и нечеловеческий — глаза. Невыносимо знать, что Коннору всё-таки больно.
— Хэнк, — зовёт его андроид, — Хэнк…
Лейтенант поднимает глаза — их жжёт, так сильно и сухо жжёт. У Хэнка давно, очень давно кончились слёзы, будь они прокляты. Не кончилась только любовь.
— Что? — он невольно стискивает пальцы Коннора сильнее. Не так, не так он хотел бы думать об этом чувстве. Не так хотел бы о нём рассказать. Но выбора может и не остаться.
— Ты можешь, — Коннор неуверенно поджимает губы, — ты можешь помочь. Если тебе не трудно. Переключить основные потоки информации.
Хэнк хмурится. Он не понимает. Он всё ещё не понимает долбанное нихера в этих сраных андроидах. Даром, что в одного влюбился. Но это не имеет значения, если он и вправду поможет.
— Что делать? — сипло спрашивает он, обнимая неповреждённую кисть Коннора обеими руками. — Скажи, мальчик. Я уж постараюсь.
Коннор улыбается коротко и осторожно вытаскивает свою ладонь из рук Хэнка. И дело совсем не в боли: ему не хочется её отнимать. Он подносит её к груди — пониже светящегося обода регулятора, сдвигает панель в сторону.
— Вот тут. Под цилиндром регулятора, — поясняет Коннор. — Если ты прижмёшь к нему кабели в глубине, возникнут взаимные наводки. Возможно, получится замкнуть контур. Я перестану получать сигналы о неисправности.
Хэнк неверяще усмехается, хотя глаза его неотрывно следят за пальцами Коннора внутри корпуса.
— Ты словишь кайф вместо боли, так, что ли?
Коннор кивает. Это короткое подтверждение его догадки выбивает Хэнка из равновесия.
Секс. Коннор предлагает ему такую андроидскую форму грёбаного секса! С этими их сраными проводками и прочей хренью — так легко забыть, что они такое могут. Умеют получать удовольствие. Теперь, после революции, уж точно могут — он специально читал.
Хэнк решается за секунды. Он кладёт руку на раскрытую панель.
— Говори, если что не так, — хрипло гаркает он, втискивая пальцы внутрь, нашаривая те самые кабели и вжимая их наверх, к цилиндру.
Коннор моргает согласно — и в следующий миг тихо, очень тихо стонет. Окна о критических ошибках закрываются, пропадают одно за другим, и от этого легче.
— Так, да. Так хорошо, Хэнк, — он откидывает голову, упираясь затылком в стену.
Лейтенант всё ещё не очень верит. Боится, что это не поможет. Боится, что чёртов андроид лжёт. Он буквально втирает выскальзывающие гладкие кабели куда-то вглубь Коннора.
Коннору кажется, он летит. Контур замыкается, задваивается — Хэнк слишком старается, но он не собирается его останавливать.
Никаких ошибок. Никакой угрозы. Никакой проблемы с тириумом. Их просто не существует.
Зато существуют они вдвоём. Так, как надо. Так, как правильно.
Коннор стонет. Пусть это — иллюзия, но она для него реальна. Она прекрасна. Даже если техники не успеют, они с Хэнком проживут эти моменты в близости, а не в боли.
Лейтенанта разрывает диссонансом, но он не останавливается, двигает пальцами дальше, вызывая новые стоны.
Не так — не так он представлял себе их первый секс, даже после штудирования всех форумов. Не так он думал, что будет входить в напарника, ставшего любовником.
Он думал ласкать Коннора везде — на форумах говорили о сенсорных перегрузках. Он думал прикупить электронных игрушек. Он думал, что Коннор сам — захочет взять его в рот так, как тянул вчера в рот его пальцы, “анализируя доказательства” целых полминуты. Он думал о его языке — самой чувствительной зоне, как однажды обронил сам Коннор.
Он хотел наконец-то дать Коннору попробовать его во всех точках. Вчера ночью, в своей одинокой постели, двигая рукой по члену, он долго представлял, что это будут за точки.
Он думал довести его до этого странного электронного оргазма, как говорили другие девианты. Он думал дойти до оргазма — своего, простого, человеческого — вместе с ним.
Но сейчас они — здесь. Сейчас их надежда висит на тонком волоске. Сейчас Хэнк может только это — и если Коннору так нравится, он готов работать рукой хоть всё оставшееся время.
Из горла андроида вырываются скрежещущие, пищащие технические звуки. Глаза безостановочно моргают, и лейтенанту снова становится страшно.
Нет, нет. Только не так!
— Коннор? — лейтенант замирает, опускает пальцы. — Парень, ты как?
— Всё хоро… — андроида встряхивает и выгибает. Он затихает.
Хэнк сидит не шевелясь, боясь даже выдохнуть, боясь вынуть руку.
Шаги. Где-то за спиной раздаются быстрые шаги нескольких человек, но он их не слышит.
Когда дверь распахивается, когда входят техники и врачи, они видят две неподвижных статуи.
— Лейтенант Андерсон! Лейтенант!
Хэнк не отзывается. Его не оторвать, не поднять. Он должен быть только в одном месте — рядом с Коннором.
Техники настаивают на своём. Он их не слышит — но они всё равно делают, что должны, поднимают его с колен. Он не хочет — но его оттаскивают в четыре руки от прохладного корпуса. Он боится смотреть — но он смотрит на ровное лицо.
Не зря.
Ровно в тот миг, когда его оставляют в покое, когда он перестаёт вырываться, андроид открывает глаза. За чужими головами, руками, спинами, склонившимися над ним, Коннор улыбается. Ему, только ему одному.
Хэнк улыбается в ответ, не чувствуя своих слёз, не чувствуя чужих рук. Он видит только одно лицо, одни глаза, одну улыбку.
Он счастлив.