Хэнк чувствует себя кретином. Каким-то чудовищным, невероятных масштабов идиотом.

В конце концов, кто ещё будет бросать всё — и рвать когти в другое полушарие с человеком, которого знает какие-то несчастные полгода, пообещав начальству потом костьми лечь за этот чёртов совместный отпуск всего-то на десять дней?

Кто ещё поведётся на просящие карие глаза и согласится на этот бесконечный перелёт через Атлантику с пересадками, чтобы только попасть в маленькую страну с кучей древних как говно мамонта развалин?

Кто ещё забурится на маленький островочек, в малюсенькую деревеньку вдали от настоящей цивилизации — но зато так бл изко (“Всего два часа на пароме, Хэнк!..”) к этим самым развалинам?

Кто ещё будет терять голову от мальчишки, который без малого на двадцать лет младше, даром, что уже аж целый детектив в свой тридцатник?..

Хэнк отпивает из стакана зеленоватую бурду, которую в местном ресторанчике гордо называют “мохито”, и смотрит, как закатные краски мажут, трогают острые скулы и ясные глаза напротив.

Коннор задыхается от впечатлений, Коннор грезит завтрашней поездкой в Афины, Коннор цитирует Википедию по памяти и то и дело трогает его по предплечью, по кисти, по пальцам.

Хэнк не видел ничего ярче, лучше, красивее в своей жизни, и он смотрит, смотрит, смотрит, вдавливая в память образ до пятнышка, до последнего штриха.

Он вспоминает мельком, как мрачные ноябрьские дни полгода назад встретили в центральном Департаменте нового детектива только-только из Нью-Йорка. Как на него, серьёзного, подтянутого, в стильном костюме с иголочки, косился и крысился весь отдел: как же так, из благодатного мегаполиса — да к ним в северную промышленную дыру, совсем дурак, что ли. Да ещё и с сохранением полученного звания! Кое-кто в отделе тогда чуть на пену не изошёл, подозревая тут какие-то неприглядные тайны, пока Коннор не доказал всем, что он не просто залётная цаца, детектива получил совсем не за личико и вполне себе чист, сколько ни копай.

Хэнк поначалу тоже было ворчал: сунули ему блатного новичка, а потом только головой качал и присвистывал, носясь с ним вместе по всему Детройту и диву даваясь скакнувшей раскрываемости. А самое страшное, пока балдел от всех выкрутасов новичка, и сам не заметил, как этот странный парень последовательно прописался не то что за соседний рабочий стол — а в его напарники, друзья, любовники...

Хэнк допивает кошмарную греческую версию мохито и улыбается Коннору, ставя стакан на стол.

— Давай ты завтра, вот прямо у Акрополя, и начнёшь нам экскурсию, а? — он берёт своей лапой тонкие, но крепкие пальцы, и Коннор сбивается на полуслове, бросает на него взгляд, замирает. — А сейчас пойдём, заглянем на дикий пляж?

Пальцы в его руке чуть-чуть вздрагивают, Коннор кивает, слегка пунцовея по щекам, покусывая губу.

— У нас же плавок с собой нет, — тихо замечает он, и кадык у него на шее чуть дёргается от сглатывания. — Мы же только в ресторане посидеть собирались.

— Ну, вдруг там за мысом и не будет никого? — Хэнк криво улыбается, потирая большим пальцем по прохладной ладони: у детектива вечно немного холодные руки.

Коннор пунцовеет ещё больше, но прищуривается, кивает.

— Пойдём проверим, — и сам ведёт по ладони Хэнка так, что у того встают на руке волоски дыбом.

Хэнк встаёт из-за стола, и его тут же подхватывают за талию крепкой рукой. Коннор сильный, хотя по виду сразу и не понять, и он умеет пользоваться своей силой. А в отношении Хэнка — похоже, ещё и особо любит.

Чувствуя узкую ладонь на своём боку и короткий, терпкий, обещающий поцелуй в щёку, Хэнк думает: а может, он не такой уж и кретин, чего уж.

В конце концов, не так уж плохо быть по уши влюблённым идиотом, даже если тебе за полтинник, ты целый лейтенант грёбаного убойного отдела, а жизнь то и дело подсовывала тебе какое-нибудь дерьмо в последние несколько лет.

В конце концов, думает Хэнк, любуясь и впитывая новую улыбку и новые касания, всё это, абсолютно всё, связанное с Коннором, с самого первого их дня, того стоит.

Впрочем, стоит им только свернуть с дороги на тропинку, скрыться за кустами ежевики по пути на дикий пляж, как Коннор виснет у него на шее, целуя взахлёб, едва не сбивая с ног. Хэнк смеётся, подхватывает, удерживает на весу и целует в ответ. Его накрывает таким сильным, обоюдным, ясным ощущением.

Если уж он тут и влюблённый по уши идиот — то это взаимно.