— Принял, выдвигайтесь, координаты прежние.
На другом конце линии послышалось жёсткое “есть, кэп”, и шорох в наушнике пропал, связь выключили.
Крис откинулся на спинку сиденья в своей машине, посмотрел на ночь вокруг. Снова какие-то задворки, глухие места, скрытая база прямо в поселении, где много простых людей. Снова в них прячут следы преступлений — и продолжают их совершать. Снова он наталкивается на самое скрытое, самое гнилое логово — едва ли не случайно. Нюх всё так же не подводит, а вот масштабы происходящего стоит проверить не в одиночку.
Враги, как и время, не стоят на месте. Умнеют, лучше прячутся, действуют полулегально и вовсю пользуются техническими преимуществами.
Ну ничего, ничего. И не таких ломали.
Его Гончие уже в пути, они будут максимум через час, и тогда они вскроют это осиное гнездо.
Крис прикрыл глаза, впитывая в себя минуты тишины и покоя перед операцией.
“Кэп”, да.
Сколько лет и сколько людей его уже так звали — трудно сосчитать. Сколько жизней он защитил вместе с другими ребятами, рука об руку, сколько — увы, не смог… Сколько ребят он потерял на этом долгом, грязном, тёмном пути.
Крис нахмурился, выдохнул недовольно, хлопнув себя по карманам чёрного как ночь пальто, вытаскивая пачку сигарет и старую зажигалку.
Не стоило об этом думать — не сейчас. Он потерял столько жизней на этом пути, но не потерял одну только — свою. И теперь не имеет права это сделать, пока не дойдёт до самого конца. Уж сколько сможет — столько протянет.
Крис вытащил сигарету, подватил её губами, щёлкнул крышкой зажигалки, прикуривая. Глубоко, глубоко затянулся, глядя на лениво текущий, вихрящийся дым.
“Есть, капитан!”
“Без проблем, капитан!”
“Мы вернём тебя, капитан… Так или иначе”.
Крис сглотнул горько, втянул воздух через сигарету с силой, не давая себе закрыть глаза. Но глухо стучало внутри сердце, и слух — слух снова слышал звонкий голос. Голос человека, которого не было в живых уже почти десять лет…
Крис поднял взгляд, слепо и болезненно глядя вперёд, на сонный городок в излучине дороги.
Поздно было, уже слишком поздно.
Он видел его. Видел снова — юное, красивое лицо с тёмными бровями вразлёт, с ясными серо-жёлтыми глазами, отливавшими в медовый. Своенравный изгиб губ, волевой подбородок и острый взгляд из-под пушистых светлых ресниц.
Пирс.
Его мальчик. Его верный боец, его друг, спасший его из бездны посттравматической амнезии, его старая, присыпанная годами — и уже давно безответная — любовь.
“Лучше не бывает, капитан!”
“Эй, капитан, тут шансы немного неравны! Как насчёт слегка помочь?!”
“Отойди-ка, капитан. Я могу убить эту хрень”.
Он терял, да. Он терял стольких людей, что сам не помнит точного числа, и каждая смерть ложилась виной, камнем в душу.
Но смерть Пирса была худшей — и одновременно она не оставила ему выбора. Крис должен был жить, должен был воевать: за него, ради него, ради того, чтобы этот подвиг не стал напрасным.
Он думал тогда, что может, наконец, уволиться, уйти на пенсию — после всего.
Он посчитал, что Пирс станет отличным командиром.
Вот только Пирс рассудил совсем по-другому, Пирс сделал выбор — спасти его во что бы то ни стало, Пирс совершил нереальное, невозможное, невероятное. Пирс победил вирус в своём теле, заставил его служить во благо, сделал своё тело — последним оружием против гигантского монстра.
Пирс пошёл ва-банк, поставив на кон всё. Свою жизнь, своё тело, свою личность.
“Прости меня, капитан… Я сделал это ради Альянса. Я сделал это ради будущего”.
Крис затянулся сигаретой в предпоследний, последний раз. Затушил бычок.
Руки сами тянулись к смартфону.
Одно фото, даже не его собственное. Клэр когда-то прислала.
Пирс в гражданском, чисто выбритый, без оружия, крови и грязи, без своей вечной клетчатой снайперской арафатки. Улыбающийся Пирс.
За тяжёлыми, душащими воспоминаниями пришли редкие — яркие, светлые. То, что едва-едва не сожрала его амнезия после дела в Эдонии.
“Сегодня гуляем, а, капитан?”
“Как это ты не танцуешь! Ну тогда гляди как надо, капитан!”
“Эй, капитан, посмотри на меня. Я твой…”
Крис яростно выдохнул, туша дотлевающий бычок в пепельнице, ему стало и горько, и жарко, и радостно, и — о господи. Горячо.
О, каким был Пирс тогда, на танцполе. Никакие горячие южанки с бразильских карнавалов не могли бы затмить его одного, и весь тот огонь в нём, который горел в нём всегда, чтобы вырваться струящимися языками пламени — или обрушиться лавой.
Он отдавался — весь, как есть, всегда до конца, всегда нараспашку перед ним, своим капитаном. Ему никогда не было жаль, он всегда отдавал не то что сполна — пригоршнями.
Крис потёр щёки, пряча в перчатку улыбку.
Пирс отдавал всего себя, но и забирал не меньше в ответ. Он любил секс, любил жизнь — так заразительно, что Крис и сам чувствовал себя сильнее, моложе. Так, как будто между ними и не было этих четырнадцати лет разницы, опыта. Всё отступало прочь, когда Пирс говорил:
“Кэп, а давай сегодня…”
…И после этого они занимались любовью хоть на диване в трёх разных позах, хоть на пустынном берегу озера, прямо на досках старого причала, — или же на веранде снятого домика в лесу, на мансарде с потрясающим видом на мегаполис, в бассейне маленького придорожного отеля на краю земли.
Пирс мог и ничего не сказать — а подловить момент и опуститься перед Крисом на колени, расстегнуть ему домашние штаны, взять член в ладони и нежно целовать, брать в рот, делая самые лучшие минеты в жизни Криса.
А иногда Пирс просил, очень просил, умолял… Дать ему кончить по команде.
“Пожалуйста, капитан…”
И Крис, завороженный, возбуждённый до крайности, рвано, жадно вбивающийся в него Крис приказывал:
“Кончи для меня, боец!”
Наушник внезапно ожил.
— Капитан, мы на подходе, встречайте.
Крис глубоко, тяжело вздохнул, выключая смартфон, убирая фотографию с глаз, а воспоминания — за сердце. Но мысли — остановить их было не так-то просто.
Пирс был… лучшим. Просто лучшим, неописуемо.
Его верным соратником, его напарником, всегда прикрывавшим спину, его незаменимым снайпером. Его близким, бесконечно важным, слишком нужным. Его светом, его зажигалкой . И ради памяти о нём он мог — хотел — жить.
Пирс отдал свою жизнь не только за БСАА и будущее. Он отдал её в руки Криса, как залог, как дар.
Пирс буквально заставил его жить дальше, а может быть, даже сделал его вот таким: неуязвимым, сильным, практически бессмертным. Как будто тогда, после Южно-Китайского моря, ставшего последним пристанищем Пирса, он почувствовал, что с ним ничего не может случиться. Не получится — пока не настанет его срок.
Но всё же. Всё же однажды Крис надеялся завершить свой путь. Сделать всё и — наконец-то — словить пулю в сердце или тромб, неважно.
Крис позволил себе ещё короткие несколько секунд, прежде чем встать и выйти из машины. Он прикрыл глаза, сжал веки с силой, не давая им стать хоть на грамм влажнее.
— Дождись меня, боец. Однажды я приду. Обещаю.