Тело её извивалось с такой лёгкость и грацией, что Том забыл как дышать. Лучи фонарей освещали костюм из блестящей темно-зеленой кожи, играли на чуть вьющихся волосах, отражались и множились, рассыпаясь вокруг миллиардами осколков.
Том никогда не думал, что будет заворожен. Что будет околдован. Настолько восхищен, что на короткое мгновение забудет все свои мечты о будущем господстве...
Холодный разум и точный расчет дали слабину, впустив внутрь восхищение, жар, волнение и желание обладать.
Он не знал об этой девушке ничего. Но зелёная змея, сейчас уползающая за грязные, местами прожженные кулисы этого мерзкого цирка, будет принадлежать ему. Так же как и весь этот глупый мирок.
***
Тело её извивалось с противным хрустом. Её ломало, выворачивая кости. Она стонала сквозь зубы, слезы застыли в глазах.
Тому было неприятно смотреть. Больно. Впервые ему было больно, когда страдал кто-то другой.
— Я... больше... так... не могу, — Нагайна то и дело перескакивала с английского на парселтанг. Ее язык не слушался, периодически облизывая прокушенные губы раздвоенным подрагивающим кончиком. — Я... хочу... умереть... Том... прошуууу...
Хребет вдруг переломился с оглушительным звуком, и она, наконец, превратилась, практически рухнув на землю.
Том осторожно опустился рядом, приподнял её тяжелую острую голову и уложил на свои колени. Внутри снова разлилось уже ставшее привычным за эти годы чувство — горячий трепет. Подобное он чувствовал лишь рядом с ней — девушкой, когда-то увиденной им на арене грязного цирка. Девушкой, что последовала за ним после окончания Хогвартса. Девушкой, что все-таки стала его.
— Почему ты не хочешь прекратить мои страдания? Ведь смерть для тебя ничего не значит? — змея не сводила с него тяжелого взгляда.
Том шумно выдохнул, прикрыв глаза. Наклонился, прижавшись губами к голове Нагайны, и чуть слышно прошептал:
— Только не твоя, дорогая.
***
Тело её извивалось в яростных бросках. Еще секунда и она кинется, вопьётся клыками в податливое живое мясо и будет рвать на части кусок за куском.
Легко ли ему было решиться? Нет. Почему-то логика и рассудок предавали его, когда речь заходила о Нагайне. Но тянуть дольше было нельзя. Выбор неминуемо дошел до двух вариантов: либо он оставит себе хотя бы часть этой девушки, либо она умрёт.
Проклятье неотвратимо разрушало её. Она теряла связь с реальностью, постоянно забывая себя на час или два. И этот промежуток становился всё дольше.
Ему, конечно, ничего не угрожало — змееуст всегда сможет договориться с любым опасным пресмыкающимся. Но от одной мысли, что сознание Нагайны будет разрушено этим мерзким проклятьем, навсегда вычеркнув её из его жизни, приводило его в неконтролируемую ярость.
Том не стал говорить ей, что задумал. Петтигрю в кои-то веки умудрился ничего не испортить и привести идиотку Берту Джоркинс прямо в ловушку.
Пара никчемных проклятий, одно магическое зелье, что приготовил для него какой-то талантливый мальчишка из Англии, и бесконечно долгий взгляд черных глаз Нагайны, наконец осознавшей, что происходит.
Вот он рецепт сохранения единственно дорогого существа в жизни Тома Марволо Реддла. И одновременно его уничтожения.
— Нагайна, ужин подан, дорогая!
Огромная зеленовато-коричневая змея молнией метнулась к лежащему на земле телу, принимаясь рвать его на части.