Даже страсть их похожа на ненависть; каждый поцелуй — как укус, каждое касание — как клеймо, дёргает, ноет, жжётся на коже. Даниил откидывает назад голову, тянет Артемия за волосы, прочь от себя — тот лишь крепче сжимает зубы у него на плече. Даниил глухо рычит, боль пронзает насквозь — вниз вдоль хребта.
Кровь приливает к паху, стучит в висках, багряным маревом пляшет перед глазами. Её вкус на губах давно стал родным, необходимым, пьянящим.
Они столь же похожи, сколь упрямы — каждый в своём. Борьба давно вошла в их привычку. Даниил толкает Артемия на постель, припадает к его телу губами, садится верхом на его бёдра, давит на грудь, гонит воздух из неё вон.
Под языком — терпко и солоно. Горький запах трав оседает в гортани. Даниил дышит глубоко, полной грудью, дышит — и не может никак надышаться. Его ведёт от жара, от невозможной, запретной близости. У него темно под веками и в голове звенит гул. Сердце стучит сильно, тяжко отзывается во всём его теле. Дрожат кончики пальцев.
Он забывается, сам не замечает, как его, застигнутого врасплох, опрокидывают на спину. Артемий нависает над ним, грубо раздвинув коленом ноги, подхватывает под поясницу, тянет к себе ближе, подминает под себя, придавливает своим телом — горячим, тяжёлым.
Не выбраться.
Под его волчьим взглядом Даниил чувствует себя как на распятье. Этот взгляд он ощущает, даже закрыв глаза. Артемий входит в него одним сильным, глубоким толчком, вжимается бёдрами, замирает. Взыгравшая в теле боль оседает и копится на крестце.
— Посмотри на меня.
Артемий не просит — требует. И Даниил знает: если он не поднимет век, если Артемий не увидит ответного желания на дне его, Даниила, глаз, если не убедится, что не ступил за грань дозволенного — он ни за что не возьмёт больше.
Такова его натура. Его слабость.
Ни на что не пойдёт против воли.
Взгляд его прожигает, давит голодом, загнанной спесью. Им обоим тяжело держаться на грани — но Даниил не спешит. Подаётся навстречу, ищет губами губы, прижимается грудью к груди.
— Бери.
И снова становится больно, сладко, мучительно хорошо. Каждый раз, входя до конца, Артемий жарко выдыхает Даниилу в открытые губы. Каждый раз, когда ладони его проходятся по спине, когда ложатся на бёдра, давят с силой, тянут навстречу, позволяя войти ещё глубже, Даниил отзывается коротким, задушенным стоном.
Артемий не даёт ему коснуться себя. Поднимает ему руки, удерживает за запястья над головой.
— Так… — шепчет он, — подо мной… кончишь…
Даниил хотел бы ответить — укусом ли, колкостью, злостью, — но он растворяется в душном, тягучем мороке, теряется в дурманящем, терпком, хмельном наслаждении.
Волосы Артемия пахнут отцветающей твирью.
За окном царит чёрная, непроглядная тьма.