Об ушастохвостатости

– Я даже не удивлюсь, если сейчас мои уши отвалятся.

Махаматра сдержал глухой смешок, но кривой улыбки от чужого взгляда скрыть не смог – теперь измученные вздохи звучали совместно с остро-звонкими цоканьями языка, от которых те самые уши напряженно вибрировали. “Если хочешь, как снимем комнату, могу тебе их помассировать”, – Сайно чуть приблизился к лесному стражу, снизив тон голоса, иногда оглядываясь по сторонам, на мимо проходящих людей, обращающих на них свой любопытный взор. “Буду благодарен, – Тигнари приподнял в хватке скатившиеся по нему тяжелые рулоны ткани, свободной рукой чуть оттолкнув голову другого от себя, – из-за твоей шапки я ничего не вижу, либо отодвинься, либо веди меня”.

Генералу большего говорить не требовалось: подхватил другого под локоть и совсем немного ускорил шаг, поглядывая на фенека на поворотах. Тот строго-настрого, еще в самом начале их прогулки, велел не предлагать нести его на руках в случае усталости, и пусть Сайно действительно желал хоть как-то облегчить чужую ношу, он уважал просьбу лесного стража и умалчивал, но редким удрученным взглядом все равно удостаивал: то ли на чувство вины давил, то ли просто не мог по-другому.

По крайней мере, несмотря на утомление, Тигнари был более чем доволен этим днем: пусть он начался и с раннего утра, точнее, с первым пением птиц, еще отяготенного сонливостью, фенека вытащили из теплой постели, помогли собраться меж пребывания в полудреме и непроизвольно установленной тишью, да повели в сторону Сумеру с упоминанием "Если бы мы не вышли рано, то на Большой базар пришли бы только ко дню, когда народа совсем много, а до улицы Сокровищ и вовсе не дошли бы", словно им не пришлось проходить через огромные толпы и прикрывать фенечьи уши от болезненного шума спустя время. И хоть Сайно внимательно следил за чужим состоянием, не в его возможностях было ни предотвратить громкой потасовки среди улицы при ее возникновении, ни помочь избежать последующей головной боли, от которой ученый страдал вплоть до нынешнего момента. Но если отбросить очевидные минусы, то Тигнари находил больше положительных моментов, что останутся приятными воспоминаниями, коеи не один раз еще в будущем обсудят.

Дело не только в том, что генерал махаматра умудрился взять себе два дня выходных для сопровождения лесного стража в город, но и в небольших случайностях: особенно запомнился Тигнари чужой самоуверенный комментарий “Я лучше готовлю” после того, как их признали и угостили тахчином – фенек насмешливо фыркнул от услышанного, демонстративно положив в рот еще ложку горячего, едва пряного, риса. Непреднамеренные короткие поцелуи, из-за которых теплели щеки, мимолетные обсуждения первого, что попадалось на глаза, и остановка в более тихих уголках города в попытке избежать резко докучающих руководителя Дивана сторонних даже после неоднократных упоминаний, что сейчас он не на службе, чтобы после посмеяться со случившейся ситуации и вновь прийти к мысли, что шапку махаматры стоило оставить на манекене в кабинете.

Безумная усталость полностью окупилась всем потраченным временем на провождении обогащенной событиями прогулки. Лесной страж даже объявление на доске повесил, пока мимо проходил и вспомнил, об очередной лекции в Пардис Дхяй – а махаматра тогда лишь сложил руки на груди да понуро вымолвил, что посетить вновь не сможет, и Академия, в конце концов, проход ему запретила (и выбора, в принципе, не оставила). Тигнари ободряюще похлопал по плечу, предложив повторить материал лично, раз руководитель Дивана имеет определенное желание, неисполнимое по независящим от него причинам, вот и думал последние часы, вспомнит ли генерал его предложение в следующий раз, да не притворял ли он свою заинтересованность.

– Я взял комнату, – показно легонько прозвенев ключами, Сайно спешно потерся краем носа о чужую щеку, приводя задумавшегося ученого в чувства, и, поймав чужой расплывчатый взгляд на себе, ободряюще приулыбнулся, – пойдем, скоро похолодает, уже нет нам смысла бродить по улицам.

И только после того, как они убрали в угол все сделанные покупки, Тигнари осознал, как сильно оба были ими нагружены – если генерал не демонстрировал и малейшей усталости, то лесной страж облегченно выдохнул, ощутив, как с его плеч пропала огромная нагрузка, отдающая тянущей болью в мышцы. Он не обращал внимания ни на чужой внимательный взгляд, и уж тем более ни на аккуратное складывание лент под шапку махаматры, чтобы убрать ее на высокую полку – только с тихим хлопком упал на кровать и уткнулся в подушки, не удосужившись даже поднять на матрац хвост: тот смешливо свисал и едва подергивался в кончике на полу. И токмо тихий звон металла и глухое шуршание тканей как-то удерживало его в течение настоящего времени.

Сайно присел на край, подняв хвост на свои ноги, приглаживая растрепанную шерсть да вытаскивая из нее скопившийся за день мусор, мысленно подсчитывая каждый найденный в ней лист.

– Я действительно завидую твоей выносливости, – Тигнари повернул голову в бок, не отрывая завороженного взгляда от манипуляций генерала с его хвостом, – не каждый может похвастаться тем, что может провести весь день на ногах и не устать.

– Думаю, не будь так шумно, ты бы чувствовал себя лучше, – Сайно приподнял хвост в своих руках, внимательно осматривая шерсть – пришел к выводу, что она, вроде и как, да не блестит, но даже будучи неуверенным, все равно угрюмо вздохнул, потянувшись к чужому рюкзаку, – да и у тебя работа от моей отличается: если я всегда в продолжительных командировках, то ты грамотно чередуешь исследования и патрулирование. Потому я чуть более стойкий.

Ученый гулко фыркнул на последние высказанные слова, прикрывая глаза, только сосредоточившись на осязаемых расчесывающих движениях на его хвосту, который даже в чужой хватке ему кажется от устали чрезмерно тяжелым. Он наслаждался повторением в голове факта: незначительной и необязательной к соглашению просьбы в последнем письме хватило, что бы вернувшийся с последней затянувшейся миссии генерал махаматра сразу же написал на имя Великого Мудреца просьбу об отгуле на ближайшие дни – особенно было любопытно ему представлять выражение лица Хайтама, одобряющего поданный ему документ и бросающего настороженный взгляд на хранящего стоическое спокойствие Сайно, внезапно изменившего свое мнение после постоянных упоминаний о бессмысленности для него отдыха. 

– Не засыпай раньше времени, я еще не помассировал тебе уши, – генерал понизил голос до шепота, оставив беглый поцелуй на губах дремлющего; лесной страж с трудом раскрыл глаза, видя перед собой знакомые острые очертания лица и ему особенно близкую заботу в алом взгляде, – садись ко мне на ноги.

Тигнари одобрительно кивнул, но спустя секунды замер, окончательно проснувшись и нахмурившись, – тут достаточно места, чтобы уместиться друг напротив друга.

– Не хочу утруждать тебя, если мне вдруг захочется тебя поцеловать, – Сайно легко пожал плечами, слабо похлопывая по матрацу рядом с собой, – это тянуться, тебя подхватывать, вдруг ты уснешь? Так будет нам обоим удобнее.

Тигнари вымученно выдохнул, не в силах скрыть непроизвольной слабой улыбки.

– Хорошо, убедил, – махаматра самодовольно хмыкнул на чужое нежданно скорое утверждение.

Фенек снял толстовку, небрежно ее сложив да убрав в угол постели, сел на чужие колени и обвил руками шею, но не прислонившись к другому слишком близко – немного нагнулся, выровняв длинные мягкие уши на удобный другому уровень, и от осознания, что теперь уровень их глаз совпадает, вновь прикрыл веки. “Только волосы не испачкай”, – прокомментировал лесной страж, ощутив на шерсти капли масла.

Не прошло и нескольких минут, как щеки ученого порозовели, а сам он в горле старательно сдерживал предательское удовлетворительное мурлыканье, пусть спустя время перестал его подавлять. Сайно не мог оторвать взгляда от мягкого выражения лица, изображающего чаянное облегчение, а с каждым бережным потягиванием уха от корня махаматра чувствовал на себе стороннюю приятную дрожь. Генерал ожидал привычно крепкое обвитие хвостом его талии, что кончиком будет отбивать ритмичную дробь на боку, однако тот свисал тяжелым грузом с кровати и даже не подергивался, в отличие от хозяина. Пригладив подушечкой пальца шерсть внутри уха, Сайно приблизился, аккуратно сминая чужие губы.

Генерал махаматра всегда был внимателен и бережен с каждой фенечьей чертой лесного стража, не смущаясь в чем-либо, раз может, помочь – преимущественно сейчас, когда Тигнари особенно не было желания утруждать, хотя, его зная, он бы и не стал: просто лег бы спать, а уж днем писал письмо, как с прошлого вечера у него дрожат уши, и как каждый служащий лесного дозора видел хвост не блестящим (хотя, сам Сайно никогда не замечал разницы, однако считал, что тут только ученому правда ближе). Да и фенеку нравилось, неоднократно об этом упоминал лично; и с каждой встречей он ждал заботливых действий со стороны другого, всегда от них искренне нежась: все же чужие касания воспринимались острее и чувствительнее, чем собственные.

– Почему ты не поднимешь свой хвост? – Тигнари распахнул веки, взглянув в обеспокоенный взгляд напротив него. Ему слишком нравилось это чувственное соприкосновение губ, от которого он не желал отстраняться.

– Поясница болит, – моментально ответил лесной страж, заполучив в ответ немую озадаченность, на которую лишь тяжко вздохнул и ворчливо продолжил, – походи с таким тяжелым хвостом сам весь день, тоже мучился бы от боли в спине.

– Вот как, – махаматра прислонился щекой к чужой, теплой, опустив ладони на пояс штанов другого, чуть его припустив, а после спокойно проговорил, – тогда это место тоже разомнем. 

– Тебе не стоит, да подожди ты, – фенек отстранился, выдерживая между их грудей расстояние в хватке на плечах. Сайно остановился к его эмоциональному облегчению, – к утру обычно все проходит, нам лучше лечь спать, ты и сам, я чувствую, устал.

– Я не смогу уснуть, если буду знать, что у тебя что-то болит, – генерал медленными круговыми движениями ладоней поглаживал область над хвостом, подобно обнадеживая, – причем настолько, что ты не можешь пошевелить хвостом. А если не пройдет? Можешь ли ты гарантированно ручаться за свои слова? Ты впервые на моей памяти так выматывался.

Тигнари понимал чужое беспокойство, и, к своему огорчению, также осознавал, что оно далеко не беспочвенное – и точно не сможет переубедить другого. Его плечи чуть поникли, а на лице сильнее загорелся предательский румянец, слишком заметный и очевидный. Сайно и сам засмущался, немотствовал, не зная, будет ли уместным продолжать уговаривания помочь с тем, с чем другой сам не справится. 

В голове фенека от увиденной картины раскрасневшегося генерала махаматры что-то звонко щелкнуло, и осознание настигло его внезапно, упав комом меж высоких мягких ушей.

Сайно поднял взгляд, когда услышал тихий смешок сквозь сомкнутые губы и ласковое касание до разгоряченной щеки: “Ты-то чего стесняешься, по-моему тут неловко должно быть только мне”. Махаматра не ответил, и не смог, если бы захотел: смущение ученого отступило, словно его и не было, а сам он нагло крал медленный поцелуй у генерала, вплетая пальцы в растрепанно-пушистые седые локоны. От ощущения одновременного стеснения оно перестало казаться таковым, и именно поэтому Тигнари вновь и вновь кратко опечатывал на чужих губах свои, не переставая смотреть на другого с характерной ему нежностью.

И почувствовавши вспомнив, как чужие руки все еще неподвижно покоились на его талии, лесной страж расслабился, да оперся подбородком о чужое плечо, приглушенно-смущенно пробормотав, – только будь аккуратнее – это действительно очень чувствительное место.

Сайно кивнул и первое время лишь продолжал поглаживать область выше основания хвоста, будучи не смел в последующих шагах, не зная, что конкретно стоит сделать первее. Фенек в его руках сидел неподвижно и слышимо посапывал, из-за чего его уверенность совсем испарилась, а желание не тревожить возрастало с каждой секундой колебания; только с протяжным, глубоким вздохом полной грудью, он опустил одну ладонь на точку прямо над основанием, слегка на нее надавив – и моментально, как обожжено, убрал, услышав из чужих уст приглушенный болезненный стон. “Нет, все нормально, продолжай, – Тигнари ощущал на себе чужую мелкую дрожь: приобнял, успокаивающе поглаживая по затылку, – я скажу, если ты будешь делать что-то не так, так что не бойся”.

Ладонь послушно вернули, но к движению также повинно не приступали, все еще неловко потирая бледную бархатную кожу большим пальцем. “Такой смелый был в начале, а сейчас чего? – лесной страж отстранился и взглянул в рубиновый цвет, наполненный искренним блеском беспокойства, и только покачал головой, – предложение пойти спать все еще в силе, знаешь?”.

– Я знаю, просто слишком импульсивно все это затеял, – махаматра отвел взгляд, укрепив охват чужой талии, – чувствую себя растерянно.

Тигнари мягко ухмыльнулся, демонстративно дернув ныне расслабленными длинными ушами, что даже генерал заметил боковым зрением, – хочешь, я могу тебе говорить, что делать?

Сайно согласно кивнул, уткнувшись носом в изгиб между плечом и шеей, послушно ожидая последующих команд. Фенек лишь был благодарен тому, что махаматра не видел его вернувшееся откровенное смущение, выраженное в алых щеках, однако, к сожалению, чуть дрожащий звонкий голос слишком его выдавал. “Хорошо, легонько массируй одновременно две точки: над основанием и под основанием хвоста, постепенно увеличивая силу, но не переусердствуй”, – лесному стражу невероятно стыдно проговаривать другому действия, и особенно неловко ему было от повинного выполнения все ровно так, как и было сказано.

Ученого ощутимо передергивало в плечах от непривычных ему испытываемых ощущений, мелкой дрожью отдавая вплоть до мягких ушей, но он все равно старался держаться максимально неподвижно, лишь редко не мог сдержать тихих болезненных стонов и рефлекторного подергивания краешка хвоста. И, к удивлению Тигнари, Сайно не стал дожидаться чужих наставлений, потирая основание симметрично, по бокам, меняя направление и силу нажатия. 

Тихие стоны от боли постепенно сменились мягким гортанным мурлыканьем, а от твердых касаний хвост дрожал, пусть фенек и силился держать его в одной позиции – в конце концов на губах лениво и сонно сомкнули чужие, что он просто разомлел в руках генерала, услаждаясь тем, как отягчающее напряжение медленно снисходит, а по позвоночнику пробегает приятный колкий импульс. Он не знал, нравилось ли легкая передающаяся в поцелуе вибрация другому, однако мог судить исключительно по тому, как махаматра не спешил отстраняться: вероятность чрезвычайно высока.

И Сайно определенно начинал понимать по чужой реакции и осязанию, где следует обратить особое внимание – не зря же говорят, что он быстро учится – как по тихим глубоко-довольным вздохам понимал, что в этой области другому особенно приятно, а по сдержанному впиванию пальцев в плечи – лучше не трогать, и только по усредненным сторонним действиям он находил нужные ему напряженные точки. Генералу нравилось поддерживать второй рукой в кулаке подрагивающий хвост, слабо его потягивая назад, внимательно прислушиваясь к другому, но не улавливал ничего, помимо удовлетворения в глухих мяуканьях.

Особенно прелестным махаматра нашел то, что фенек, прислонившийся к другому для опоры, приподнимался на чужих ногах, если переставал осязать касание ладони, подобно машинально жаждал возвращения ранее ему необычного, но ставшим столь скоро привычным ласкающего ощущения, все еще избегая зрительного контакта, но не отпуская другого. Бессознательное действие было встречено лишь продолжением требуемой ученым инициативы: осторожно-твердым поглаживанием ладонью да увиванием основания меж пальцев. 

– Мне кажется, что хватит, – генерал приподнял специально спущенный пояс штанов и обхватил размякшего лесного стража за плечи в объятии, приближая к себе, с благоговением трясь краем носа о горячую румяную щеку. Он замечал, как другой стыдливо продолжал прятать взгляд и закусывать нижнюю губу, податливо налегая на другого – даже уши к голове прижал. Сайно поцеловал фенека в лоб, в некотором знаке благодарности, однако, как понял, сакральный смысл действия не восприняли надобно, – ты как себя чувствуешь?

– Голова немного кружится, – ученый резко выдохнул последний воздух из легких, когда его крепче прижали к себе и уложили на поверхность постели боком, прилегая рядом, а после того, как его кажущийся уже не таким тяжелым, как раньше, хвост подняли на матрац и уложили между ним и махаматрой, он смог облегченно прикрыть глаза. “Спасибо большое, – тихий шепот вместе с равномерно и спокойно вздымающейся грудью, от слышанья которого уши алели, – если бы ты еще меня обнял, то это было бы по праву лучшее окончание дня”. Генерал только и издал тихий смешок да сгреб другого в хватку ближе к себе, накинув на них одеяло, пока Тигнари, поняв, что между ними явно очень мешающий элемент, накинул хвост на чужой бок и распушил, тихо-дремотно примурлыкивая от разливающегося по обессиленному телу тепла.

❁

Особенно в совместном сне Сайно любил разницу в режиме, и ранним утром он мог продолжительно и нагло любоваться умиротворенно спящим видом лесного стража перед собой, который желал бы видеть намного чаще. Услаждение ощущением тяжести пушистого хвоста и теплого глубокого дыхания – все это он хотел бы растянуть на максимально возможное ему время, если бы только мог. И даже подрагивающее от сторонних ласковых касаний мягкое ухо на его ладони особенно трогало тонкую струну души матры. Генерал махаматра никогда от Тигнари не скрывал, что любил в нем все, а фенечьи черты, которые изредка ученый находил смущающими в некоторых ситуациях – особенно очаровательными, потому с искренним трепетом и желанием готов был помочь с заботой о них первостепенно.

Ученый лишь сипло промычал в дремоте и неосознанно положил руку на плечо другому, приближая к себе, раз Сайно сам лез к нему в объятия и потирался носом об открытые острые ключицы. Конечно, он чувствовал ранние незначительные манипуляции с его чувствительными мягкими ушами, но значения никогда не предавал этому – уж не с генералом махаматрой рядом задумываться, что он может им навредить. Все-таки этот матра слишком был заботлив и внимателен по отношению к фенеку: даже сейчас, поутру, когда время кажется тянущимся вожделенно долго для наслаждения компанией друг друга, Сайно нежно поглаживал по кругу чувствительные точки у основания хвоста, и пусть настолько легко, что это почти не ощущалось – сам факт этого действия грел сердце лесного стража.