Глупые и нерешительные

Отцовский замок был огромен для него одного. Слишком огромен, и Алукарду, неприкаянно бродившему по его переходам, казалось, что мощные стены сужаются и нависают над ним, как челюсти захлопывающейся пасти. Но замок был недвижим и спокоен в своем величии, тишине и пустоте. Магия Сайфы расплавила механизмы: огромные оси и шестеренки, валы и колеса – так, что замок больше никогда не сможет шелохнуться, но, видит бог, теперь Алукард отдал бы все ради хоть какого-нибудь движения. Пусть лучше его уши будет заполнять грохот в машинном отделении, чем эта давящая, одинокая тишина, от которой хочется забиться в угол и тихонько околеть.

      Сколько прошло времени? Месяц? Два? Он помнил ярко и четко, как будто это случилось вчера: воодушевленное лицо Сайфы и ее сияющие глаза, ее пшеничные волосы – наверняка мягкие как пух – к которым он не посмел прикоснуться, хотя кончики пальцев подрагивали и зудели; острую усмешку сукиного сына Бельмонта, его дерзкий взгляд и как хотелось врезать по его самодовольной роже, а потом тоже схватить его волосы в горсть – наверняка жесткие, как и его бараний характер. Но Сайфа и Бельмонт уехали, оставив его позади, как очередную прочитанную книгу, как наскучившую страницу их жизни. Алукард видел их в лесу вместе, держащихся за руки, таких удивительных и влюбленных, говоривших о планах на будущее. Он не посмел просить их остаться.

      Он медленно сходил с ума в огромном тихом замке, в одиночестве и запустении. Он ясно чувствовал, что осунулся и похудел, что волосы потеряли блеск и начали сечься на концах без должного ухода, что ему стало не важно, как пахнет его рубашка – даже если от нее нести будет хуже, чем от плаща Бельмонта, все равно никого нет рядом, чтобы это почуять. Алукард заставлял себя что-то делать, мыться, причесываться, стирать, механически вытирать пыль с каминной полки и подоконников. Он жил на одном лишь упрямстве, обиде на друзей и вине перед отцом.

– Эй! Что тебе стоило настоять, уговорить поехать с вами, Сайфа? Ладно Бельмонт, дубина, он до такого не додумается, пока по башке его не треснешь, но ты!

      Алукард был на грани отчаяния. Игрушки, сделанные по образу его друзей, безмолвно смотрели глазками-пуговичками.

       Сама идея куколок пришла в его воспаленную голову случайно и неожиданно, когда он перебирал вещи в своей детской комнате и нашел коробку старых игрушек. Ему нужно было что-то, к кому можно было бы обращаться. В Грежете он рисовал портреты родителей на песке, теперь сшил куколки. В комнате матери он взял иголки, нитки, пуговицы, нежно-голубой шелк и красные ленты. Плащ для кукло-Сайфы он вышивал долго и кропотливо, для ручек и ножек набрал лучшие гибкие ивовые прутья, для глазок отобрал самые синие и блестящие пуговицы. Бельмонта он мстительно одел в мешок из-под муки, и вставил кривые дубовые ветки вместо рук и ног. Потом повязал ему две красные ленты через кукло-грудь. Кукло-Бельмонт получился очень характерным.

      Алукард решил, что с куклами разговаривать будет лучше, чем с пустотой. Это было все равно, что ковыряться в ране гнилым гвоздем и говорить, что это лучшее, что случалось в его жизни.

– Ты же хотела меня позвать, – говорил Алукард. – Ты же металась между нами. Или мне это просто показалось.

      Взгляд кукло-Сайфы синел маленькими старыми пуговичками. Алукард помнил день их отъезда. Когда Бельмонт смотрел на него долго, слишком пристально и слишком серьезно, но отводил взгляд, стоило посмотреть в ответ; когда Сайфа по десять раз бегала в замок с криками «Ой! Забыла!», но возвращалась с пустыми руками, рассеянная, с алым жаром на щеках. Все отводила глаза, бормотала, что чувствует, что что-то забыла, но не может найти. Когда она побежала в очередной раз, Алукард поймал ее за плечи и заглянул в пылающее лицо и спросил, вздергивая бровь:

– Что происходит?

Сайфа удивленно распахнула глаза, и Алукард завяз в их свете и синеве.

– Ничего… – пробормотали сочные влажные губы. Алукарду хотелось попробовать их на вкус, хотя бы напоследок, но он вспомнил, как Сайфа прижималась к охотнику тогда в лесу, и не посмел рушить то хрупкое, что образовалось между ними.

      Откуда-то со стороны хмыкнул Бельмонт, и Алукард, будто очнувшись, отстранился, выпуская ее теплые маленькие плечи. Сайфа бросила взгляд в сторону, скорее всего на неугомонного Бельмонта, и вдруг решительно, будто, наконец собрав все мужество воедино, проговорила:

– Может, передумаешь? Поедешь с нами?

      Алукард вздрогнул от неожиданности, метнул затравленный взгляд на охотника, столкнулся с его глазами, выражение которых не смог определить – слишком много незнакомых ноток было в этом взгляде. Потом он вспомнил их в лесу и отказался.

      Бельмонт хмыкнул и сильнее, чем было необходимо, швырнул тюфяк в повозку. Сайфа рассеяно кивнула, чуть дернув уголками губ. Алукард все-таки желая ехать с ними больше всего на свете, не посмел согласиться, а Сайфа не посмела его уговаривать.

– Я такой дурак, – сказал он маленьким тряпичным куклам, – если бы я мог что-то изменить. Я бы поехал с вами. Хоть багажом, хоть лошадью, хоть пятым колесом для телеги. Пусть даже свечку для вас держать.

      В день, когда появились эти бродяги, дети, Суи и Така, подкараулившие его у реки, Алукард вообще не хотел выходить из замка. Он был разбит, расколот на части и хотел провести весь день в постели, но упрямство заставило подняться и принести хотя бы воды. Надо было двигаться. Он прозябал день за днем в тягостном уединении и не планировал заводить учеников. Алукард намеревался им отказать, но потом подумал о матери. Наверное, она так же пришла к отцу, решительная и вдохновленная, попросила обучить ее. Он согласился, заранее зная, что пожалеет об этом через следующие пару дней.

      Через три дня Алукард действительно пожалел, но не мог не признать: стало легче. Он поднимался на рассвете, чтобы растолкать близняшек и повести в поле собирать травы, или после полуночи, чтобы изучать звезды. Он поднимался, вставал, двигался, был так занят делом, что не успевал окунаться в привычные самоглодающие воспаленные мысли.

Только по ночам, когда эффект сублимации пропадал, Алукард ворочался на влажных от душного пота простынях, думал о них. Они приходили к нему во снах. Сайфа тонкая, прекрасная, белокожая настолько, что можно было разглядеть, проследить губами каждую вену на запястьях, шее и чуть ниже ключиц, и Тревор, неистовый, яркий, бесящий настолько, что хотелось уткнуть его в подушку и быстро голодно драть, чтобы орал от наслаждения…

 А потом вылизать Сайфу от краснеющих горячих ушей до маленьких очаровательных пальчиков на ногах. А потом долго и вкусно целоваться то с одним, то с другой, когда нападет сытая истома. Они предназначались ему мирозданием, они разбудили его в том склепе в Грежете, маг и охотник из легенды. И они бросили его. Алукард злился на них и неистово любил.

      Алукарду грезилось, как обнаженная Сайфа седлает его бедра и выгибается в руках, смотря из-под ресниц. Алукард проводит пальцами по ее бедрам, очерчивая крупную родинку возле тазовой косточки, сжимает бока и вдруг сталкивается с широкими крепкими ладонями. Алукард поднимает взгляд и встречается с потемневшими глазами Бельмонта, смотрящего на него поверх тонкого плеча Сайфы. От этого взгляда у Алукарда жаркой спиралью сводит живот, и он гладит жилистые предплечья охотника, покрытые тонкими мягкими волосками. Бельмонт трется виском о девичьи волосы, поворачивает ее голову и жадно целует Сайфу, зарываясь пятерней ей в волосы. Алукард смотрит, смотрит как они целуются, переплетаются языками, оттягивают губы и просыпается, задыхаясь, в одиночестве на скомканных простынях с перекрутившимся одеялом.

Один.

В такие утра он чувствовал себя особенно разбитым. Член нестерпимо болел, ломило поясницу, и Алукард, с трудом собирая себя по кусочкам, уходил в омывальню, где достаточно было закрыть глаза и, представив Сайфу и Тревора, кончить, едва проведя по всей длине. В такие дни он сублимировал с особым мазохистским рвением.

        Така и Суи были резвыми ребятками, открытыми до новых знаний, и Алукард нашел в них отдушину. Ему нравилось с ними возиться хотя бы потому, что с ними его не терзал жар вожделения к своим друзьям и вина за смерть отца. В огромный замок Дракулы, теперь его дом, пришло долгожданное движение.

– Я скучаю, – просто сказал Алукард двум маленьким куколкам, когда ему выпала свободная минутка. – Я бы хотел показать, чего я достиг здесь. Я смастерил подъемник в хранилище Бельмонтов, я прибрал весь замок, я нашел учеников. Я…на самом деле я бы хотел, чтобы вы просто вернулись.

      Иногда он мечтал, что Сайфа и Бельмонт действительно вернутся, но Алукард был честен с самим собой. Он уже отчаялся их дождаться.

      Когда он повел Суи и Таку в грозу на тренировку, то вымок до нитки и слег с лихорадкой. Первой мыслью было, что он заслужил. Это его кара, болезнь, сжирающая его тело и разум каждую минуту, долго и мучительно, за грязные, грешные мысли о друзьях и убийство отца. А потом он провалился в бред и холод.

      Алукард метался в бескрайних туманах, урывая видения и грезы. Он звал мать, молил прощение у отца. Звал Сайфу и Тревора (да Тревора, не Бельмонта, потому что перед смертью нужно было быть честным перед самим собой, что ему нравилось произносить это имя). Он умолял забрать его с собой. Иногда сквозь всю муть он чувствовал чьи-то руки, нежно гладящие его лицо, мягкость чужих губ, а потом горькие капли воды и лекарства, протекающие в его горло. Голос. Два голоса. Мягкий и жесткий, но говорившие с нежностью, звавшие его к себе. Алукард же воспаленно понимал, что ему бредится.

***

      Когда жар спал, прошел и бред. Алукард вымученно открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света, бившего в окно. Стояла середина дня, через приоткрытую ставню пахло свежестью и доносилось пение птиц в лесу. Тонкая занавеска тихонько колыхалась, почти воздушная в лучах солнца. Алукард был жив.

Он смотрел в потолок, чувствовал легкую слабость в теле, ощущал свои руки и ноги, чувствовал тепло, но не такое, какое дает одеяло, а тепло прижавшихся к нему с двух сторон людей. Алукард повернул голову и уткнулся носом в волосы цвета поздней пшеницы, золотившиеся на солнце. Алукард медленно выдохнул, не веря своим глазам, и осторожно подтянув слабую руку, запутался в вожделенных прядях пальцами. Боже, мягкие. Как тончайший пух, он был прав.

Сайфа прерывисто вздохнула, но не проснулась, сворачиваясь калачиком под боком, и что-то внутри Алукарда взорвалось восторгом под ребрами. Он прикрыл глаза, и повернул голову в другую сторону, боясь и надеясь одновременно, зная кого увидит. Бельмонт. Нет, Тревор. Охотник спал, уткнувшись ему в плечо, волосы разметались, обнажая лоб и верхний уголок шрама.

      Восторг рассосался, оставляя под ребрами чувство сосущей пустоты. Это все его видения, он еще бредит, грезит ими, видит их в одной постели. Алукард вздохнул и коснулся губами жестких непослушных волос Бельмонта. Пускай. Пусть так, в бреду на краю смерти. Он слишком устал. Они слишком нужны ему.

Алукард пошевелил другой рукой, нашел широкую мозолистую ладонь Бельмонта. Сжал руку в волосах Сайфы, пропуская сквозь пальцы пряди, от одного ощущения которых меж ребер растекался жар. Пускай будут галлюцинации, если их настоящих Алукард получить не смог.

Пускай.

      Его галлюцинация вздохнула и подняла голову, сонно смотря на него восхитительными синими глазами. Алукард с некоторым сожалением выпустил ее волосы. Сайфа моргнула, сбрасывая сонный морок, и придирчиво осмотрела его лицо и коснулась прохладными пальчиками его лба.

– Как ты себя чувствуешь? – взволнованно спросила галлюцинация, но Алукард уплывал от нежного прикосновения и ее мягкого голоса.

– Привет, – невпопад ответил он, растягивая в улыбке губы и не отказывая себе в удовольствии завести встрепанный пшеничный локон ей за ухо, наблюдая, как расширяются ее глаза.

        Рядом пошевелился и сел Бельмонт, растрепанный, с отпечатком подушки на щеке – он вызвал у Алукарда приступ умиления. Вампир хотел провести по отметившемуся рисунку на щеке, но слабость в теле дала о себе знать, не позволяя поднять руку, и он просто погладил его предплечье. Тревор зевнул и задал тот же вопрос, что и Сайфа.

– Как ты?

– Как в раю, хотя должен был быть в аду, – медленно проговорил Алукард, едва ворочая сухим языком, – Есть попить?

      Они оба подскочили и заметались по комнате, пока Бельмонт не нашел и не поднес к губам Алукарда кружку, на которую тот жадно набросился.

– Тихо, тихо, не отберем, – пробормотал Бельмонт, придерживая кружку, чтобы Алукард не пролил на себя. Во рту полегчало, и вампир откинулся на подушку, чувствуя, что хотя все эти простые движения высосали из него все силы, он был счастлив.

– У тебя был жар, – сказала Сайфа, присаживаясь на край кровати, – Когда мы пришли, ты бредил еще почти двое суток.

– Мне кажется, я до сих пор брежу, – проговорил Алукард, чуть тронув ее пальцы, наблюдая, как она, смущенно улыбается.

Бельмонт хмыкнул.

– Ну, уж нет, – сказал он, – не для того я обегал весь лес в поисках нужных лютиков-цветочков, чтобы ты тут заявлял, что еще спишь.

– Кризис миновал, Алукард, – улыбнулась Сайфа, – Ты уже идешь на поправку.

      Алукард смотрел на нее, и мысли в его голове ворочались медленно и лениво, отстраненно подмечая: вот она, Сайфа, вот он, Бельмонт – сидят рядом с ним настоящие теплые, любимые, смотрят на него. А он не может насмотреться в ответ.

– Это вы, – сказал он и улыбнулся, чувствуя, что глаза его вот-вот подведут, и слезы позорно потекут по щекам. – Вы вернулись.

***

      Алукарда накормили принесенным из кухни куриным бульоном и налили травяной чай, не дав пересесть за стол, а заставив покушать в постели. Пока он ел, Сайфа увлеченно рассказывала о приключениях, которые они с Бельмонтом пережили за эти пять месяцев. Пять месяцев! Раньше время ощущалось иначе, казалось, Алукард прожил отшельником годы, а сейчас он чувствовал, что проводил их только вчера. Будто они просто вышли в поле за незабудками и уже вернулись с красивым букетом, который поставят в вазу на подоконнике. Сайфа проследила, чтобы Алукард выпил весь бульон, объясняя тем, что ему нужно восстановить силы. Бельмонт, босой и в простой рубахе без привычной перевязи сидел здесь же в кресле и слушал болтовню мага, поглядывая на вампира.

 – А ты похудел, – заметил вдруг Бельмонт, – Знаешь, когда мы вытащили тебя из склепа в Грежете, ты выглядел лучше, чем сейчас. Сейчас ты напоминаешь мертвеца.

– Иди ты, – беззлобно огрызнулся Алукард, откладывая пустую тарелку, – Зато ты слишком раздался. Чем вы таким занимались, что он настолько потерял хватку, Сайфа?

– Ах, ты… – задохнулся охотник, – Ничего, когда поправишься, я отделаю тебя так, что ты сразу поймешь – моя хватка при мне!

      Он хлопнул себя по бедру, где обычно крепилась, смотанная верная «Звезда». Сайфа тихо смеялась в кулачок, сверкая глазами.

– Мы спасли человечество, – вдруг бесцветно сказала Сайфа, и Алукарду не понравился ее тон, но обращать на это внимание не стал.

– В очередной раз, – отрезал Бельмонт, и недовольно пробубнил: И нам снова никто не заплатил. Я даже больше скажу, об этом даже и не узнают!

Алукард засмеялся. Стало вдруг легко-легко и хорошо. Солнце пробивалось легким ореолом, задевая занавески, путаясь лучиками в волосах Сайфы и золотя кружащиеся в столпе света пылинки.

– А потом мы решили вернуться и, видимо, вовремя, – сказала Сайфа, и взгляд ее стал серьезным.

– Мы испугались, – продолжила Сайфа, – Мы вошли в замок и направились искать тебя, а в библиотеке хозяйничали мародеры. Двое. Мы испугались, что с тобой что-то случилось, раз в замок зашли посторонние. А потом нашли тебя в бреду, ты был очень плох.

      Алукарда согрели ее слова. Они волновались, испугались – это было приятно. Чай горячил, и от каждого глотка по телу проходилось тепло и растекалось спокойствие и умиротворение, хотя кое-что в ее словах напрягало.

– Какие мародеры? – спросил Алукард.

– Видимо залезли, когда ты заболел, – пожал плечами Бельмонт.

– Не может быть. Суи и Така их бы прогнали?

– Кто? – искренне хлопнул глазами Тревор.

В затянувшейся паузе догадливая Сайфа покосилась на дверь, и Алукарда прошибло от пяток до затылка неприятным предчувствием.

– Вы же не…

– Мы – да, – отрезал Бельмонт, быстро обуваясь и надевая перевязь с мечом.

Сайфа тоже засуетилась, и Алукард попытался встать.

– Лежи, лежи, ты только после лихорадки.

– Ну уж нет, – упрямо процедил вампир, усаживаясь на кровати и нашаривая под кроватью сапоги, – Что вы с ними сделали?

– Подвесили за задницу в большом зале, – огрызнулся Тревор.

– Бельмонт! – зло вскрикнул Алукард и вскочил на ноги так резво, будто и не было этих нескольких дней болезни, видимо куриный бульон действительно придал ему сил.

Сайфа подошла и молча отвесила охотнику подзатыльник.

– Да, в порядке они, – проворчал он, посматривая на мага, как нашкодивший щенок, и Алукард страдальчески заломил брови, вдруг разом вспоминая, почему не мог позволить себе этих двоих.

      Хотя бы, потому что эти двое принадлежали друг другу. То, что они вместе, виделось сразу: как переглядываются, как касаются друг друга, как Сайфа между делом поправляет перекрутившийся ремешок у Тревора, как он молча подает ей накидку – они чувствовали друг друга, так что у Алукарда набатом колотило в ушах – они не про его честь. Это была будто оплеуха в самый неожиданный момент расслабленности и отдыха, жалкая, постыдная. Он почувствовал себя в замкнутом кругу, в очередной раз вернувшись к тому, с чего начинал. Он слишком дорожил Сайфой и Тревором, чтобы все разрушить.

– Ладно, – сказал Алукард, устало потирая переносицу, – Ведите к ним. Потом разберемся.

      Суи и Така оказались примотаны к стульям в два слоя и так плотно и тщательно, что таким коконам могла бы позавидовать любая гусеница. Алукард с минуту смотрел на них, не мигая, и перевел гневный взгляд на Бельмонта.

– Я думал они мародеры, – быстро сказал он, поднимая ладони.

      Суи и Така возражающе замычали сквозь кляп, и Алукард поспешил их распутывать, стараясь особо не дышать, потому что от ребят тянулся запах застарелой мочи и пота. Сколько он там болел? Дня два? Два с половиной? Хотя ребятам повезло, что их не убили сразу на месте, пойманных за разграблением вампирской собственности.

 – Вы! Да вы! Да я вас! – краснея от злости и стыда заголосил Така, когда с веревками было покончено. Вокруг его глаза расплывался яркий фиолетовый фингал, а хвост походил на ведьминскую метелку.

– Уймись парень, рожа мне твоя не понравилась, с кем не бывает, – возвел глаза к потолку Бельмонт.

– Вообще-то, – сердито подала голос Суи, которая выглядела, конечно помято, но заметно лучше, чем брат, – сначала спрашивают, а потом бьют.

– Бельмонт, Сайфа, это мои ученики Суи и Така, – поспешно представил их Алукард, – Ребята, это мои друзья…

– Победители Дракулы, – буркнул Така.

– Может лучше извиниться, – сказала Сайфа охотнику, вздернув тонкую бровь, и Бельмонт принял совершенно кислое выражение лица.

– Считайте это тренировкой по поддержанию силы духа, – ответил он, и потопал к выходу, не обращая ни на кого внимание.

Сайфа задумчиво смотрела ему вслед, и повернулась к ребятам.

– В качестве извинений могу накормить вас обедом, а потом ужином, – сказала она, улыбаясь, – только после душа, конечно.

На этом обе стороны конфликта и договорились.

***

      Алукарда упорно кормили куриным бульоном, но уже разрешали вылезать из постели, поэтому он ужинал на кухне, со всеми, за большим столом, наблюдая, как быстро поглощает пищу Бельмонт и аккуратно ест Сайфа. Кажется, он до сих пор не верил, что они вернулись. Казалось: вот-вот он моргнет или неловко дернется и проснется – снова один, в пустом и недвижимом, слишком большом для него замке. Но Сайфа чуть приподнимается и накладывает ему салат на тарелку, а Тревор откупоривает вино.

– Ты уже успел разорить мой погреб, Бельмонт? – сказал Алукард, совершенно не злясь, смотря, как охотник добродушно скалится в ответ. Наоборот, он бы отдал ему все содержимое погреба, лишь бы они задержались в замке еще на пару дней.

      А еще Тревор и Сайфа ночевали в одной спальне, и этот факт медленно и мучительно уничтожал Алукарда. Они уходили вечером, закрывались, а вампир едва находил в себе силы, чтобы не пойти подслушивать или подсматривать в замочную скважину. На них вообще смотреть было больно, до зуда между ребер, и сладко, до какого-то необъятного восторга. Хотелось эгоистично присвоить этих двоих себе, перестать травить душу, перестать мучиться от того, что он никогда не сможет вот так просто подойти и вжаться лбом в крепкое плечо Бельмонта, или переплести с Сайфой пальцы. Это безумие продолжало сидеть в Алукарде, как зараза, как растущая всепоглощающая плесень, и доводило его до трясучки, до воя в подушку по ночам на влажных перекрученных простынях, до боли от сотни игл, пронзающих сердце так, что хотелось разодрать себе грудь. В какой-то момент Алукард осознал, что без них было невыносимо, но с ними все-таки не легче.

        После ужина Алукард долго и едко, как в старые добрые времена, спорил с Бельмонтом, кто будет мыть посуду. В итоге вмешалась Сайфа, пообещав поджарить их обоих, если они не успокоятся. Так уборка досталась охотнику, с условием, что на следующий день вампир не отвертится.

      Алукард уперся ладонями на столешницу, стараясь не прислушиваться к плеску воды сзади, где Бельмонт возился с посудой. Охотник что-то мурлыкал себе под нос, обмывая тарелки. Так по-домашнему, как будто они всегда жили в замке со сломанными двигателями, распределяли обязанности и дела, как будто это и правда их общий дом. Вампир слишком увяз в своих мыслях, и заторможено вздрогнул, когда перед ним появилась рука и провела мокрой тряпкой по столу, собирая крошки.

«Когда он успел» – медленно и неохотно подумал Алукард, чувствуя, как прижимается к нему чужое сильное тело, заставляя сердце биться чаще и разгонять желание, густой патокой стекающее в пах. Бельмонт мыл стол, также мурлыкая себе под нос и касался грудью закаменевшей спины на грани приличия, а Алукард пытался ухватиться за крохи уплывающего сознания.

Бельмонт был горячим, как печка, он чувствовался даже через слой одежды, и лопатки нестерпимо жгло, будто туда приложили раскаленным железом. Хотелось прижаться больше, сильнее, потереться, чтобы сильные руки сжали его почти до хруста, как надо, чтобы почувствовать это – он кому-то нужен. Он чувствовал бедро охотника своим, чувствовал, как дыхание Бельмонта шевелит его волосы на затылке и стиснул столешницу, пытаясь прийти в себя, чтобы позорно не выгнуться и не притереться задницей к паху. Это слегка отрезвило его.

– Давай я отойду, чтобы ты смог вымыть, – поражаясь, насколько хрипло звучит его голос, сказал Алукард и чуть отступив, уткнулся в Бельмонта.

      Когда Бельмонт прижал его бедра к себе и уткнулся лбом ему в плечо, Алукард шумно втянул воздух носом.

– Сейчас. Подожди немного. Я сейчас, – пробормотал Бельмонт, но Алукард медленно уплывал, чувствуя его руки, горячие, крепкие широкие ладони, так правильно ложащиеся на бедра, чувствуя, как упирается в ягодицы его возбужденный член, и впервые жалел, что они сейчас не голые в постели.

      К Бельмонту хотелось прижаться кожа к коже, хотелось попробовать его, слизать солоноватый пот с шеи, поставить там засос, яркий лиловый, чтобы не спадал еще трое суток.

– О, черт побери, – прохрипел Тревор и прижался жесткими губами к шее, от чего Алукард всхлипнул, запрокидывая голову.

После месяцев одиночества простые прикосновения творили с ним что-то страшное. Он выгнулся, как хотелось, сильно, жадно, притираясь задницей к паху, и, схватив руки Бельмонта, повернул голову, вслепую нашаривая губами сначала колючий подбородок, а потом накрывая губы. Они целовались, будто желая друг друга выпить досуха, жадно и глубоко, мокро, так долго насколько хватало дыхания, и едва отстранившись, Бельмонт развернул Алукарда к себе лицом и прижал к столу.

      Глаза Бельмонта были совершенно невменяемые, темные, будто зрачок затопил синюю радужку, и от его взгляда Алукарда пробрало от затылка до паха. У него стояло до боли, и когда Бельмонт потянулся к его штанам, Алукард не удержался и, обхватив ладонью мощную шею, притянул его к себе и поцеловал снова.

– Боже, не могу больше, – сказал Бельмонт едва они отдалились, и к ужасу Алукарда опустился на колени.

Он чуть приспустил штаны, но Алукард схватил его руки.

– Что ты… Сайфа же…

– …прибьет меня, когда узнает, – хрипло сказал Бельмонт и, отстранив его руки, спустил штаны до колен, жадно смотря на член, длинный, с аккуратной розовой головкой, с выступившей мутной каплей на конце. – Она считает, что тебе еще нужно время.

      Он облизнул губы, и обвел головку пальцем, размазывая каплю, восторженно наблюдая, как Алукард давится стоном и зажимает ладонью рот.

– Только я уже терпеть не могу, – проговорил Бельмонт и поддался вперед.

      Когда члена коснулись губы, Алукарду показалось, что его выжгло изнутри, что он умер, рассыпался, растворился – что он уже никогда не сможет существовать как раньше, хотя это было просто прикосновение. Кажется, он кричал, кусая свою ладонь, выгибался, запрокидывал голову, мучился от того, как сладко медленно Бельмонт, обхватив ствол губами, насаживается до горла, утыкаясь носом в жесткие светлые паховые волоски. Бельмонт едва слышно постанывал, посасывая головку, снова брал глубоко так, что у Алукарда в глазах темнело, и крепко держал его бедра, иногда сдвигаясь и сжимая ягодицы, и эти прикосновения горели на коже как удары плети. Безумно, потрясающе, до дрожи в ногах и поджимающихся пальцев. В какой-то момент Алукард поднял руку и вплел пальцы в волосы охотника, дурея от того, какие они жесткие, от того, что вообще может это сделать.

      Наслаждение захватывало его, медленно и туго сворачиваясь в паху, там где нетерпеливо проводил губами Бельмонт. Живот подрагивал, и когда Алукард опустил глаза вниз, то увидел, как растягиваются вокруг его члена темные тонкие губы, встретил совершенно невменяемый мутный взгляд Бельмонта, и это оказалось последним, что он смог перенести. Алукарда выгнуло, растащило-распластало, разбило в дребезги, бросило в оргазм, как в омут с утеса – ярко, восхитительно, страшно-мучительно и сладко. Он кончал, в горячий рот Бельмонту, заглушая крик ладонью, едва осознавая себя, растворяясь без остатка в удовольствии.

      Когда Алукард очнулся, обнаружил, что практически лежит на столе, опираясь на локти, и внизу его ноги обнимают и не дают упасть. Опускать взгляд было страшно, но преодолев себя, Алукард посмотрел, как Бельмонт, сидя на полу, трется колючей щекой о его бедра, щекоча кожу. Алукард хотел провести по его волосам, запутаться пальцами, но внезапно его окатило стыдом так сильно, что он вымученно простонал сквозь зубы. Что он натворил? С Бельмонтом! Боже…

      Он принялся быстро застегивать штаны, приводить себя в порядок, когда охотник поднялся, вырастая рядом, и потянулся за поцелуем. Алукард застыл как изваяние, позволяя чмокнуть себя в губы, совсем по-детски, будто не Бельмонт только что отсосал ему посреди кухни, даже (Господи-Боже нет!) не заперев дверь. Взглянув на его расплывшиеся, натертые губы, Алукард понял, что краснеет, а мысли лениво ворочаются в голове, не позволяя здраво рассуждать. Ему бы сделать что-нибудь, исправить все, что случилось, не дать разрушить то, что они строили на крепкой дружбе одним постыдным порывом, но все, что он мог, так это стоять и смотреть на невозможные темные насмешливо-изогнутые губы.

– Я уберу здесь, – сказал Бельмонт, и Алукард осоловело моргнул.

– Что?

      Тревор многозначительно кивнул на пол, и Алукард наконец заметил половые доски, измазанные чем-то вязким и белесым. От осознания, что это могло быть, он зажмурился, закрывая лицо руками. Где-то на периферии Бельмонт хохотнул и, намочив тряпку, вытер пол. Алукард хотел извиниться. Черное презрение к самому себе уже нашло благодатную почву и проросло в его мыслях, и от былого удовольствия не осталось ни следа, только горькое всепоглощающее раскаяние. Что он натворил? Как он мог… это же… конец, верно?

Алукард затравленно посмотрел на Бельмонта. Тревор хотел что-то сказать, уже набрал в легкие воздуха, распахнул губы (эти невозможные губы), когда на кухню влетела весенним ураганом Суи и что-то быстро затараторила. Как Алукард был рад ее появлению, он готов был расцеловать ее, сделать для нее все что угодно, лишь бы она сообщила, что он нужен в другой части замка, не важно в какой – главное не здесь, рядом с Бельмонтом с губами, которые только что чувствовались на его члене.

***

– ЧТО?

– Я, я просто…

– ПОВТОРИ, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ?

– Гхм…отсосал?

      В следующую минуту Бельмонт увернулся от удара кочергой только благодаря своим наработанным в боях рефлексам. Все-таки у маленькой хрупкой Сайфы рука была тяжелой, особенно в паре с чем-нибудь тяжелым.

– И он… – многозначительно взглянула на него Сайфа, когда первая атака не удалась.

– А он сбежал! – возмущенно всплеснул руками Бельмонт, и Сайфа удивленно хлопнула ресницами.

– Это значит, ты облажался?

– Это значит, что ты, черт меня дери, была права, и он был не готов к такому и…

– И ты облажался.

– Нет.

Сайфа отложила кочергу к камину и глумливо расплылась в улыбке.

– Поверить не могу, что ты так ужасно делаешь минет, – подковырнула она.

– Да нормально я все сделал! – взвыл Бельмонт, но Сайфа была неумолима.

– Вот если бы я отсосала ему…

– Алукарда бы удар хватил на месте, – мрачно заметил Бельмонт, – поверь моему опыту, такое зрелище правда не каждый сможет перенести. Ай! Да я в хорошем смысле! Он бы сдох от восторга, даром, что вампир.

      Он обиженно потер затылок, после затрещины. Сайфа вдруг приникла к нему, обнимая и заглядывая в лицо.

– Я правда так хорошо делаю минет?

– Просто потрясающе!

      Довольная Сайфа, легонько лаская, провела пальчиками по его шее, зарылась в жесткие волосы на затылке, очаровательно улыбнулась так, что у мужчины перехватило дыхание. Бельмонт оскалился, поглаживая ее бедра.

– Люблю, когда ты такая податливая.

– То есть всегда? – невинно уточнила Сайфа.

– Когда не пытаешься прибить меня кочергой, – хмыкнул Бельмонт.

      Она попробовала отстраниться, но не серьезно, играючи, упираясь ладошками в его широкую грудь, и Бельмонту не составило труда удержать ее и притянуть ближе, хотя он знал, что если бы Сайфа действительно хотела уйти, она бы выскользнула из его рук быстрее, чем он успел бы понять, что он сделал не так. Сайфа изящно дернула пальчиком, поманив Тревора ближе, и через секунду они уже упоенно целовались.

      Именно этот момент выбрал проходящий мимо Алукард, чтобы как бы случайно заглянуть в приоткрытую дверь и в очередной раз почувствовать себя полным ничтожеством и самым несчастным существом на свете.

***

      После грандиозного провала Бельмонта, Сайфа решила взять все в свои руки и поговорить. Алукард обнаружился на кухне.

      Едва она зашла, сразу же замерла в дверях, боясь спугнуть то хрупкое задумчивое состояние, разливавшееся в воздухе: Алукард за столом медитировал над чашкой, давно остывшего чая. Он сидел к ней спиной так сгорбленно и будто подавлено, что Сайфа долго мучительно размышляла: подойти обнять его или просто тронуть за плечо. Она выбрала что-то среднее и, тихонечко приблизившись, погладила его плечи. Он вздрогнул и обернулся как-то зашугано, но, увидев, что это Сайфа, расслабился.

– А, это ты.

– А думал, кто? Недобитый монстр Дракулы? – вздернув бровь, весело сказала Сайфа, на что Алукард дернул уголком губ.

– Ну, вроде того.

«Нда, Тревор слегка перестарался» – подумала Сайфа, с сожалением замечая и мрачный уставший вид, и синяки под глазами, и осунувшиеся лицо.

– Прости, если помешала, – сказала она, – Мне показалось, ты заснул над чашкой. Если бы это была тарелка, я бы прошла мимо, но это чашка, и если бы ты решил опустить голову…

– Я понял, – улыбнулся Алукард, и его улыбка показалась девушке не убедительной.

– Ты неважно выглядишь. Что с тобой происходит, Алукард?

– Ничего особенного.

– Мне ты можешь сказать, – укоризненно произнесла Сайфа.

– Нет, правда. Все в порядке.

      Он же не может сказать, что плохо спит из-за разбушевавшихся жарких сновидений, и что на кухне Бельмонт сотворил с ним… Алукард зажмурился и отвернулся, чувствуя, что дыхание его подводит. Приступ стыда и ненависти к себе снова охватил его, и он практически сжался над столом, когда вдруг почувствовал легкие поглаживания на плечах.

– Что ты делаешь? – спросил он, поворачиваясь, но маленькие руки Сайфы настойчиво развернули его обратно.

– У тебя ужасно закостенелая спина, – пробормотала златоуст, касаясь его через рубашку, – Это вредно для кровообращения. И нервов. И сосудов…

      Сайфа мяла его плечи, очерчивала большими пальцами тугие мышцы под тканью, растворяясь в этих прикосновениях, и как никогда понимала Тревора – удержаться, чтобы не совершить что-то более неприемлимое, чем просто массаж, было очень сложно.

Она, прикусив губу, пропустила между пальцев его волосы, бережно перекинула их вперед, провела костяшками пальцев по линии позвонков на шее. Тот же путь хотелось проследить поцелуем, да так, что призывно покалывало губы. Алукард же замер, едва дыша, пытаясь держать себя в руках и не подставиться под нежные ладони. Он жалел, что на нем дурацкая рубашка, и одновременно радовался этому, потому что так он сохранял хоть какие-то крупицы контроля над собой. Сайфа массировала плечи, и Алукард вцепился в столешницу, пытаясь не уплывать в блаженство и держать себя в руках. Если бы он нашел в себе силы обернуться, то увидел бы, как Сайфа будто зачарованная наклоняется и едва касается губами его макушки. Хотя мужчина почувствовал ее дыхание. Он прикрыл глаза, мысленно считая до десяти, и, чтобы не пропасть окончательно, вдруг произнес:

– Что с вами произошло такого, что вы решили вернуться?

Сайфа вздрогнула, смаргивая с век туман, и не сразу сообразила, о чем речь.

– Что?

– Что с вами случилось в Линделфелде?

Сайфа поджала губы и повела плечами, хотя Алукард не видел этого жеста.

– Просто, все оказалось не так, как я себе представляла. Все намного… страшнее, – поморщившись, она отвела взгляд, машинально накручивая прядь светлых волос на палец, – Мрачнее. Безрадостнее. Я не ожидала, что мир таков, вот и все. И что не всегда удается спасти всех.

– Мне жаль, что ты разочаровалась, – сказал Алукард.

– Я не разочаровалась. Просто расстроилась. Это здорово меня подкосило. И Тревора тоже, хоть он и не показывает вида. Ты же его знаешь, – она улыбнулась и весело передразнила, – Эй! Я суровый Бельмонт – я не сгибаемый и никогда не покажу вида, что я раздосадован или подавлен!

      Они тихо посмеялись. Сайфа, чувствуя безнаказанность, перебирала юркими пальчиками волосы Алукарда, а он не мог ей этого запретить.

– Мы потерпели неудачу и решили ехать туда, где сможем отдохнуть, – сказала она, – Душевно отдохнуть. Мы хотели домой. Сюда, Алукард, к тебе.

      Его сердце едва не пропустило удар после ее слов. Алукард повернулся к ней, просто чтобы удостовериться, что она правда это говорит, и увидеть ее лицо, спокойное и ласковое, ее лучистые голубые-голубые глаза. Сайфа мягко улыбалась и гладила его волосы, и Алукард едва не задохнулся от этой нежности, но все равно нашел в себе силы взять себя в руки.

– Пожалуйста, Сайфа, не делай так.

– Как? – ее глаза приняли плутоватое выражение. Она медленно помассировала кожу голову, а потом пропустила волосы Алукарда сквозь пальцы.

– Вот так, как ты делаешь, – прошептал он, едва не закатывая глаза от удовольствия, чувствуя себя жалким от того, что не может сам отказаться от ее рук.

– Так? – тягуче переспросила Сайфа, проводя пальцами по затылку, скользя по виску.

      Кажется Алукард позорно вздохнул и посмотрел на нее очень просяще, как голодный недоласканный щенок. Когда она коснулась его скулы, Алукарда обожгло мурашками, и он все-таки притерся к ее руке. Взгляд Сайфы пылал, как те огненные сферы, которые она запускает во врагов, и от этого взгляда у Алукарда спиралью в паху скручивался жар. Когда Сайфа вдруг наклонилась ближе, мужчина уже не помнил себя. Остались только ее легкое невесомое дыхание, обжегшее губы, и поцелуй, от которого он потерял голову и позволил себе тронуть ее скулу, заправляя выбившийся пшеничный локон за ухо. Ее губы были мягкие и нежные, их хотелось целовать бесконечно, не отрываясь, но в какой-то момент Алукарда будто окатило ледяной водой. Он отстранился с таким ужасом, будто он целовал прокаженную.

– Не. Не. Я…– заблеял он, вскакивая со стула, врезаясь поясницей в столешницу и бормоча дурацкое оправдание, проскользнул к дверям, – Там Така, я обещал ему тренировку. Я пойду. Мне надо идти.

      И он позорно сбежал, оставляя Сайфу одну. Идя по коридору, Алукард рвал на себе волосы, желая провалиться в ад, лишь бы не быть здесь, между Сайфой и Бельмонтом. Он шел, а у него перед глазами стояло непонимающее, осунувшееся лицо Сайфы, расстроенной его бегством. И если бы он мог, он бы все объяснил. Но он не мог.

***

      Сайфа наконец добралась до недр замка, чтобы оценить насколько сильно оплавлены двигатели и можно ли что-то исправить. Алукард заверял, что нет, и надо сказать, был прав. Сайфа видела огромные смятые комья металла, которые когда-то были механизмами, колесами и шестернями, и понимала, что их остается только расплавить до конца и смастерить что-то новое. Обходя механизмы, Сайфа размышляла, и мысли завели ее в тот день, на кухню, когда она не выдержала и потянулась к Алукарду. И хотя он тоже потянулся к ней как утопающий, тянется к спасению, это не помешало ему сбежать от нее без объяснений.

Сайфа выслушала тогда горсть едких комментариев Бельмонта, после чего наколдовала небольшую глыбу льда и обрушила ее охотнику на ногу. Но это не отменило того факта, что Алукард начал бегать от них обоих с завидным рвением. Теперь его невозможно было застать одного. Он был либо с Суи и Такой, чем доводил Сайфу и Бельмонта до приступов ревности, либо прятался где-то в замке. Либо сбегал.

Он так и не набрал вес после лихорадки, осунулся, стал походить скорее на призрака, чем на человека. Смотрел на них воспаленными печальными глазами, когда думал, что никто его не видит. И с этим надо было что-то делать.

       На этих мыслях ее окликнул Бельмонт. Она хотела его выставить, чтобы не мешал думать и работать, но Тревор был очень взволнован, и его волнение передалось ей. Он схватил ее за руку и потащил на выход.

– Я такое нашел! – в восторге говорил Бельмонт, – Идем, покажу.

      Он привел ее на кухню. Оставив Сайфу, Тревор, обогнув стол, подошел к угловому шкафчику и извлек с самого низа две детские игрушки и с каким-то восторгом и триумфом показал их Сайфе. Она уже хотела закатить глаза и отчитать Бельмонта за ребячества, когда наконец разглядела, что именно он держал в руках. Сайфа ахнула. Это были они сами, их уменьшенные копии. Она подлетела к нему так быстро и так взволновано, что едва не сдвинула стол по пути. Две тряпичные аккуратные куколки. Сайфа смотрела на свою копию и пыталась представить себе, как Алукард пришивает пуговички, кроит одежку… насколько же он был одинок, чтобы делать игрушки, похожие на них?

Она переглянулась с задумчивым, непривычно серьезным Бельмонтом.

– Не надо было нам уезжать, – проговорила Сайфа, разглаживая голубой шелк на куколке, – Надо было взять его с собой.

– Мы предлагали, – резко сказал Бельмонт, – Если он так хотел поехать, какого черта он отказался?

Сайфа поджала губы, разглядывая свою куколку, поглаживая ниточки-волосики и блестящие пуговки-глазки.

– Может он боялся? Надо было настоять, забрать его с собой во чтобы то ни стало!

      Дверь кухни внезапно открылась, и Бельмонт с Сайфой вздрогнули, интуитивно пытаясь скомкано прикрыть куколки. Вошедший Алукард был бледен почти до серости и выглядел очень измученно, и Сайфа подавила порыв обнять его. Он мазнул по ним взглядом, и глаза у него тут же ожесточились. Он заметил куколки у них в руках.

– Что вы делаете? – крикнул Алукард, и Сайфа уже хотела начать оправдываться, но ее подвинул Бельмонт.

– О, нет, – опасно протянул он, и в его голосе заскользили нотки сдерживаемой ярости, – лучше ты объясни нам, что ты делаешь.

– Тревор! – возмутилась златоуст, но Бельмонт был непреклонен.

– Подожди Сайфа! Давай, Алукард, расскажи нам, что это все значит.

Бельмонт качнул куколкой, а Алукард невольно вспыхнул и отвел глаза.

– Это вас не касается, – упрямо процедил он, и охотник едва не засмеялся.

– Не касается, да? Ты просто…аргх! Ты еще скажи, что увлекся Вуду!

– Что? Нет! Конечно нет, Бельмонт!

– Тогда что? Эти две куклы говорят нам больше, чем ты сказал за все это время!

– Это всего лишь игрушки!

– Игрушки как две капли воды похожие на нас с Сайфой!

      Попытка оправдаться была жалкой, сам Алукард это чувствовал. Ему было страшно как никогда, и одновременно он чувствовал облегчение: сейчас все закончится. Лучше рубить зараженную руку сразу, чем по кусочку, верно?

– Какого черта ты с нами не поехал? – рявкнул вдруг Бельмонт, – Какого хрена ты отказался? Или что? – тебе легче страдать, пожирать нас голодными глазами и дрочить на игрушки, чем иметь с нами дело?

Последние слова Бельмонт почти проорал ему в лицо, нависая разъяренной неотвратимой скалой. Алукард ощерился как хищное животное, блеснув вампирскими клыками, и внезапно, не отдавая отчета за свои действия, вмазал кулаком охотнику по лицу. Бельмонт отступил на полшага и, бешено взглянув на него, процедил:

– Ах, ты сука… лживая, – и кинулся на него.

      Они сцепились как дикие псы, повалили друг друга и еще катались по полу, нанося удары за ударами, пока Сайфа не прекратила безобразие. Она страдальчески возвела глаза к потолку и, сделав незамысловатый пас руками, вылила на мужчин галлон ледяной воды. Их спутанный комок дрогнул. Бельмонт откатился с вампира почти сразу и, машинально проведя по разбитой губе, хмуро взглянул на распластанного вампира и принялся выжимать подол рубахи.

– Что вы тут устроили?! – накинулась на них Сайфа, – Как малые дети! Это очень в вашем стиле: чуть что – сразу в морду!

      Алукард пошевелился, опираясь на локти, и как-то затравлено оглянулся на них и тут же отвел взгляд. Охотник сломал ему нос, и кровь, мешала свободно дышать, пачкала губы, а еще неприятно стекала по носоглотке, и Алукард с нажимом сглотнул. Он выглядел жалко, весь мокрый, в крови. Когда Бельмонт повалил его, он уже почти не сопротивлялся, чувствуя, что действительно заслужил эту трепку.

– Алукард, – сказала Сайфа, но вампир остановил ее.

– Я знаю, Сайфа, знаю, – он чуть переместился и прислонился спиной к стене, так и сидя на полу, – Если вы захотите уйти, я не посмею вас удерживать…

– Ты дурак? – вытаращился на него Бельмонт, и девушка раздраженно шикнула на него, – Нет, Сайфа, он дурак! Он же это серьезно говорит!

Сайфа посмотрела на вампира с крайним изумлением.

– Алукард, ты нас не понял…

– Нет, Сайфа, все так, – совершенно убитым голосом сказал он, – Простите, что встрял между вами. Я не смог… это было выше моих сил.

      В повисшем молчании, было слышно, как Бельмонт одним тягучим движением оказался на коленях рядом с Алукардом и склонился над ним, опираясь ладонью в стену возле его головы. Вампир зажмурился. Он был уверен, что Тревор его ударит, но тот только тяжело вздохнул.

– Ты только послушай себя. Это не ты встрял, это мы тебя впихнули, хоть ты упирался, но…

Алукард открыл глаза и недоверчиво посмотрел на него. На помощь пришла Сайфа. Она положила руки на плечи Бельмонта и мягко пояснила.

– Тревор хотел сказать, что нас изначально было не двое. Нас было трое. И мы звали тебя, но боялись, что ты нас…не примешь. Что тебе это не нужно.

– И ты отказался от нас, – рыкнул Бельмонт, – Ты и сейчас отказываешься от нас! Несешь чушь. Избегаешь нас, а потом смотришь такими тоскливыми глазами, что меня до нутра пробирает. Мы тебя все равно возьмем, слышишь? Вылюбим всего. Так, что ты подняться завтра не сможешь…

– Тревор хотел сказать, – поспешно перевела Сайфа, бросая на охотника укоризненный взгляд и усаживаясь по другую сторону от Алукарда, – Мы любим тебя. Не отстраняйся, пожалуйста. Дай нам шанс.

      Алукард смотрел на них так пристально и сосредоточенно, будто пытаясь что-то для себя понять и при этом не уплыть в похотливый морок, не прижать этих двоих к себе и больше не отпускать. А потом совершенно детским жестом, вытер рукавом кровь под носом. К слову, вампирская регенерация уже начал действовать, и сломанный нос уже не доставлял неудобств. Сайфа покопалась у себя в карманах и подала ему платок.

– Но вы же…– недоверчиво вновь заикнулся Алукард, но Сайфа провела ладонью по его плечу, и мягко заверила.

– Мы очень тебя любим.

– Да! – сказал Бельмонт, – К тому же, неужели я похож на того, кто будет отсасывать мужчине просто так!

Алукард вздрогнул и тут же залился краской, бросая взгляд на Сайфу.

– Это было недоразумение, – скомкано пробормотал он.

– Конечно! – весело фыркнул охотник, – Я просто шел, споткнулся и упал ртом на член!

– Бельмонт! – возмутился Алукард, а потом не выдержал и засмеялся, запрокидывая голову и обнажая белоснежную шею.

      Прыснула в кулачок и Сайфа, а потом захохотала в полный голос, пряча свое пылающее лицо у него на плече, мокром и холодном и подрагивающим от смеха. Бельмонт странно посмотрел на них и бросился целовать эту белую шею и нежное ушко Сайфы, так удачно выглянувшее из волос, и ее лицо и лицо Алукарда, и целовал, целовал, пока у него не смешалось, кого именно он целует. Алукард перехватил его за подбородок и накрыл губами его жесткий рот и втянул в глубокий мокрый поцелуй, чувствуя колкую щетину и привкус табака и немного крови на разбитой губе. Оторвавшись, он поцеловал Сайфу, и после рта Тревора, она показалась на вкус сладкой, а ее губы мягкими, почти бархатными. Она погладила его по щеке, и это простое движение отдалось горячей волной по позвоночнику. Ощущение счастья и облегчения затопило его.

      У них одежда была мокрая, и воды на пол натекло после того, как Сайфа их разнимала, но Алукард был готов отдаться этим двоим прямо в луже. Горячие ладони Тревора, которые даже сквозь мокрую рубашку прекрасно чувствовались, сжимали, мяли, а маленькие руки Сайфы гладили, обнимали – они оба творили с ним что-то страшное, то о чем он мог только грезить. В один из моментов, когда задыхаясь они оторвались друг от друга, Сайфа посмотрела на своих мужчин темным жарким взглядом и хрипло скомандовала:

– В спальню.

      Они как-то поднялись, добрались до кровати. Бельмонт по пути потерял перевязь и остался без рубашки, а Сайфа без накидки. Алукарда они раздевали в четыре руки, зажав между собой, и он был не против, совсем не против, пытаясь урвать от них прикосновений, будто боялся, что отберут, прогонят.

– Тщ. Тщ, – поймал Тревор заметавшегося Алукарда, – Глупый. Какой же глупый. Кто же тебя прогонит? Ты наш, слышишь? Наш.

      Все смешалось в одно жаркое марево. Его целовали, его гладили. После долгого голодания, прикосновения обжигали почти до боли, как каленое железо, и Алукард терялся в их руках. С него стащили рубашку и прижались с обеих сторон, кожа к коже – и это было так оглушительно прекрасно, что он потерял связь с реальностью на несколько секунд. Бельмонт был жесткий, плотный, касаться его тугих мышц было блаженством, и Алукард гладил широкие плечи и спину. Сайфа податливо льнула к нему и выгибалась, Алукард сжимал её бедра. Это было какое-то безумие, на которое все были согласны.

– Господи, – горячечно шептал Алукард им в губы, – Как же я вас…

      И его целовали, упоенно, властно. А потом затащили на кровать, распяли между собой, и вылизали всего от пальцев ног до кончиков ушей, и Алукард метался между ними, как в бреду, пытаясь одновременно и подставиться под их руки, и погладить, мять их самих. Сайфа легонько укусила плечо, потом поцеловала, перешла на грудь, погладила широкий шрам. Тревор растолкал его ноги, согнул в колени, наклонившись, оцарапал щетиной внутреннюю поверхность бедра. Алукард стонал тихо, тяжело, как от боли, выгибался, когда Сайфа по-особенному выкручивала соски, а Тревор целовал живот, и казалось, его вот-вот разорвет, растащит между этими двумя от наслаждения. Когда ягодиц коснулись перепачканные маслом пальцы, и Бельмонт аккуратно и медленно принялся его растягивать, Алукард зажмурился и сипло выдохнул сквозь зубы.

– Потерпи чуть-чуть, потерпи, – горячечно шептал Бельмонт, – Господи, узкий какой…

      Сайфа окатила его жарким взглядом и переползла вниз. Алукард тут же почувствовал, ее дыхание у паха, как члена коснулись мягкие губы и тут же захватили головку, начиная посасывать. От практически синхронных движений ее языка и пальцев в заднице, сносило крышу и он запрокидывал голову и комкал в кулаках простынь. А потом Алукард смотрел, как Тревор тащит Сайфу за подбородок к себе и целует, скользя языком в теплый рот, ощущая привкус смазки.

 И смотреть на них, видеть их удовольствие стало самым прекрасным, что он только видел в своей жизни. Сайфа наклонилась к Алукарду и поцеловала, чуть прикусывая губу. Тревор убрал пальцы и Алукард интуитивно потянулся за ними бедрами, ловя его взгляд: темный, голодный, практически дикий – от этого жаркая тягучая спираль скручивалась в животе и била в пах.

– Сейчас, сейчас, – едва слышно говорил Тревор. – Потерпи немного. Господи, сладкий, нежный такой. Давно хотел, смотрел, как ты мнешься по углам от нас с Сайфой, так и хотелось зажать тебя и… не могу больше…

      Он потерся горячей головкой о ягодицы, ткнулся и медленно начал протискиваться внутрь, стиснув зубы, контролируя каждое движение. Алукард замер, дыша часто-часто, а потом сладко и длинно простонал, запрокидывая голову.

Тревор вошел до конца, успокаивающе гладя его бедра, и медленно двинулся обратно, борясь с мутным желанием забросить длинные ноги себе на плечи и выдрать по-животному жадно, сильно и яростно. От всей этой медлительности и осторожности, у Алукарда выкручивало удовольствием каждую клеточку, и било жаром в голову. Так сильно, так сладко и всепоглощающе – его так разрывало на кусочки и одновременно склеивало воедино, что глаза подвели его, и из уголка глаз скатились слезы. Сайфа принялась зацеловывать его лицо, ощущая соленую влагу на щеках.

– Сильнее, ну, – едва ворочая языком, потребовал Алукард, и Бельмонт, перевернув его на живот, послушался, наконец-то въезжая на всю длину, шлепаясь о его ягодицы, и вампир застонал, ощущая предельную наполненность на грани боли.

      Сайфа терлась о его бок, и Алукард, перехватив ее губы, голодно поцеловал, практически вгрызаясь в её рот. Бельмонт с рыком вбивался в него, крепко, до синяков держа за бедра, и под веками вспыхивали звезды, разноцветным маревом.

– Иди, иди сюда, – прошептал Алукард Сайфе, и она тягуче скользнула под него, тут же бесстыдно выгибаясь, потираясь упругой грудью о его, вплетаясь пальцами в его светлые волосы, перекидывая их со спины в сторону.

– Тревор, легче, – сказала она, и Бельмонт сбавил темп, давая ей пристроиться под Алукардом и медленно толкнуться, насадиться на длинный, перевитый венами член.

      Она, закусив губу, повела бедрами, и Алукард застонал на выдохе, разрываясь между ее тугой горячей влагой впереди и сладкой наполненностью сзади. Бельмонт, уперевшись ладонями в кровать, уткнулся лбом ему между лопаток, и на пробу толкнулся, слыша тихие стоны Сайфы и Алукарда, и быстро задвигался сипло выдыхая сквозь зубы.

       Каждое резкое движение Бельмонта, заставляло Алукарда въезжать в Сайфу так, что она кусала губы, мотала головой из стороны в сторону, сжимая его плечи. Алукард разрывался между ними, выл от наслаждения.

       Сайфа застонав, сжалась на его члене, а Тревор, поцеловал между лопаток, а потом прикусил загривок, и это стало последним, что Алукард смог выдержать. Наслаждение тугой волной вдруг поднялось откуда-то из поясницы и ударило в пах, вспыхнуло фейерверком, размололо в пыль как в дробилке, и Алукард на несколько мучительно-сладких секунд потерял связь с реальностью.

      ...А в голове тягуче шумела пустота. Тело будто ватное, едва чувствовалось, но Алукард все равно ощущал, как через марево удовольствия нежные любящие руки, стискивают его с двух сторон. Впервые после смерти отца он чувствовал себя живым. Он открыл глаза, когда его смеженные веки ласково поцеловали, и улыбнулся, вплетая пальцы в мягкие волосы склонившейся над ним Сайфы. Прижавшийся к боку Бельмонт целовал его плечо, и его тяжелая широкая ладонь по-хозяйски и так правильно лежала у Алукарда на животе.

– Кажется, я умер. И это была самая прекрасная смерть, – пробормотал Алукард, по очереди целуя сначала Сайфу, потом Тревора, – Ммм, люблю вас. Очень люблю.

– Наконец-то, – щекотно фыркнул ему в шею Бельмонт, – Ничего, сейчас пропишем тебе пару живительных поцелуев…

– Только пару? – вздернул бровь Алукард, не без удовольствия наблюдая, как удивленно вытягивается лицо охотника.

– Много, – нашелся Бельмонт, и от того как хрипло и многообещающе прозвучал его голос, у Алукарда потеплело в паху, – Много-много поцелуев, так что губы сотрешь целоваться. И тогда встанешь у нас по стойке смирно.

– Ну, если не ты, то некоторые стратегические части…хм…по стойке смирно, – мурлыкнула Сайфа и принялась реализовывать обещанное, обхватывая Алукарда за подбородок и накрывая его губы, проскальзывая языком в податливый влажный рот.

      Оторвавшись от него, Сайфа вдруг одним текучим движением оседлала его и выгнулась, потираясь ягодицами о уже вставший член. Алукард зачарованно огладил ее бедра, провел по бокам, сжал упругую грудь, смотря на Сайфу преданными влюбленными глазами. По крайней мере он считал, что они сейчас у него именно такие, как у девственника, попавшего в первый раз в бордель. Когда над ним навис Бельмонт, Алукард сам потянулся за поцелуем, и застонал в его рот, прикусывая губу, потому что Сайфа, медленно насадилась на член и принялась плавно покачиваться, запрокидывая голову и постанывая сквозь зубы.

В какой-то момент Алукард выдохнул заветное «Мои». И все было правильно.

***

Эпилог.

      Сайфа проткнула иголку в ткань, повела и вытащила с другой стороны, чуть натягивая, чтобы нить выровнялась. Потом завязала узел и откусила нитку.

– Всё. Готово, – сказала она и поставила на стол маленькую куколку Алукарда в черной «рубашке» и деревянной светлой стружкой вместо волос.- Теперь полный комплект!

Бельмонт придирчиво склонился над игрушкой, посмотрел то на нее, то на стоявшего рядом Алукарда.

– Похож. По-моему даже симпатичнее, чем оригинал, – вынес вердикт охотник, ехидно смотря на вампира.

      Алукард возмущенно сверлил его взглядом, скрестив на груди руки, а потом его глаза многообещающе сверкнули, и он усмехнулся так, что у Бельмонта резко пропало желание сравнивать, зато появилось желание иного рода. Это была одна из тех дьявольских усмешек, от которых член вставал на раз-два и хотелось поскорей в кровать, причем сразу в колено-локтевую.

Видимо замешательство явно выступило на лице Тревора, потому что Алукард, приблизившись, притянул его за шею и поцеловал, жадно вылизывая его рот, и прикусил нижнюю губу, прежде чем отстраниться.

– Все еще считаешь, что игрушка лучше оригинала? – проговорил Алукард, поглаживая крепкую загорелую шею.

– Только не тогда, когда оригинал целуется так, что колени подгибаются, – пробормотал Бельмонт.

– Эй! – возмущенно донеслось рядом, – Ну, и где моя похвала?

Сайфа насмешливо вздернула бровь, и Алукард расплылся в улыбке и, потянувшись к ней через стол, чмокнул ее в губы.

– Ты наша умница!

      Довольная Сайфа забрала мини-Алукарда и, поставив на полку, к двум другим куколкам, обошла стол и обняла любовников. Тревор тут же скользнул ладонью на талию, а Алукард зарылся носом в её мягкие волосы.

– Я, знаете, чего не понимаю? – вдруг сказал Бельмонт. – Почему у всех куколок нормальная ткань, а мою одели в мешок из-под муки?!

      В насмешливо-возмущенной тишине Алукард засмеялся в волосы Сайфы. Кажется, Бельмонт назвал его чертовым мудаком, но скалясь обнял только крепче, и Алукард почувствовал это снова: всеобъемлющее, восхитительное чувство счастья. Он не один, и никогда таким больше не будет – уж охотник и маг, подаренные ему судьбой, этого не допустят.