Любушский лес прекрасен в любое время года. Высокие стройные сосны вперемешку с широкими дубами и скромными берёзами всегда играли в унисон трепетной листвой. Стоило подняться лёгкому ветру, как они начинали загадочно перешёптываться, почти заговорщицки. Даже солнце, казалось, спрашивало у деревьев разрешения выглянуть из-за тяжёлых крон, прежде чем обдать теплом низкие облака. А хвойные звёзды упорно пытались их проткнуть. Запах стоял насыщенный от благоухающей зелени: травы, листьев, иголок.

Туманы молочной пенкой разливались вдоль берегов рек, торфяников и болот. Тропинки, манившие за собой, блестели лепестками и ягодками барбариса, колючими шишками, ковром из полыни и одуванчиков. В этом месте оживала даже земля; нужно только, упав ниц, прислушаться, чтобы уловить её дыхание. Закрыть глаза и ощутить всем телом биение невидимого сердца.

Наступала ночь. Всё вокруг замирало, будто заколдованное. Деревья смолкали, трава засыпала, и лишь луна охраняла лесной покой. Даже звери не выли, поддаваясь безмятежности.

Но, несмотря на пьянящую красоту, Любушский лес опасен. Любой путник, недооценивший силу природы, попадал в чащу без возможности выбраться.

Солнце стремительно падало за горизонт – на этой широте ночь наступала быстро. Занятые церковной службой, поляне не заметили пропажи крестьянина: не вернулся с охоты, обычное дело. Когда цена твоей жизни меньше цены коровы, влачить жалкое существование захочет не каждый. Взяв с собой только верёвку и бочонок из липы, высокий, тощий мужчина шёл через лес с одной только целью – умереть.

Когда колокольный звон смолк вдали, когда в ноздри ударил острый запах трясины, начался ливень, что проглотил все звуки. Мужчина закричал, но не услышал самого себя. Решив, что дальше идти нет смысла, он закинул верёвку на толстую ветку ближайшего дерева. Джером поставил на землю бочонок, встал на него и надел заранее подготовленную петлю на шею.

«Прощай, лес. Ты единственное хорошее, что было в моей жизни».

Лёгким пинком он вышиб опору из-под ног. Джером надеялся, что всё закончится быстро, он просто закроет глаза и больше никогда не очнётся. Но сейчас, трепыхаясь в петле, чувствовал лишь всепоглощающий ужас. Он мучился, и угасающее сознание преследовала только одна мысль: страдания не закончатся после смерти. Самоубийц ждёт адское пламя, а он отчего-то решил, что сможет его избежать. Небесная кара настигла грешника в тот самый миг, как он накинул петлю на шею. Не заслужил даже умереть в гармонии с собой.

«Господи, молю, прости меня...» – эхом пронеслось в голове, прежде чем сознание померкло.

Плечи и шея Джерома горели. Он открыл глаза и закашлялся, лежа на спине среди болотистого ила. Еле смог поднести пальцы к шее в попытке оттянуть невидимую удавку: не отпускало чувство, будто всё ещё висит в петле. Нечто, похожее на человека, смотрело ему в глаза, но лицо терялось во мраке. Или лица вовсе не было, и он уже в аду, а это начало бесконечного кошмара.

Оно подтянуло Джерома к себе, кладя его голову на колени и заботливо убирая мокрые волосы со лба.

– Ты никогда не умрёшь, – слова доносились до сознания мужчины отчётливее шума дождя. 

Это больше походило на шум, нежели на человеческую речь. Джером мог поклясться, что рот существа не двигался, хотя слова резали без ножа. Он хотел умереть, покончить со страданиями, но это существо помешало исполнить план, который вынашивался долгие годы. Джером остался жив. Только казалось, что вслед за сознанием потерял в петле и душу.

– Убей, прошу, – беззвучно шептал.

Тварь оскалилась, прокусила свою когтистую лапу до мяса, всасывая кровь. Джером хотел пошевелиться, вырваться, но не мог, словно его окутали терновые путы. Тварь прильнула к его губам, изрыгнув в глотку кровь. Джером подавился, захлёбываясь потоком, и не в силах сопротивляться, начал покорно пить. Тварь отстранилась, её ледяные пальцы коснулись бледной щеки, размазывая багровые капли. Больше ничего не сказав, она растворилась во тьме, а Джером снова потерял сознание.

Ощущение времени притупилось. Он очнулся, оглушаемый звуком сердца, что яростно колотилось о рёбра. Сознание скрутило в бараний рог, а все эмоции смешались: ярость, боль, печаль, отчаяние, страх, паника. В голове не осталось привычных для человека мыслей.

Джером потерял контроль над всем. Поначалу тело вело себя как разбитый механизм: руки и ноги не подчинялись. Прошло не менее получаса, прежде чем он смог встать хотя бы на четвереньки. Так Джером и передвигался. Ведомое непонятным чувством, его тело двигалось без участия рассудка, словно зверь, бравший след по запаху. Новые звуки, которые улавливал острый слух, дезориентировали, иногда он падал на землю, но продолжал ползти вперёд. Без цели, без смысла. Когда перед ним оказалась разодранная волками лань, Джером заполз на неё, будто змей, и жадно впился в бездыханную плоть. Человек в нём действительно умер, а на свободе теперь пребывал кровожадный монстр.

Он слонялся по лесной чаще день за днём, поддаваясь приобретённым инстинктам: охотника и убийцы. Иногда он ел трупы, иногда нападал на животных. Его тянуло к крови, только с ней ослабленное тело наполнялось силой. Но чем больше он пил, тем больше её хотел. Неподконтрольная жажда сводила с ума, вызывая вспышки агрессии – зачастую он убивал без необходимости, просто, чтобы выпустить пар. Единственное, что заставало его врасплох – это солнце. Каждый луч нещадно жалил, а глаза были чувствительны к свету настолько, что кружилась голова. Только эта солнечная лихорадка останавливала зверя. После долгой ходьбы под солнцем оставшаяся от Джерома осквернённая оболочка проваливалась в глубокий сон. А ночью просыпалась с новыми силами.

В одну из таких ночей он очнулся от утробного рыка. Над ним навис волк, уставился горящими в темноте глазами и злобно ощерился. Взгляд словно говорил: только шелохнись, и я тебя загрызу. Но монстру внутри Джерома не было страшно. Он занёс кулак и ударил животное по морде. От неожиданности хищник отпрянул, но почти сразу кинулся. Джером заслонился руками, на которых мёртвой хваткой сомкнулись звериные челюсти. Он несколько раз ударил волка коленом, но тот сильнее впился в кости, которые могли треснуть в любой миг. Из-за нахлынувшей горячки Джером не чувствовал боли. Он позволил заглотить кисть и пропихнул руку глубже. Хищник крепче вонзил зубы в плоть, но Джером с силой выдернул язык, выбив волку нижние клыки и окончательно разодрав погрызенную руку о зубы. Животное жалобно взвыло и убежало в темень меж кустов, а монстр остался сидеть на земле у дерева. Кулак с волчьим языком он не сумел разжать, рука походила на изрезанные лоскуты. Лишь когда кровь в жилах перестала бурлить, и с глаз сошла пелена ярости, Джерома пронзила нестерпимая боль. Он вопил во всё горло, пока не потерял сознание от шока.

Джером очнулся спустя сутки, схватка с волком лишила его всех сил. Он болезненно мычал, стоило пошевелить растерзанной рукой, которая, на удивление, больше не выглядела как обрез мяса. Будь Джером самим собой, обязательно задумался бы, как так вышло. Сейчас он бездумно пялился на изуродованную конечность, словно силой мысли пытался её разжать: подсохший волчий язык всё ещё был у него.

Чужое присутствие Джером учуял до того, как в кустах раздался шорох. Он напрягся, готовясь к новому бою, но к нему вышел мальчик с корзинкой грибов в руках. Увидев окровавленного мужчину, тот подошёл ближе и протянул маленькую кадку, в которой осталось немного воды.

– Дяденька, тебе помочь? У нас дом недалеко, я могу позвать батеньку.

Джером потянулся здоровой рукой, но вместо кадки схватил ребёнка и навалился сверху, заглушая крик. Впился в тонкое горло, ощущая, как знакомая энергия растекается по телу. Вместе с кровью, насыщением и чувством силы, пришло облегчение, а боль стала не такой кусачей. Рука Джерома преобразилась и теперь выглядела скорее обожжённой, чем погрызенной. Новая розоватая кожа разрослась лепестками, скрывая рваную плоть от жестокого солнца. К пальцам, наконец, вернулась чувствительность. Джером отшвырнул кусок гнилого мяса и подложил обескровленного мальца под дёреновый куст. Теперь монстр знал, что рядом деревня. И он отправился туда ночью.

Джером убивал без разбора: домашний скот, детей, женщин, стариков, мужчин. Охотиться на людей ему казалось приятнее и проще: они не могли дать отпор, особенно, когда спали. Человеческая кровь пришлась на вкус куда больше животной. Монстр упивался людьми вдоволь.

Спустя два дня после кровавой резни, Джером пришёл в себя среди обескровленных тел. Солнце, что слабым лучом коснулось лица, больше не обжигало как раньше, и глаза не резало так сильно. Он с осторожностью осмотрел руки, покрытые кровяной коркой. Со второй попытки медленно поднялся на ноги: кружилась голова. Но чувствовал он себя бодрым и впервые за долгие годы сытым. Картинка перед глазами казалась ненастоящей: это ведь происки дьявола? Он убил себя, и Бог закрыл за это перед ним двери в рай. Сейчас Джером находится в аду среди кровожадных, безумных монстров, что слоняются вокруг, сводя с ума людские души.

Он вышел на свежий воздух, склонился над открытой бочкой, рассматривая отражение. Затем зачерпнул в ладони воды и плеснул в лицо. Ясность не наступала, с лица тонкими струйками потекла розоватая вода. Джером снял с себя прилипшую одежду, с ужасом понимая, что она тоже насквозь пропитана кровью. Огляделся вокруг и не увидел ни единой живой души. С очередным лучом, который вылез из-под облака и кольнул в глаза, пришли и воспоминания прошедших дней. Сердце отчаянно застучало, а тело поддалось панике. Хотелось рвануть с места, вернуться в чащу и закончить то, что начал. Но Джером погрузил дрожащие руки в воду по самые плечи, а после – и голову. С каждой секундой он понимал, что это не сон и не ад. Все чудовищные убийства совершил он. Деревню настиг мор – Джером Рикса.

Утопиться не получилось, как и не получилось себя зарезать. Что бы он с собой ни делал, раны заживали в одночасье. Джером всё больше убеждался, что это небесная кара, только вместо ада, его оставили на земле и прокляли, обрекая на вечные муки. Ему никогда не будет покоя, не будет облегчения в виде смерти. Не будет ничего хорошего.

Чутьё подсказывало, что с этой утопленной в крови земли нужно скорее бежать. Смыв с себя грязь, Джером обшарил пустые дома, собрав чистую одежду и обувь в котомку. Совесть грызла его изнутри, как и отчаяние. Что, если он снова потеряет контроль? Подобное зверство не должно повториться.

Последний дом, который он осматривал, оказался домом местного пана. Джером забрал все деньги из сундука и немного украшений, что нашёл в шкатулке у кровати. И переоделся в дорогую одежду, которую до этого не мог даже представить на себе.

Прежде чем покинуть деревню, он поджёг каждый дом вместе с трупами убитых им людей. Языки пламени хлестали мёртвую душу наотмошь. Джером взобрался на ближайший холм, наблюдая оттуда за разгоревшимся пожаром. Он сжал в руке серебряный крест, найденный в часовне, и прочитал молитву за души невинных. Найдётся ли такому, как он, место в этом мире?