Спрятанные сердца, потерянная любовь

Мэтт наблюдал за Эки и впервые задумался, насколько же они успели друг к другу прикипеть за эти полтора года. Всего полтора года, а уже нет в мире никого ближе...

Когда Мэтт являлся побитым, лед у его лба держали руки Эки. Когда нужно было высказаться и утешиться, рядом - Эки. Когда он несколько часов просидел на морозе, пока лейтенант не заставил вернуться в здание, отогревался Мэтт, опять же, в объятиях Экайзы.

Как только становилось плохо, они всегда были рядом друг с другом, всегда вытаскивали друг друга из дерьма. Правда, влипал во что-то чаще всего Мэтт... Что там скрывать, это всегда был Мэтт. И вот он впервые задумался, что ни разу даже не спросил, что у Эки на душе. Может, нужно было и самому проявить активность и попытаться помочь в ответ хоть раз? Осознавать собственный эгоизм оказалось неприятно, и Мэтт нахмурился. Конечно же, не станет он напрашиваться быть спасателем. Это не про него.

А вот у Экайзы спасать всегда получалось чудесно. Кого угодно, когда угодно, это выходило так легко и хорошо.

И почему выбор пал именно на Мэттью? В школе было множество людей, куда более достойных помощи и спасения, это было очевидно. Только, почему-то, не в случае Эки, нет. Сложно выбрать кого-то более достойного любви, когда в душе царит любовь ко всему в мире, независимо от его природы. Наверно, из-за этой неизбирательности в теплых чувствах и надежды, что добром можно исправить кого угодно, ведь зло - лишь недолюбленность, Эки и не посчастливилось попасть в не лучшую компанию, а именно - в компанию Мэтта.

- Брось, они правда так и говорят?

Мэтт наблюдал, как ребята, собравшиеся за столом, довольно болтали. Радостный смех Экайзы заставлял улыбнуться, хоть Мэтт и не слушал, о чем шла речь. Что там кто про кого сказал? Главное, что это поднимало настроение главному лучику солнца в компании.

В последнее время вот так посмеяться удавалось редко. Болтать непринужденно, улыбаться, просто радоваться ерунде, - всё это были какие-то не вполне подобающие занятия. Но больше ничего не оставалось. Только так можно было выживать, только так они все держались. Опустевшие места на скамьях старались не замечать. Не сейчас.

Потом, когда все кончится, они вспомнят все, что унесла война. Своих друзей, их шутки, семьи... Мэтт вспомнит о матери. Эки, наверно, тоже будет о ком-то вспоминать...

Мэтт вдруг сам себя пристыдил. Он ведь даже не знал, была ли семья у его самого близкого теперь человека. Был ли кто-то, кто ждал его за стенами школы, или жизнь теперь была только здесь, как и у самого Мэтта? Может, они даже говорили об этом когда-то, но какой-то тупой эгоист никогда не слушал?

Ему впору было бы себя ненавидеть.

Пока оставалась семья, на которой можно было зациклиться, Мэтт больше ни на что не обращал внимания. И даже не думал о том, как на самом деле одинок, как ужасно ведет себя, как он недостоин любви. Только теперь, потеряв все, кроме Эки, он вдруг понял и начал ценить. Ценить эту дружбу, их близость, помощь и поддержку... Больше никого нет. Но даже если бы были, им не сравниться с Экайзой. Теперь это стало очевидно. Удивительно, как открывает глаза риск скорой смерти.

Жаль, что только жнецу с косой удалось вправить мозги Мэтту. Совершенно точно, ему стоило бы ненавидеть такого человека, которым он являлся.

- Пойду посплю, - тихо сообщил он только самому достойному и близкому человеку среди своих друзей, прежде чем пойти в общую спальню - коридор с наваленными на полу спальниками.

Но вскоре стало очевидно, что подумать в одиночестве не удастся. Сзади слышалось, эхом отдающееся от стен, звонкое топотание. Эки всегда нравилось бегать, и теперь шаги, ставшие уже родными, Мэтт узнавал среди тысяч прочих в этой школе.

- Ты какой-то хмурый. Ну, больше, чем можно было ожидать... - яркие красные губы, искусанные в кровь, растянулись в улыбке. Понимающей, доброй улыбке, выражавшей в очередной раз бесконечное терпение Экайзы.

Это даже раздражало. Мэтт все думал о том, как ему далеко до такого отношения к людям, хотя бы самым близким, так тут еще этот тон, эта улыбка, - всё будто специально нацелено, чтобы его поддеть.

- Да заткнись, - рыкнул было Мэтт, но, заметив, как в и без того тусклых зеленых глазах погас последний огонек, моментально пожалел. - Прости... Опять не могу нормально прореагировать...

- Да ничего. Ты хотя бы сразу это понял...

- И что с того?! - попытки утешить не сработали. Мэтт все еще был зол на себя. - Я просто разозлился, что в сравнении с тобой такая гнида... Мне стоит злиться на себя, а не на тебя.

- Ну да... не просить же меня стать позлее, - Эки так ловко удавалось утешающее похлопывание по плечу, что ненавидящий прикосновения Мэтт и не заметил, что был повод для раздражения. Даже чуть-чуть расслабился. - Слушай, тебе не стоит сравнивать себя с кем-то.

- А если мне хочется быть лучше, хотя бы наравне с кем-то конкретным? Если я хочу быть таким же хорошим другом кому-то, как кто-то стал для меня?

Почему-то хотелось высказать все. Кроме них никого в коридоре не было, только холодный сырой воздух и тишина.

- Кого-то или кое-кого?

Смешливость Экайзы обычно веселила, но теперь стала раздражающей. Черт возьми, раз в жизни он решился быть откровенным и говорить все, что думал! Впервые попытался открыться, показать, что хочет стать лучше. Стать кем-то еще, кроме злобного ублюдка Мэтью, не заботящегося ни о ком, кроме себя.

- Ты знаешь, что я пытаюсь сказать, - плюнул Мэтт, сурово нахмурившись. - Короче, забей.

- Я понимаю. Правда.

- Так и веди себя, как надо, если понимаешь! Зачем издеваться?! - не сдержавшись, парень повысил голос, посмотрел свысока на Эки, тряхнул хорошенько за плечи и вдруг уловил в глазах испуг. - Звни, - протараторил, стыдясь и слова, и самого себя, поскорее бы от всего этого отделаться.

- Может, мне не следовало относиться к твоим попыткам рефлексировать так беззаботно. Ты тоже меня прости.

Всепрощение и бесконечное спокойствие Эки, даже после такой резкости, заставили разозлиться. Мэтту, значит, приходится преодолевать себя, чтобы хоть в чем-то стать получше, а кому-то... кое-кому это удается так легко.

- Прекращай это, - злобно рыкнув, Мэтт прижал Эки к стене.

Он злился на себя за свой эгоизм, но слишком сильно любил себя, чтобы признать, что объектом злости является лишь он сам и больше никто.

- Хватит так себя вести, будто специально пытаешься мне показать, насколько я в сравнении с тобой тварь конченная!

- Да я и не... Нисколько не пытаюсь, Мэтт. Что на тебя нашло? - Эки удавалось куда четче осознавать, что происходило, поэтому не замутненный гневом рассудок кричал все это прекратить.

Пока раздосадованный собственной никчемностью парень пытался справиться со своими чувствами, ему было не до того, чтобы заметить, как притерлись их бедра, как тело Экайзы задрожало, но совсем не от холода стены, к которой оказалась прижата узкая спина. Жертва нервно опускала глаза на резинки их штанов, так близко прижатые, что из завязок можно было бы косу плести без труда. На секунду можно было даже ощутить, как узелки давят на живот.

- Да меня просто бесит, что ты постоянно меня спасаешь! Что всегда все делаешь идеально, что всем помогаешь! Бесит, что я тоже так не могу, черт возьми...

Мэтт опустил голову и тяжело вздохнул, не замечая разгоряченного дыхания прямо у своего уха. Он закрыл глаза и никак не мог заметить, что щеки Эки загорелись. Но все-таки он вдруг осознал, что пересек черту. Наверно, друзья обычно находятся друг от друга хотя бы в нескольких сантиметрах?

- Все ты можешь. Если уже думаешь об этом, точно можешь, - Эки с трудом удавалось сохранять спокойствие. В мыслях никогда не было близости с Мэттом, но вот теперь это внезапное, странное соприкосновение вызвало слишком бурную реакцию тела, чтобы решить, что дело лишь в напряжении между ними. - Поэтому мы и друзья. Я знаю, что ты способен на что-то хорошее, если захочешь.

- Точно. Поэтому мы друзья.

Мэтт выдавил улыбку. Он повторил эти слова про себя еще несколько раз, будто усиленно пытаясь вспомнить, что они всего лишь друзья. Наконец, в полной мере осознав, как странно выглядела эта близость, он заставил себя отступить на шаг.

- Пойдем спать. Кто знает, во сколько завтра поднимут.

Экайзе тяжело давалась улыбка, но нужно было дать другу понять, что все шло хорошо. В конце концов, порывы Мэтта, хоть пока и нездоровые, все же говорили о том, что что-то светлое внутри него набирало силу.

Но лечь спокойно тоже не удалось. Из-за заведенного обычая у воинов переодеваться всем вместе, не смущаясь, у Эки не возникло задней мысли, даже после пережитого потрясения, когда кофта полетела в кучу вещей, валявшихся возле спальника.

А Мэтт чуть не задохнулся. Он сотню раз видел эту спину, эти плечи, бледную кожу и россыпь аккуратных маленьких родинок. Видел, но никогда не замечал, а теперь вдруг засмотрелся, будто впервые осознал, что это не фон, не что-то, маячащее на краю поля зрения. Это объект искусства, достойный отдельного внимания.

Взгляд его физически ощущался. Но Экайзе не хватило смелости обернуться. Лишь натянув футболку, объект искусства ответил наблюдателю заинтересованным взором.

- Что-то не так?

- Ничего... Прости. Просто завис, глаза расфокусировались...

Ответить было нечего. Слова о том, что Эки без труда удалось ощутить, как по спине ветерком пробегал чужой любопытный взгляд, могли бы сделать все это еще более неловким. Поэтому, во избежание дальнейших проблем, они легли спать. Разумеется, оба не могли уснуть, и оба мучились от мыслей, прекрасно понимая по чужому дыханию, что были в абсолютно одинаковых ситуациях.

Все произошло ночью. На этот раз их разбудили раньше, чем когда-либо до этого. К рассвету битва уже кончилась. Враг отступил до следующей ночи. Было время разобрать своих мертвых и раненных.

Мэтт искал. Долго искал, бегал по всем корпусам. Сердце билось яростно, не прекращая ни на секунду торопить, гнать куда-то дальше, будто спешка еще могла что-то изменить. Теперь Мэтт совершенно ясно понимал, что кроме Экайзы у него никого нет. И ничего. Эки - его единственный шанс стать хоть кем-то, исправиться. Единственный близкий человек.

Мэтт утешал себя, пытался убедить, что дело лишь в том, что после вчерашнего неловкого эпизода у Эки скопилась какая-то обида, заставлявшая избегать его. Он молился. Впервые в жизни молил вселенную о чем-то, и все, чего он теперь желал, это еще один шанс. Он, пробегая по коридорам, клялся себе, что станет самым примерным и послушным мальчиком, будет заботливым и ласковым другом. Больше не позволит себе вольностей и взглядов, как бы тяжело это не давалось.

Только через время стало очевидно, что попытки утешиться поисками в школе тщетны. Как бы ни было это тяжело теперь, Мэтт должен был пойти на поле боя и искать среди погибших.

Еле волоча ноги, он плелся по влажной земле. В этой стране никогда не бывает дождя, а лучше бы сейчас грохотала гроза. Он бы все отдал, чтобы земля тяжелела от воды, а не крови.

Он смотрел по сторонам не слишком усердно. Будто, если бы пропустил нужное тело взглядом, мог что-то изменить. Но все было бесполезно. Даже расфокусированным, пустым взглядом Мэтт сразу отличил тело Эки. Он всегда отличал в толпе своего единственного друга, всегда чувствовал присутствие, и даже теперь, когда яростно этого не хотел, не мог от своей способности избавиться.

На теле не было ни одной раны. Будто все это было идиотским розыгрышем. Но кожа, обычно бледная, теперь была совершенно белой и прозрачной, будто пустой.

Мэтт не мог больше вяло тащиться по полю. Он побежал, свалился на колени рядом с Эки и попытался заглянуть в закрытые глаза. Кончиками пальцев он коснулся чужой щеки, надеясь, как обычно почувствовать человеческое тепло, но было холодно. Мэтт задрожал, будто этот холод моментально проник прямиком в его душу. Он прижался лбом ко лбу единственного, что оставалось у него в целом мире.

- Ты не можешь уйти. Я не смогу без тебя, и ты это знаешь, поэтому ты просто не можешь вот так оставить меня!

Голос дрожал. То ли от засевшего в сердце ледяного осколка, то ли от неудержимых рыданий. Мэтт гладил щеки и шею Эки, словно надеясь, что еще может их отогреть, и вдруг почувствовал влагу под пальцами.

Он заставил себя отстраниться, на что потребовалось неприлично много сил. Мэтт глядел на закрытые зеленые глаза - слишком хорошо помнил их цвет - и видел, как с мокрых ресниц капали слезы, как они копились в уголках глаз. Казалось, будто Эки плачет, в последний раз с ним прощается. Но Мэтью был недостаточно глуп, чтобы в это поверить. Это его собственные слезы на чужом лице, и ничего больше. Эки не дышит, не чувствует и точно не плачет.

- Пожалуйста, - сорванным в рыданиях голосом взмолился парень, прижимаясь к холодным губам.

Он обещал себе больше никаких сомнительных действий, но не мог... Не мог не признавать, что это всегда было чем-то большим, чем просто дружба. Больше не мог держать в себе всю эту кипящую тоску.

- Прошу тебя, - продолжал он шепотом между отчаянными поцелуями, не способными ничего изменить, - не надо оставлять меня. У меня больше ничего нет, никого. И мне ничего больше не нужно, только ты... Эки, пожалуйста...

Но все было потеряно. Ничего было не вернуть, слишком очевидно даже для идиота вроде Мэтью. И эти холодные губы больше ничего не скажут, не поцелуют в ответ. Тусклые зеленые глаза на него не взглянут с таким раздражающим пониманием и теплотой. Эки больше не будет.