Груз вины

Ответ от Академии на письмо об отставке последовал почти сразу - за Сайно периодически посылали матр, которым поручили узнать более подробную причину и, с очень большой надеждой, переубедить его. Естественно махаматра это узнал не из личного разговора, напротив - подслушал чужие. Не в его принципах было увольняться таким способом, но иного выбора не представилось. Приди он прямо в Академию с кучей людей в нынешнем состоянии, что могло бы случиться? Чёткого ответа не было, но явно ничего хорошего из этого не выйдет.

Следить за матрами удавалось недолго, лишь неделю, чтобы после этого навсегда уйти в тень. А всё из-за одного случая, произошедшего слишком неожиданно и выбившего почву из под ног.

Сайно уже по привычке наведовался раз в пару дней в Караван-рибат для собирания слухов, касающихся него самого. Не только матры спрашивали о нём, со временем эту тему стали обсуждать и обычные люди, но пока только здесь. И после такого медленного, но верного распространения информации об отставке махаматры, внутри него поселился страх. Он говорил о неизбежном проникновении слухов в главный город Сумеру, а там недалеко будет и до Гандхарвы. А это всё означало только одно - Кави, Тигнари и Коллеи могут получить возможность для его нахождения. Не то чтобы он сам не хотел поговорить хоть с кем-нибудь из них - хотя он даже не знал, что скажет в этом случае - но подобно ситуации с жителями Аару и Караван-рибата у него не было совершенно никакой возможности безопасно обсудить всё это с ними. Да и не просто завести разговор, поскольку чтобы добраться до дома аль-Хайтама и Кави или тем более до Гандхарвы, ему придётся проделать длинный путь. Путь, полный огромного количества селений и домов - людей, живущих там. Жажда крови Германубиса могла проявиться в любой момент, где угодно. Или не напомнить о себе вообще. Сайно не знал, а дух не желал что-либо говорить ему, помимо язвительных и очень неуместных фраз, доводящих чуть ли не до нервных срывов.

- Генерал махаматра так и не объявился здесь? - знакомый голос мгновенно привлёк внимание - слишком резко выглянув из-за прилавка с фруктами, Сайно тут же спрятался назад. Догадки оказались верными, и это действительно Набил объявился в Караван-рибате, а такое событие немало удивило. От того только сильнее хотелось спрятаться, но и подслушать, что скажет матра, тоже.

Девушка, с которой говорил Набил, удручённо покачала головой. И уж если Академия начала отправлять знакомых Сайно на его поиски, то они совсем отчаялись. Хотели повлиять положением и личными связями этих людей, но всё уже давно было решено в день отправки письма - кто бы не пришёл к нему, ответ останется тем же и подробностей об его уходе не будет. Да и тем более, для этого им придётся не просто найти его, поймать, но и заставить говорить. А сделать это было бы очень непросто, поскольку сам Сайно, зная просто огромное количество способов заставить выложить всё подчистую, был им всем неподвластен. Умел правильно пытать нарушителей, в особо серьёзных случаях пугал Германубисом - но делал это довольно редко, поскольку некоторые сходили с ума - а собственную выдержку считал чуть ли не лучшей.

Потому что не знал всех способностей духа. Был слишком глуп и доверял ему больше, чем нужно.

Набил ещё о чём-то поговорил с насколькими владельцами товарных лавок, чтобы после неспеша направиться к стене Самиэль. Он стоял там ещё какое-то время, и Сайно, не отводя глаз ни на секунду, внимательно следил за ним. Наверняка тот размышлял, стоит ли искать в пустыне или в деревне Аару. Но Набил был слишком изнеженным человеком, приспособленый только для работы с документами, а никак не для путешествий среди жгучих песков.

Очень хотелось узнать, что его знакомый решит делать дальше, убедиться, что тот сдастся довольно быстро и просто вернётся в Академию ни с чем. И он продолжал бы наблюдать за ним, если бы боковым зрением не заметил что-то странное. И до жути знакомое.

Сайно до последнего не хотел верить собственным глазам, он тут же повернулся в сторону - между прилавками как ни в чём не бывало ходил аль-Хайтам. Тот рассматривал фрукты у одной торговки, но вскоре потерял к ним интерес и стал стремительно удаляться. А Сайно ничего даже не успел сказать, ухватиться хотя бы за одну мысль - увидел лишь, как секретарь скрылся за прилавком, едва ли не цепляясь за доски плащом.

Сердце пропустило удар. Или несколько. Сайно тут же рванул за секретарём, совершенно забыв о Набиле.

Он рассталкивал прохожих, не обращал внимания вообще ни на что, кроме аль-Хайтама - прорывался через толпу словно через самые непроходимые дебри. Боялся потерять секретаря из виду, не отводил глаз от него, следил за колышущемся на лёгком ветру плащом, изо всех сил вслушивался в тихий стук каблуков по каменной поверхности.

Погоня привела его за пределы Караван-рибата, в безлюдный уголок у стены Самиэль.

- Аль-Хайтам! - Сайно выдохся - скорее морально, чем физически - от погони и чуть замедлил бег, всё боясь приблизиться к секретарю. Неуверенно шёл к нему, слушая пропустившее удар сердце, когда аль-Хайтам остановился на его оклик. Тот не обернулся, но никуда не ушёл. Лишь чуть повернул голову назад.

- Сайно, - вдруг затихшее пространство вокруг прорезал голос. Не такой, каким обычно произносилось собственное имя - со всей любовью и нежностью, что трепетно вкладывалась в каждый звук, но не сейчас. Теперь его голос больно колол в самое сердце холодными иглами. Пугал, пуская корни страха в самую душу. Но отступать было нельзя.

Руки невольно сжались в кулаки, а сердце стучало всё сильнее. Надо было что-то сделать, что-то сказать, попытаться достучаться до аль-Хайтама, но мысли не слушались, да и тело тоже. Неподвижно, он всё ещё сверлил взглядом его спину. А воздухе всё больше сгущалась гнетущая атмосфера. Словно весь мир вдруг сузился до маленького островка около стены Самиэль, где они находились, время остановилось и последующую судьбу определял только исход их встречи.

По спине Сайно пробежались мурашки.

Удар сердца, оставивший после себя бесконечно долгую звенящую тишину, и аль-Хайтам наконец обернулся. В своей повседневной манере и с обычным для него безразличием к большинству вокруг, шагнул навстречу Сайно. Медленно, словно хотел проверить выдержку, приблизился к нему, не говоря ни слова.

А Сайно смотрел на него, загипнотизированный чужим взглядом, и понимал - с места он сдвинуться не может. Ноги словно приросли к земле, отрезая возможность к побегу, к какому-либо выходу из этой ситуации. Оставалось только сверлить взглядом аль-Хайтама, в попытках найти ответы хоть на какие-то вопросы, что могли немного прояснить ситуацию.

И вдруг аль-Хайтам вытянул руку чуть вперёд, потянувшись к лицу Сайно. Бесконечно долгое мгновение, во время которого он разглядывал его, и теперь секретарь замер - наверняка можно было подумать, что он превратился в статую, если бы тот не нахмурился спустя секунду. Его рука почти коснулась щеки и Сайно потянулся к ней, в каком-то непонятном порыве желая прикоснуться к чужой коже, но это стало ошибкой.

- Сайно, - снова повторил аль-Хайтам, убирая руку от его лица. Но в этот раз он смотрел точно на него. Словно прожигал взглядом и был весьма недоволен, Сайно мог бы сказать даже, зол - и это чувствовалось глубоко под кожей, будто бы всё происходило на яву. Но так и было. - Зачем ты убил меня?

Никаких мыслей не успело возникнуть, никаких слов не вырвалось изо рта. Аль-Хайтам вдруг стал меняться - от уголка губ вниз стремительно потекла струйка крови, на груди тут же открывались огромные раны, оставляемые невидимыми когтями. И запах - стало пахнуть так, словно рядом в момент разлагался труп. Вскоре вся одежда аль-Хайтама окрасилась в красный, но он всё равно стоял, хотя давно уже должен был упасть. Но упал не он - послышался гулкий удар о землю зелёного кристалла, что казался самым громким звуком на свете. Это стало последней каплей. Теперь он не двигался и до сих пор смотрел - Сайно ничего не мог сделать, лишь чувствовал как сильно дрожат руки. С широкого распахнутыми глазами наблюдал за всем этим ужасным зрелищем. И оно было куда страшнее, потому что сейчас перед ним аль-Хайтам умирал второй раз.

- Нет, нет, нет! - Сайно наконец-то смог сдвинуться с места - схватился за голову, до невыносимой боли впиваясь ногтями в кожу. Тяжело дышал, слишком резко упираясь в каменную стену, чтобы после осесть на землю. Отчаянно зажмуривал глаза, всё пытаясь прогнать образ аль-Хайтама из головы. Но это не помогало - жуткая картинка до сих пор ярко выделялась в сознании, принося всё больше боли, постепенно сводила с ума. Лишала последних остатков разума.

И, когда дрожь во всём теле наконец начала утихать, а беззвучные крики сходить на нет, Сайно осторожно приоткрыл глаза. Страшился увидеть его, но никого рядом не было, лишь фиолетовая дымка постепенно расползалась по камню, чтобы после скрыться в трещинах. Запах тоже исчез. На опустившихся на колени руках спутались волосы - те начали выпадать от бесконечных нервов, пережитых за довольно короткий срок, а под некоторыми ногтями виднелась кровь.

Сайно больше никогда не появлялся в Караван-рибате.

Он ушёл далеко в пустыню, обосновавшись в одном из старых домов давно заброшенного поселения. Стал жить подобно отшельнику - оборвал все связи, больше не бывал в деревне Аару и других местах. По мере своих сил устроил новое пристанище - к себе домой он больше не ходил(и никогда не собирался), потому что абсолютно всё там будет напоминать о нём. Об аль-Хайтаме. Постель, которую они делили вместе, когда секретарь оставался у него, и намеренно забытые вещи - аль-Хайтам не слишком волновался об этом, говоря, что он всё равно стал бывать у Сайно почти так же часто как у себя дома. И все воспоминания, связанные с домом, переплелись с ним. В голове засела чёткая уверенность - на что не посмотри в доме, вспомнишь аль-Хайтама. На стол на кухне, сидя за которым они обменивались ленивыми поцелуями по утрам, чтобы после съесть почти остывший завтрак. Ванна напомнила бы о веселых купаниях вместе, когда они дурачились подобно детям, брызгая друг в друга водой. Кровать тут же приносила мысли о тёплых и приятных пробуждениях в объятиях любимого человека и не только. Казалось, аль-Хайтам теперь всегда был в его доме. Невидимый, но Сайно знал, что он всегда будет чувствовать его незримое присутствие и ждать, когда тот вернётся. Но так было раньше, а сейчас дом наполнился лишь пустотой. Больше некого было встречать.

Сайно не смог бы там больше находиться.

Дни теперь тянулись весьма однообразно - подъём в неопределённое время, поиск еды на день, а главное, самоистязание. Не физическое, нет, у Сайно уже не было совершенно никаких сил брать в руки оружие и ранить себя. Хотя он совершенно точно заслужил невыносимой боли, она никогда не сравнится с тем, что чувствовал умирающий аль-Хайтам. И лишь раз, но Сайно решил наказаться физически. Ему подсказал больной рассудок - если скучаешь по любимому, всегда носи с собой его частичку. Буквально. Именно так он и трактовал собственные размышления, а поэтому впаял в себя кристалл аль-Хайтама, который бережно хранил всё это время. Процесс был очень долгим и болезненным, но у него получилось. Невообразимыми усилиями и страданиями кристалл теперь был у него на коже, там же, где когда-то был у аль-Хайтама.

Прежний регулярный приём пищи стал чем-то совершенно неважным, ровно как и гигиена. Или уход за волосами, которыми Сайно раньше сильно гордился. Всё это больше не имело смысла, а основным занятием стало глядение в потолок старого дома, пока мысленно он уничтожал себя изнутри. Всё думал о том, что всё могло быть иначе. Ведь точно мог бы что-то сделать, предотвратить этот ужасный случай, что теперь навсегда оставил несмываемый отпечаток на его жизни. А лучше было бы вообще не сближаться с аль-Хайтамом, отбросить все свои чувства и никогда не отвечать ему взаимностью. Тогда тот мог бы сейчас буднично ссориться с Кави по мелочам, также ходить на работу, лениво слушая всех остальных, и читать книги. Наслаждаться жизнью. Быть живым.

Но сколько бы Сайно не придавался самобичеванию, всегда неизменным было одно - он ходил на могилу к аль-Хайтаму. В разное время, в зависимости от своего состояния и возможности найти еду, но каждый день. Это стало его отдушиной - насколько было возможно - и некоторым успокоением. Каждый день он исполнял своё корыстное желание и приходил к оазису, хотя точно не имел на это право. Сидел около могилы час, может больше - он не считал. Иногда ронял слёзы на цветы, посаженные им самим. И просил прощения. Тихо, еле слышно произносил эти слова. Знал, что никогда не сможет искупить вину таким ничтожным способом, но всё равно делал это.

И Сайно не мог точно сказать, сколько продлилась эта своебразная рутина. Казалось, ничего не менялось целую вечность. А потом его нашли.

В один из дней, когда чувство вины вдруг накатило куда больше, чем обычно, всё снова закончилось самобичеванием. Разглядыванием потолка, стен, скудно обставленным помещением в целом и бесконечным роем мыслей. И в этот раз попытка достучаться до Германубиса оказалась тщетной, он также молчал. Сайно уже давно подозревал, что теперь дух будет проявлять себя только для словесных издевательств и каких-то своих целей, о которых он тоже решил не оповещать. А самое главное - Германубис всё больше проникал в его мысли. Защита разума постепенно сходила на нет вместе с медленной потерей рассудка, и теперь ничто не мешало духу знать, о чём думает Сайно. Видеть его вину и потаённое желание обернуть время вспять. Чтобы предотвратить убийство аль-Хайтама. Или чтобы всего этого не было вовсе. Чтобы его самого никогда не было в этом мире.

Вдруг послышался протяжный скрип старой двери - Сайно повернулся на звук, с трудом садясь на кровати, и, затаив дыхание, прислушался. Ещё никто не смог добраться сюда и найти его. До этого дня.

Дверь всё-таки отворилась и в помещение мигом ворвался яркий свет. Это ослепило, но всего на пару секунд, спустя которые Сайно разглядывал незванного гостя - тёмные широкие штаны, длинный светло-серый бурнус* с зелёными узорами, доходящий почти до пола и такого же тона куфия**, закрывающее лицо человека. И только из-за торчащих чёрных ушей в нём узнавался Тигнари.

Хотелось сбежать, но это тупик, поскольку путь к единственному выходу закрывал друг.

- Сайно! - чуть приглушённо произнёс Тигнари, с явным облегчением разматывая куфию, с которой тут же посыпался песок. А Сайно вообще не мог найти слов - не думал, что его кто-либо вообще найдёт. Немало удивился, увидев Тигнари, поскольку тот на дух не переносил жару вообще, чего уж говорить о пустыне. Ненавидел песок и зной, не смог бы выжить в печаную бурю. И всё равно его нашёл. Без каких либо надежд и точного плана отправился в пустыню, не попросив помощи у наёмников.

С одной стороны, Сайно очень не хотел больше видеться хоть с кем-либо, потому что он теперь опасен. Он - убийца, совершенно не контролирующий существо внутри него. Может быть, Германубис никого не убивал больше лишь потому, что другие были лишь прохожими и незнакомцами. А тут появился друг Сайно - и это могло стать хорошей возможностью для духа, ещё одним шансом жестоко убить кого-нибудь руками своего сосуда. Но где-то в глубине души хотелось потянуться к Тигнари. Потому что в первые за долгое время он наконец-то увидел кого-то искренне доброго и важного для него самого.

- Мы искали тебя и аль-Хайтама два месяца. Почему вы пропали без... - до этого Тигнари не имел возможности разглядеть всю картину, видимо неумело обёрнутая ткань застилала ему обзор, не давала увидеть самое главное. А чтобы снять куфию, он наклонился, параллельно отрязивая уши от песка. И неудивительно - скорее всего, он неправильно её обмотал. Оттуда столько песка с неудобствами. И запоздалого осознания, когда ничего теперь не мешало Тигнари разглядеть друга. А сердце того медленно считало громкие удары. - Сайно?

- Не подходи! - он отчаянно выбросил руку вперёд, наблюдая, как её начинают оборачивать ещё полупрозрачные фиолетовые ленты. Он больше не контролировал ничего в этой жизни, а поэтому Германубис так легко откликнулся на такой эмоциональный всплеск. Потому что что сам так пожелал.

На удивление, Тигнари послушался - может потому что заметил ленты или просто не ожидал такой реакции - сделал всего один шаг и тут же остановился, навострив уши. И чем дольше он разглядывал Сайно, пока тот всеми силами старался усмирить духа, тем больше боли читалось в его глазах. И неудивительно - он давно не смотрелся в зеркало, но точно был уверен, что выглядит далеко не как раньше. Синяки под глазами наверняка стали заметнее, спутанные волосы теперь мало чем напоминали прежние мягкие пряди, которые так трепетно любил заплетать аль-Хайтам.

Тигнари теперь и вовсе прижал уши, оглядываясь по сторонам. Заметил, в каком запустении находится этот дом, осознал, как жил Сайно всё это время. Но не это озарение было самым болезненным, ведь Тигнари не дурак и наверняка понял, что последние пару месяцев здесь жил только один человек. Всё это было написано на его лице и тут же подтверждено вопросом о том, что с ним случилось и где сейчас аль-Хайтам.

- Ты действительно хочешь знать? - Сайно не смотрел на Тигнари сначала, поскольку боялся увидеть на его лице разочарование и страшился даже просто встретится с его взглядом. Но когда всё-таки повернул голову - тот кивнул, видимо не в силах больше произнести ни слова, не зная, как реагировать и что сказать.

И Сайно поведал ему всю историю - сначала рассказал, как заключил контракт с Германубисом, хотя слушал самого себя и понимал, что всё это звучит подобно больному в бреду. А Тигнари не перебивал и слушал с сильно распахнутыми от удивления глазами, иногла нервно махая хвостом. Пару раз даже пытался подойти к Сайно, когда тот срывался на тихие всхлипы, но он запретил. Сказал стоять на месте, и его друг не сразу понял причину такого поведения. А когда осознал, то со всей силы впился когтями в косяк двери, чтобы не подходить.

Это было тяжело - очень, Сайно еле выдавливал из себя слова и лишь изредка смотрел на Тигнари. Иногда делал паузы, но говорил, глотая отчаяние. Не стал вдаваться в кровавые подробности, но рассказал абсолютно всё. И не забыл упомянуть главного, ведь всё это - было виной Сайно. И только его.

И не смотря на все просьбы, на все запреты, когда после рассказа он вовсе отвернулся к стене, обняв колени, к нему подошёл Тигнари. Моральное истощение уже забрало какие-либо силы прогнать его, поэтому Сайно ничего не сделал. Но вдруг почувствовал - друг его обнял, и это стало обрушением последней выдержки.

Хотя остатки рассудка говорили оттолкнуть Тигнари, Сайно понимал, что ему нужна поддержка. И друг. А поэтому несмотря на возможную опасность от Германубиса, он ответил на объятия, пряча лицо в складках светлого бурнуса. Возможно собственные руки слишком сильно вцепились в чужие одежды, но Сайно различал лишь собственный плач и голос Тигнари. Тот говорил, что в этом нет его вины, пытался убедить в том, что Германубис убийца - не он.

Несомненно, Сайно ценил все слова Тигнари, особенно тот факт, что он не сбежал после всего рассказа, напротив, остался с ним. Зная, что Сайно сделал на самом деле. Почему прятался всё это время. Из-за чего истязал себя. И не было ни одного вопроса про кристалл, хотя было видно какой мимолётный взгляд кинул на него Тигнари.

***

Огромные фиолетовые лапы с длинными острыми когтями придавили аль-Хайтама к земле. Они вонзались в чужое тело, вызывая болезненные крики, ласкающие слух. Сайно наслаждался. Тем, что делал больно аль-Хайтаму, его обречённым видом. А тот отчаянно взывал к его разуму, обессиленно хватался за плечи, пытаясь встряхнуть, дотянуться до него прежнего.

"Сайно, Сайно, Сайно," - всё повторял аль-Хайтам словно мантру. Бесит. Всё это, самому Сайно же просто хотелось насладиться убийством. Вонзить когти глубже в чужую кожу или вовсе разорвать её острыми зубами. Отрывать куски мяса на живую, чтобы после услышать чужие болезненные вскрики. Ведь знал - аль-Хайтам его любил и не мог навредить, а что же сам Сайно? Он его ненавидел. И это чувство, до жути приятная жажда стремительно разносилась по всему телу. Оставляла после себя только одно желание. "Ещё". И не было никаких причин его не исполнить.

Аль-Хайтам был уже весь в крови - та тёмно-красными струйками рисовала узоры на одежде, пачкала её и руки Сайно, чтобы после впитаться в песок. Фиолетовые когти тоже окрасились цветом смерти, но это не особо волновало. Подумаешь, испачкался в крови, если получил от этого невообразимое наслаждение, до приятных мурашек вдыхая запах близкой кончины своей жертвы и губами осторожно собирая кровь. Пачкал теперь и их, чтобы после почувствовать на языке вкус железа, заставляющий приятные мурашки пробежаться по телу.

Но всего этого было до жути мало. Недостаточно. Хотелось причинить больше боли, сотворить вещи ещё ужаснее, чтобы его жертва захлёбывалась в собственной крови. Именно это было ему нужно. Только невыносимые страдания и боль могли уталить его практически животный голод. Насытить его тело до краёв, словно то было огромным сосудом для чужих мучений.

Сайно со всей силы впился зубами в шею аль-Хайтама. Стиснул зубы так, чтобы услышать крики потрясающе сладких страданий. Почувствовать кровь от разорванной кожи и ничтожные попытки спастись.

Но вдруг весь мир тряхнуло, а небо стало стремительно рассыпаться на осколки.

***

- Сайно! - Тигнари тряс его за плечи, пока тот кричал во сне. Метался по кровати, что-то бормотал об убийстве, словно бился в ознобе. Всё никак не хотел просыпаться, обнимал себя, глотая редкие слёзы. Кошмар - это и так понятно, но невозможно было представить, что настолько ужасное приснилось Сайно. И именно поэтому его нужно было разбудить.

Довольно резко, но Сайно всё же проснулся - вскочил так быстро, что они чуть не стукнулись лбами. А после прикрыл лицо руками, слишком сильно сгорбившись. Дышал часто и прерывисто, всё никак не мог успокоиться. Не смотрел ни на что, пряча лицо. Тигнари слышал лишь еле различимые тихие всхлипы.

Он притянул друга к себе, укрывая их обоих бурнусом - снять его не подумал, да и было не до этого. Ночи в пустыне были слишком холодными даже для него, чего уж говорить о Сайно, у которого не было шерсти, а его открытая одежда не слишком помогала. Тем более, этом старом заброшенном доме огонь было разжечь негде и нечем. Тигнари обнял Сайно чуть крепче.

И пока он медленно гладил друга по голове в попытке успокоить, мысли молнией посетило осознание. Сайно ведь явно просыпается так от кошмаров не в первый раз. Что могло произойти с ним, с его состоянием за эти месяцы - Тигнари мог лишь гадать. Сколько его друг страдал и винил себя без какой-либо возможности выговориться или просто побыть рядом с кем-то. Возможно он каждую ночь видел кошмары(и даже не один раз), чтобы после проснуться с криками в пустоту. Чтобы понять, что он один и никто не поможет ему, лишь дух - Тигнари всё ещё не мог поверить в его существование, но верил Сайно - будет издеваться над ним, давя на самое больное колкими фразами.

Сердце почти ощутимо сжалось от переживания за друга.

Оставшаяся ночь прошла вполне без происшествий, а на утро Сайно попросил его кое о чём. Внезапно заговорил - давно проснулся - хотя Тигнари был уверен, что тот ещё спит. От неожиданности он даже одёрнул руку от его головы, всего секунду назад осторожно распутывая его волосы. Сайно лежал у него на коленях, а сам Тигнари перебирал светлые пряди, всё думая о том, что позже стоит уговорить друга их расчесать. Но теперь он навострил уши и замер, услышав своё имя.

- Можешь обещать мне кое что? - этот вопрос явно не предвещал ничего хорошего. После такого Тигнари мог слышать только те просьбы, которые никак не мог исполнить. Не хотел и метался меж двух огней, не зная, что ответить. И сейчас был тот самый случай. Сайно сел на кровати и, заглянув прямо ему в глаза, продолжил. - Ты не расскажешь об этом никому. Тем более, Коллеи и Кави.

Это тупик. Выбор без выбора, без шанса на более менее благополучный исход для всех. Все слова, которые хотелось сказать, вдруг исчезли и осталось лишь молчание. Прижав уши плотно к голове, Тигнари всё ещё глядел на друга. Хотел ему помочь, но не мог врать и другим дорогим людям.

Да и что он мог сказать остальным? Перед Коллеи можно было как-то оправдаться, тем более, что она не слишком часто видела аль-Хайтама. Но чтобы он ей не сказал, его слова произведут лишь временный эффект. Она далеко не глупая и явно рано или поздно заподозрит неладное. Да и сам Тигнари - он не умеет врать о таких вещах. Тем более, постоянно. Если относительно Коллеи ещё возможно было что-то придумать, то Кави - не вариант. С ним возникали проблемы, поскольку тот жил с аль-Хайтамом и уже давно начал подозревать, делать какие-то предположения. Естественно, он не поверит каким-нибудь россказням о неожиданной экспедиции по научным вопросам. Тем более, он делил вместе с аль-Хайтамом дом, а поэтому Кави быстрее всех поймёт, что к чему. Раскусит его и сильно расстроится. Из-за смерти соседа, переживаний за Сайно и вранья Тигнари. А тот даже не представляет, как будет приходить к Кави теперь. В обоих случаях. Если расскажет, то их ждёт долгая ночь(может и не одна), наполненная бесконечным горем и печалью. Если соврёт - никогда не сможет посмотреть любимому человеку в глаза. А ведь это только сейчас Тигнари до сих пор держался - ходил по краю пропасти, норовя вот-вот упасть вниз, в самую глубь отчаяния. Но пока рядом был Сайно, нужно было держаться. И что-то ответить тоже.

Но Сайно поставил его перед нелёгким выбором - сохранить ужасную тайну, соврав при этом Коллеи и Кави, или рассказать об этом им, обрекая несчастного друга на вечные муки совести.

А что же сам Сайно? Если Тигнари соврёт про аль-Хайтама, то ему придётся придумывать отговорки и про друга. Ведь тот вряд-ли теперь вернётся в город, ему даже вчерашний разговор дался очень непросто, а значит, на его встречу с Коллеи и Кави надеяться не стоит. Но даже если так, то зная Сайно, он навсегда останется в пустыне и будет вечно винить себя за случившееся. Может быть, опять скроется ото всех, чтобы его никто не нашёл. До конца своих дней будет страдать и ничего больше.

- Тигнари, - чуть хрипло позвал Сайно, выводя из раздумий и двигаясь ближе. Немного боязливо и неуверенно - всё ещё не доверял самому себе из-за духа - взял его руки в свои, обречённым взглядом уставившись прямо на него. - Пожалуйста.

- Я... - Тигнари смотрел на их руки, не в силах сказать что-либо. Сайно отчаялся - он загнан в угол этой несправедливой жизнью. Словно боги его наказали, но за что - никто не знал. Но даже если так, то никто не заслуживает таких страданий. Тем более, Сайно. Он не должен был проходить через всё это.

Но Тигнари всё ещё не мог ему ничего сказать.