Сны-зеркало души

Пустой школьный туалет, выполненный в бледно-розовых тонах, наполненный глухим эхом, разносящимся в момент, когда капли воды соприкасаются с белой раковиной. Эна смотрит на себя в большое вытянутое вдоль по поверхности всех раковин зеркало. Этот сон давно был ей знаком. Из раза в раз он повторялся, а девушка не понимала, почему? 

Она выходила из туалета, блуждала по пустой школе, стремилась выйти из неё-но двери оказывались запертыми. Сегодня она намерена гораздо дольше простоять около умывальника в ожидании. 

Вдруг, что-то случится? 

Кто-то придёт? 

Раз за разом разум отправлял Шинономе именно в эту точку, а она так отчаянно убегала. Может, надо было просто дольше стоять на одном месте? 

Минуты шли, но ничего не происходило. Когда девушка скривила губы, смотря на себя в зеркало, и недовольно фыркнула, готовясь развернуться в сторону двери, слева раздался чей-то голос, заставивший ее вздрогнуть:

— Спасибо, что дождалась. Мне стоило огромных усилий зайти сегодня в школу - Мизуки привычно засмеялся, а плечи Эны наконец перестали дрожать. Было странно встретить здесь мальчишку, но это было всяко лучше туалетного призрака или, того хуже, демона, или прочей дребедени, о которой Акияма так любит рассказывать, зная, как девчонка этого боится.

Мальчишка подошёл к Эне сзади, убрал темные пряди волос за уши и посмотрел на себя и Эну в зеркале: они очень красивые. И хорошо смотрятся вместе. Мизуки не смог удержаться от поцелуя в правую скулу девочки, отчего та округлила карие глазки, но взгляда от отражения не отвела.

— Что ты здесь забыл? - недовольно фыркнула Эна

— Возможно, этот вопрос должен задавать я. Энанан, пока мы в твоей фантазии, только ты решаешь, кого сюда впускать и для чего – Мизуки улыбается и обнимает девушку за талию обеими руками, соприкасается с ней висками, пока она робеет от формальностей, которые они используют в диалоге. Энанан? Может, ей тоже стоит звать Мизуки Амиа? К сожалению, времени на подумать не было.— Чего ты хочешь, Эна? 

Лицо девочки покраснело скорее от злости, чем от смущения, она скрестила руки на груди, отказываясь говорить. Она не понимала, отчего злится, ведь Мизуки не делал ничего запретного, однако мысли отчаянно путались и перебегали с одной на другую, пока Эна думала о благоразумности своих решений. 

В ином случае, это все ещё ее сон, захочет – Акиямы здесь вмиг не окажется. Но захочет ли она продать демона дружеской ругани, ещё предстоит узнать. 

Пока, продолжая смущаться и кряхтеть себе под нос, как бабка, художница скидывает с себя руки мальчишки. Пуговицы школьной рубашки даются тяжело скорее из-за дрожащих рук, чем из-за материала, но всё-таки расстегиваются. Со всей ненавистью к этой проклятой школе и второй смене Эна бросает рубашку на холодный кафель и даже наступает на неё ногой в грязных туфлях. Чтоб жизнь малиной не казалась. Вновь обращая взор на зеркало, девушка встречается взглядом с Мизуки, который, кажется, вовсе не соображал, хотя и пялился без стыда на грудь в кружевном белье. 

Эна так зла, когда пытается расстегнуть бюстгальтер, что руки совсем перестают ее слушаться. Вот бы она рисовала с таким рвением, с каким пытается сейчас раздеваться, пока Акияма стоит столбом. Не в силах терпеть, она резко поворачивается всем корпусом и выпаливает чуть громче, резче, чем стоило:

— Ты собираешься быть полезным?

Мизуки, словно выйдя из транса, накрывает ее губы своими, и его сразу обдаёт жаром, настолько горячим было лицо девушки. Он лижет и облизывает, старается проникнуть языком внутрь, и Эна недовольно цокает от такой наглости. Не забыв окончательно о просьбе, Мизуки тянется руками к заветной застежке. Девушка выдыхает так сладко, будто не лифчик сняла, а наконец нарисовала обложку для новой песни, и ей даже не перечили.

Эна стоит перед ним полуголая, и теперь он может прикоснуться к тёплой груди. Она не такая большая, как у девчонок из глупых мальчиковых журналов, которые он видел в руках своих одноклассников в средней школе, но грудь Эны в его руках помещается куда лучше бумажек, и ощущается куда приятнее. 

Мизуки бесцеремонно лапает ее, целует то глубоко, что ноги подкашиваются (хотя, возможно, дело в перепаде температур изнутри и снаружи?), то коротко и невинно, но во всех случаях так громко и развратно, что возбудиться можно от одних только звуков, приумножившихся благодаря эху.

Акияма тянет свои ручки к серебристому крану, открывает его и начинает мыть руки. Сейчас Эна выглядит препятствием между ним и раковиной, отчего оказывается прижатой. Сзади неё разгоряченное молодое тело, а спереди-холодный гранит. Она стонет на ухо мальчишке и снимает с его волос резинку, впутывает пальцы в длинные волосы, массируя кожу головы. Мизуки приятно, и он хочет продолжить прямо в этом положении, никак не отодвигаясь от Эны, только больше подставляет свою макушку под ее прикосновения. 

Потерявшаяся в ощущениях девушка не сразу чувствует, как Мизуки отодвигает ткань ее нижнего белья и с хлюпаньем вводит в неё средний и безымянный пальцы, неспешно двигаясь. Эна слишком мокрая сейчас. Она смотрит на себя в зеркало: на такую развратную и открытую, с голыми сиськами, забрызганную каплями чистой воды и шаловливыми длинными пальцами внутри себя.

Мизуки мастерски контролирует свои руки, одной сжимая грудь возлюбленной, а второй двигая внутри. Он размазывает естественную смазку по клитору Шинономе и массирует его большим пальцем, не прекращая движений другими. Когда девушка готова кончить, Мизуки отрывается от неё. 

— Энанан, разреши мне открыться тебе?

Эна, вновь отметившая в своей голове смену обращений, может быть, и позволит, но Мизуки себе – никогда. Во всяком случае, не сейчас.

Мальчишка отходит ближе к стене, медленно снимая с себя школьный розовый кардиган. Хотя бы его он должен снять. Он так боится, ему так страшно. Он хочет быть ближе к любимой, хочет прикоснуться к ней, но все ещё боится, что его отвергнут. Его грудь, в отличии от ее, абсолютно плоская, его трусики мокнут не там, где у неё, и в общем он совсем другой.

Глупы ли его страхи? Для Эны – абсолютно, но она не может не понять, что для избранника этот страх сравним только с ценой жизни. Эна зла. Минуты идут, возбуждение спадает, а он до сих пор медлит, хотя у самого из-под юбки выглядывает стояк. Девушка берет его за руки, возможно, стараясь поддержать.

Окружающие любовнички, когда одному из них было тяжело, брали другого за руки и говорили какие-то слова. Эна загнала эту мысль настолько глубоко в сознание, что уже забыла, какие именно слова нужны, чтобы помочь.

— Не раздевайся, если не хочешь разочаровывать меня – она язвит, но имеет ввиду другое. Она не хочет спугнуть Мизуки. Пока у него есть страх, что Эна уйдёт, увидя его без одежды, лучше будет не раздеваться вовсе. Ей плевать, нужно ли Мизуки снять юбку, чтобы трахнуть ее.

Она хочет, чтобы Акияме было комфортно, но не знает, как это сделать. Получается, пока остаётся только бегать от своих страхов.

Мизуки подходит к ней обратно. Эна опирается руками на раковину и прогибает спину, очевидно подзывая к себе. Она не хочет говорить ему таких вещей вслух.

Мальчишка берет ее за бедра, оглаживает их и подстраивается сзади. Небольшой член входит в неё аккуратно, даже не двигаясь позже. Мизуки несдержанно выдыхает, застывая на месте. Он хочет зайти дальше, хочет доставить им обоим удовольствие, но мучающий страх мешает толкнуться во всепоглощающую теплоту. Эна сама подаётся назад. Заставить его сделать что-либо тяжело.

— Мизуки? Ты начнёшь?

Мизуки страшно. Он не сможет начать. А если он сделает что-то не так и Эна навсегда отвернётся от него? Глупо, возможно, думать о таком, когда его член уже в теле девушки, но бояться никогда не будет поздно, в конце концов, эти страхи окружают его всю сознательную жизнь. 

Он становится увереннее, только когда Эна, недовольно хныкая, унизительно двигается на нем сама. Если они оба унижены, возможно, нет ничего плохого? 

Мизуки уже шевелит бёдрами, но все равно медлит. Художница опускает голову на холодную раковину, стараясь успокоиться и привести мысли в порядок. Ещё не хватало, чтобы Акияма здесь расплакался. Может ли он вообще заплакать?

— Быстрее – тон Эны слишком приказной. От такого и камень бы отошёл с дороги 

— Пожалуйста – добавляет девушка, стараясь сгладить углы. Мизуки хочет ей угодить и отчаянно движется быстрее. Ему тоже приятно?

Вроде бы.

Возможно.

Он ни в чем не уверен, но движется всё-таки быстрее. Акияма не осознаёт своих действий до тех пор, пока вдруг ему не становится так хорошо, что он не хочет останавливаться, да у него и не получается. 

Шлепающие и хлюпающие звуки постепенно наполняют все помещение и отражаются от стен. Шинономе стонет так неподдельно искренне, что мир вокруг словно начинает дрожать. На самом же деле дрожь охватывает только тела юноши и девушки, предающихся самому сладостному греху своей жизни, которым Эна будет упиваться и смаковать, словно на ее языке таящий во рту, нежнейший в своём роде чизкейк.

Акияма ни то выстанывает, ни то хрипит, ни то вовсе голосит ей что-то о зеркале. 

Зеркало.

Шинономе смотрит на своё отражение и прогибается сильнее, рассматривая эротику их с Мизуки времяпрепровождения.

Юноша осыпает секундными мокрыми поцелуями ее лопатки и позвоночник. Холодный воздух, резко контрастирующий с температурой их тел, быстро охлаждал слюну, остающуюся на ее теле. По коже проходит табун мурашек.

Акияма чуть дальше передвигает правую руку с бледного бедра девушки, находит ее клитор. Всего через пару прикосновений ноги подкашиваются, и держаться она может только за кафельную раковину. Ослепляющая вспышка волной проходит по всему телу, заставляет теряться в ощущениях и реальности.

Чувствуя сокращение стенок, Мизуки едва успевает достать член из Эны и заканчивает на ее ляжки.

В холодном женском туалете школы Камияма слышны только частое дыхание влюблённых и капающее на керамическую плитку полупрозрачное белое семя. 

Столько ночей Энанан хотела, чтобы этот сон прекратился, но поцеловавшись с Мизуки после секса, она захотела повторять этот сон, словно диск с новой песней.