Даже в такой дыре, как их новое убежище, Вергилия умудряется воссоздать своё естественное место обитания — уголок стерильности, в котором Данте с удовольствием скидывает дырявый плащ, растёкшийся красным бельмом на глазу. Блик оптического прицела снайперки сменяется бликом хирургических инструментов — Данте расправляет обнажённые плечи и следит за руками сестры, пока та не заходит за спину.
Внутри неприятно бренчат свинцовые пули и обвинения; они не сказали друг другу ни слова с момента спасения Кэт, и, когда Вергилия режет её, Данте сцепляет челюсти. Слова дробятся о зубы, первая пуля звонко бьётся о стенки лотка.
— Будь понежнее с любимой сестрой.
Она чувствует, что Вергилия подняла голову — волосы на затылке шевелятся от дыхания, кожа горит от взгляда.
— Тебя не просили подставляться.
— Тебя не просили стрелять, — огрызается Данте.
Под хваткой Вергилии в плече у Данте скрипят кости.
— Твоё человеколюбие можно спутать со слабостью.
— Повтори это, глядя мне в глаза.
Вергилия вздыхает и обходит кушетку. Искусственный свет от лампы падает на её лицо, зрачки становятся иголочными уколами. Данте передёргивает — она никогда не умела изображать такой участливый вид со взглядом снулой рыбы.
— Данте, — Вергилия спотыкается языком. — Ты моя сестра, и, конечно, я переживаю за тебя.
— Именно поэтому начала стрельбу? — Данте выплёвывает слова с точно отмеренным ядом. — Именно поэтому моя спина похожа на решето, а металлоискатель начнёт пищать при наведении? Мы — я! — обещала Лилит…
— Это сопутствующий ущерб. — Вергилия хлопает ладонями по кушетке с обеих сторон от Данте так сильно, что дребезжат инструменты. — Лилит нельзя было оставлять в живых, она видела нас и тут же донесла бы Мундусу, что нефилимов двое.
Данте смотрит на неё с вежливым удивлением.
— Кэт тоже сопутствующий ущерб?
Вергилия отодвигается, и Данте вдыхает полной грудью. Секунды передышки нужны им обеим. Сестра меняет перчатки, щёлкает резинкой по запястью, нос забивает резкий запах антисептика. Волосы на загривке Данте встают дыбом.
— Человечество есть стадо. — Пальцы, раскрывающие края раны, так же безжалостны, как металлические щипцы; так же беспощадны, как равнодушные слова. — Моя вина, если власть любит ходить на хромых ногах? Лучший пастух тот, что пасёт своих овец на тучных лугах.
Вергилия достаёт новый свинцовый осколок из плоти, и тут же это место занимают её слова — оседают в Данте и гниют.
— Я тебя не хочу понимать вообще, но и ты меня пойми, — издевательски бормочет Данте под нос.
— Ничего личного, Данте. Это не моя мысль: «Так сказал Заратустра».
Во фразе Вергилии было дохуя пиздежа — если Данте и успела узнать свою сестру, то та принимает всё слишком в упор. Она могла бы сказать «близко к сердцу», но чужая грудная клетка её не интересует, всё самое любопытное созревает и гноится у Вергилии в мозгу — и после отравляющими миазмами выходит изо рта. Вергилия препарирует её спину, тогда как Данте хотела бы препарировать её голову.
— Твой приятель Заратустра просто зазнавшийся уёбок.
Данте соскальзывает с кушетки, пальцы сестры выскальзывают из пулевого ранения. Спину тянет и колет, когда Данте наклоняется к плащу за сигаретами. Майка кровавым комом валяется рядом — тоже придётся выбросить.
Вергилия без стеснения смотрит на её тело, и Данте интересно, как сестра выглядит без всех этих остроконечных шмоток и асимметричных подолов. Мысль спонтанная и наглая, Данте вертит её, пока возвращается на место, пока выдыхает дым, пока Вергилия ковыряется в её мышцах. Латексные перчатки скрадывают ощущения, превращают прикосновения в обезличенную холодную процедуру, хотя что может быть интимнее, чем копаться в чьих-то потрохах?
Образ сестры, обрабатывающей перчатки антисептиком будучи полностью голой, так сильно веселит Данте, что щипцы соскальзывают, и Вергилия вновь лезет в рану рукой: в этом нет ни капли сострадания — пальцы копошатся в ней, в попытках подцепить пулю. Это мерзко, это щекотно, это слишком напоминает Данте секс в латексном гондоне, и она снова смеётся.
— Не вертись, — шикает Вергилия и сгибает пальцы так, что Данте прошивает вдоль всего позвоночника. Она скручивается и смотрит на свою грудь с отвердевшими сосками и болтающимся красным амулетом.
— Не знала, что ты предпочитаешь пожёстче, сестрёнка.
Пуля — последняя — летит к дюжине остальных и дотлевшей сигарете. Данте скрещивает руки перед собой, кивает в сторону лотка.
— Может, сделать ожерелье на удачу?
Наблюдать за сестрой в её естественной среде увлекательно — она забывает притворяться той, кем не является. Следить за воссозданием образа примерной шестерёнки системы — захватывающе. Вмешаться — головокружительно. Данте хватает Вергилию за обнажённую ладонь, сбивает её с шага.
— По-моему, мы не договорили.
— По-моему, я честно ответила на твои вопросы. Устранение Лилит — предупреждение угрозы, а умышленный аборт её выкормыша… воспринимай это как отмену мундусовского предзаказа.
С тем же удовольствием, с которым Данте думает о пальцах Вергилии в себе, она бы любя затолкала циничные фразы обратно ей в глотку.
— Нам удалось взбесить Мундуса, и чтобы победить его даже не понадобится удача — он совершит ошибки одну за другой. — Сестра не пытается вывернуться, накрывает ладонь Данте своей и мягко сжимает в ловушке пальцев. У неё аккуратно подстриженные ногти, и Данте представляет ошмётки своей мякоти, забившиеся под них. — Пора проснуться и вернуть украденную свободу. Наше время пришло, сестра.
Данте сметает смысловую шелуху со слов быстрее, чем она осыпается на неё. Апломб фразы смешон, но сестрёнке всегда была присуща излишняя театральность.
— Ты со мной?
Капкан щёлкает зубьями: Данте продолжает держать Вергилию за руку, пока Вергилия держит её за дурочку.
— До самого конца.