Стрелки часов подбирались к половине четвертого ночи, а вечеринка внизу не собиралась заканчиваться. Этот Новый год решили отметить с размахом: сняли загородный дом, достаточно большой, чтобы поместился весь их табор со вторыми половинками, накупили еды, алкоголя и фейерверков, которыми едва не спалили гараж, не разглядев его в темноте. Девочки организовали культурную программу, в основном состоящую из дурацких конкурсов и стандартных игр для вечеринки. В общем, судя по все еще доносящимся с первого этажа довольным возгласам и смеху, праздник удался.

Паша потер уставшие глаза и снова отпил коньяк из спизженной с новогоднего стола бутылки. Возвращаться вниз он не собирался, а в отведенной ему и Анечке комнате было слишком шумно. Зато в закутке на третьем этаже как нельзя кстати нашелся вполне приличный для человека его роста диван. Так что можно было разлечься с комфортом и не портить остальным праздник своей кислой рожей.

Бившее ключом новогоднее настроение давно испарилось. Догадывался, что так и будет, но почему-то до последнего внутри жила уверенность, что получится не обращать на Музыченко внимания. В туре-то справлялся. Может виной тому уютная обстановка коттеджа или ощущение наступающего праздника, когда все желания обязательно должны исполнится, Паша не знал. Но понял, что соглашаться на поездку было очень глупо только переступив порог и заметив воркующих на кухне Аню и Юру.

Лучше бы остался дома, отметил Новый год в компании кота. Вот только Анечка, вложившая столько сил в организацию праздника, не бросила бы одного. Да и что ей можно было сказать: я заболел? появились внезапные неотложные дела? я больше не в силах смотреть на Юрины взаимодействия с женой, потому что схожу с ума, представляя себя на ее месте?

Как там в поговорке: «Как Новый год встретишь, так и его и проведешь»? И если это правда, то Паше предстоят ой какие нелегкие двенадцать месяцев. А ведь в прошлом году они с Юрой под бой курантов целовались в одной из подсобок тату-студии. Обстоятельно так, с чувством. И каким-то образом умудрились не спалиться перед кучей народа, раз за разом на протяжении ночи ускользая в спрятанную от посторонних глаз подсобку.

Последняя мысль заставляет залить в себя еще порцию коньяка и признать, что он поехал бы в любом случае, потому что Юры катастрофически не хватало рядом. Особенно после трех месяцев тура, где они проводили по шестнадцать, а то и все двадцать четыре часа в нескольких метрах друг от друга. Будто руку отрезали, ей-богу. И ее себе пришила Серговна. Он пьяно хихикнул, представляя эту картину, и решил, что на сегодня с алкоголем пора завязывать. Все равно коньяк закончился. Пустая бутылка грустно звякнула, падая на пол, а Паша обнял подушку, вжимаясь лбом в спинку дивана.

Сон не шел, а от мыслей в голове скручивало внутренности. Обещавший избавление от мучающих мыслей коньяк совсем не помогал. Они с Музыченко уже который год ходили кругами надеясь, что кто-то другой сделает первый шаг к Тому Самому Разговору, который расставит все по местам. Они всего лишь друзья, которые едва ли не трахаются на сцене на потеху публике и иногда по пьяной лавочке присасываются друг к другу так, что не оттащить? Или между ними давно зародилось что-то глубокое и настоящее и Юре пора бросать семью и прыгать в объятья изнывающего от тоски и влюбленности Личадеева? Вечные, мать их, вопросы мироздания.

Снаружи послышался грохот разрывающихся фейерверков. В маленькое окошко над диваном было хорошо видно кусочек озаренного яркими красками неба. Паша, грустно улыбнувшись, вытянул шею и залюбовался разлетающимися в воздухе искрами, поэтому не сразу услышал тяжелые шаги по лестнице.

– А я все не мог понять, куда ты исчез, – Юрка смазано улыбнулся, прислоняясь к большому шкафу, который отделял закуток от коридора, фактически создавая еще одну комнату.

– Устал, а здесь тихо, – ответил Паша, поднимая глаза на Музыченко.

Под ребрами неприятно защекотало. Юра походил на маньяка, что загнал жертву в тупик, предварительно отрезав пути для побега. Еще и смотрел пристально, жадно блестя глазами. Освещавшие закуток яркие всполохи фейерверков придавали происходящему сюрреалистический оттенок.

Юра приложился к бутылке шампанского, которую держал в руке, разрушая морок. Оттолкнувшись от шкафа, в несколько широких шагов оказался у дивана и уселся на пол около Пашиных ног. Подперев голову рукой, немигающе уставился на Личадеева.

Паша приподнялся на локте, и устало произнес:

– Юр, три часа ночи. Чего тебе от меня надо?

– Говорят под Новый год, что не пожелается – все всегда произойдет, все всегда сбывается... – он улыбнулся и, нырнув рукой под плед, схватил Пашу за лодыжку – Пашка, а, Пашка, знаешь, что я на Новый год загадал?

Он покачал головой. Юрина ладонь поползла выше, чтобы остановиться в опасной близости от паха. Пашу бросило в жар.

– Что ты делаешь? – едва слышно прошептал он, вдруг пересохшими губами.

– Как там было дальше? – проигнорировал вопрос Юра, театрально возводя глаза к потолку. – Могут даже у ребят сбыться все желания. Нужно только, говорят, приложить старания. Хороший стишок, поучительный. Со вчерашнего дня в голове вертится. Как и ты, – внезапно очень серьезно, глядя прямо в глаза. – Ни как не могу тебя из головы выкинуть.

От этого взгляда не по себе. И внутри все сладко сжимается от его слов. Хочется, очень хочется расслабиться и позволить абсолютно все, но перед глазами совсем некстати вспыхнула пресловутая утренняя сцена в кухне и счастливая Юрина улыбка, адресованная не ему. А еще где-то на задворках разума виновато мелькнула мысль о собственной жене.

Паша разозлился и путаясь в пледе попытался оттолкнуть нагло скользнувшую на член руку. Оказалось, коньяк очень даже действовал. Можно даже сказать играл на руку, что сжимала горячо и правильно, пуская мурашки по всему телу.

– Хватит! Если у тебя недотрах, то вали к жене, а меня оставь в покое!

Попытка лягнуть Музыченко с треском провалилась: нога только соскользнула с дивана, открывая больший простор для действий. Чем тот не преминул воспользоваться. Пришлось прикусить язык, чтобы не застонать от переизбытка ощущений. Довольно скалясь, Юра внезапно отстранился, поднялся на ноги и слитным движением скользнул вдоль напряженного Пашиного тела, чтобы в следующую секунду оказаться прямо напротив его лица.

Между ними от силы пять сантиметров. Юра замер вопросительно глядя в глаза, не предпринимая попытки поцеловать. Ожидая, какой выбор сделает Паша. Будто у Паши и правда есть выбор. Он обнял ладонями его лицо, сокращая жалкие сантиметры, и впился в губы, как жаждала каждая частичка его тела. Юра на вкус как шампанское, мандарины и все самые лучшие вещи на свете. Паша вылизывает его рот изнутри, не давая перехватить инициативу, стараясь запомнить этот момент в деталях. Потому что глупо надеяться, что у него будет еще один шанс.

И Юра позволяет. Позволяет насиловать рот, кусать губы, царапать плечи сквозь тонкую ткань футболки. Позволяет до боли впиться пальцами в отросшие волосы и взять все, что так давно хотелось, только раз за разом проезжается бедрами по вздыбленному паху.

Сложно сказать от чего больше кружится голова. От еще не выветрившегося алкоголя, выжигающего внутренности жара или же потрясающе отзывчивого Юры. Которому, кажется, надоело изображать покорность. Он отстранился, вырывая у Паши разочарованный вздох. Легко прошелся губами по подбородку, спустился к шее, чтобы прихватить зубами бьющуюся жилку, тут же зализывая место укуса. Паша с силой сжал его плечи, подставляясь под настойчивые прикосновения. Юра рванул вверх его футболку, открывая доступ к коже, чтобы сомкнуть пальцы на горошинах сосков, посылая микроразряды тока по коже.

Дорожка влажных поцелуев вниз по животу, пока руки стаскивают спортивки вместе с нижним бельем. Паша зарылся пальцами в темные волосы и, ни на что не рассчитывая, подтолкнул его голову к паху. Сердце едва не выпрыгнуло из грудной клетки, когда Юра, проведя вверх-вниз ладонью по стволу, обхватил губами головку.

Пришлось зажать себе ладонью рот, чтобы не заорать от восторга на весь дом. По телу разливается пламя, а в голове рефреном крутится мысль «Это не первый раз. Он делает это не в первый раз». Пальцами второй руки Паша впился в подлокотник дивана, пытаясь удержать себя от соблазна схватить Юру за волосы, задавая нужный темп. Но тот и сам неплохо справляется, насаживаясь до конца. И Паша готов благодарить всех настоящих и вымышленных богов, за то, что Юрины волосы отросли настолько, что закрывают обзор, потому что способа жить с картиной «Юра Музыченко отсосал мне» перед глазами и сохранить здравый рассудок, человечество еще не изобрело.

Ему слишком много: слишком много эмоций, прикосновений, растекающегося по венам чистейшего удовольствия. Он уже контролирует себя, начиная хаотично толкаться в податливый рот. Он совсем близко и Юра это чувствует, отстранившись в последний момент, рукой помогая кончить.

У Паши в голове вакуум и он отстранено смотрит на то, как Юра сидя на его бедрах в несколько движений доводит себя до оргазма, спуская на Пашин и так заляпанный живот.

Несколько секунд они почти не двигаются, переводя дыхание. Паша зависает, разглядывая влажные губы и горящие восторгом глаза напротив, твердо зная, что никогда не пожалеет о случившимся.

Юра ерзает на его бедрах, заправляясь. Потом помогает натянуть штаны Паше, который вообще-то не собирается шевелиться как минимум до утра. В голове лениво шевельнулась мысль, что шкаф едва прикрывает вход в каморку и они все это время были как на ладони, но она испаряется, под осознанием, что не стоит переживать, если ничего так и не случилось.

Отточенным движением руки Юра поправил волосы и вопросительно посмотрел на Пашу. Тот коротко выдохнул, пытаясь справиться со шквалом эмоций, и улыбнулся ему, показывая, что все в порядке. Музыченко отзеркалил его улыбку, заметно расслабляясь. Расставив руки по обе стороны от Пашиной головы, наклонился, чтобы потереться носом об нос и чмокнуть в щеку.

– Даже знать не хочу, где ты этому научился, – вырывалось у Паши помимо воли.

– А зря, мне есть что рассказать, – он ухмыльнулся, коротко целуя Пашу в губы. Быстро отстранился и натянул ткань футболки на залитый спермой живот. Еще и ладонью сверху припечатал, гаденько улыбаясь.

– Ну вот нахера так делать?! – риторический вопрос, оставленный без ответа.

Потянувшиеся снять испачканную футболку руки Юра перехватил, не давая двигаться. У Паши нет ни сил, ни желания протестовать, и он просто расслабился, прекращая попытки вырваться. А Юре только это и надо.

Он устроился сзади, повернув все еще ворчащего себе под нос Пашу на бок. Футболка неприятно липнет к животу, но череда легких поцелуев в шею помогает выкинуть лишние мысли из головы.

На узком диване удобно лежать впаявшись друг в друга. Юра тепло дышит в шею, выводя только ему понятные узоры на плече. Уютно. И Паша против воли соскальзывает в сон, всем сердцем желая, чтобы утро не наступало.

***

Утром у него раскалывается голова и ноет желудок. Высохшее пятно на футболке царапает живот, а в шею слишком приятно дышит спящий Юра. И Паша не может решить, что из вышеперечисленного раздражает больше. Встать удается не сразу, зато голова почти не кружится и даже получается спуститься по лестнице не переломав всего себя.

В доме тихо и безлюдно. Повсюду разбросаны напоминания о недавнем веселье: пустые и не очень стаканчики, кучки конфетти из хлопушек, кожура от мандаринов и мишура. Вчерашний праздник кажется настолько далеким, будто прошедшим на другой планете, что Паша зависает на несколько минут, пытаясь сопоставить события вчерашней ночи. Здесь веселились его друзья, пока наверху его мир переворачивался на сто восемьдесят градусов. Его жена, наверное, гадала куда он пропал и злилась, что бросил ее одну в новогоднюю ночь. От этой мысли хочется спрятаться где-нибудь на другом конце планеты, но он делает глубокий вдох и идет в их с Анечкой комнату.

Дверь зловеще скрипнула, не предвещая ничего хорошего. Вот только в спальне его поджидала не рассерженная Аня, а Кикир, Вадик и Даня, спящие вперемешку на кровати. Слава всем богам, в одежде. Паша с минуту постоял, разглядывая эту картинку и, сделав несколько фотографий на удачно забытый на прикроватной тумбочке телефон, поспешил в ванную, захватив рюкзак с вещами.

Зеркало отразило непрезентабельную картину: бледного помятого парня с гнездом на голове, темными кругами под глазами и раскуроченными мозгами. Паша, поморщившись от нового приступа головной боли, принялся раздеваться. Футболка, как и ожидалось, испорчена и попытка отстирать ее будет неправильной на слишком многих уровнях. Остается только два варианта: выкинуть, либо оставить себе и когда совсем прижмет запереться с ней в ванной и дрочить до кровавых мозолей. И Паша еще не решил какой из вариантов хуже. Он сунул майку на дно сумки и залез под душ.

Хочется обвинить в случившемся всеобщую атмосферу безумства, долбоеба Юру или же бутылку коньяка, но не получается.

Он не был настолько пьян, чтобы забыть о последствиях.

Паша застонал и прислонился лбом к стене. Прохладные капли воды приятно массировали голову и плечи, понемногу облегчая головную боль и тяжесть в мышцах. Жаль, что нельзя вытащить мозг из черепной коробки и хорошенько промыть с мылом. Забыть случившееся не получится, а сделать вид, что ночью ничего не произошло выше его сил.

Чуть оклемавшийся организм потребовал обезболивающего и пару литров воды. По коттеджу гуляет сквозняк, пуская мурашки по влажной коже. С кухни донесся притягательный аромат свежесваренного кофе, что привело в восторг похмельную часть его сознания и в ужас остальные пять процентов. Хороший кофе в их коллективе умели готовить только Даня Мустаев и чета Музыченко. А судя по тому, что их директор, все еще дрых на Пашиной кровати в наглую развалившись на Вадике, вариантов оставалось не так много.

Хмурый Юра медитировал над дымящейся чашкой кофе, прижимая ко лбу запотевшую бутылку минералки. При появлении Личадеева он приоткрыл глаза и скрипучим голосом сообщил о стоящей на полке баночке аспирина. Запив таблетку водой из-под крана, Паша, слегка пошатнувшись, выпрямился и достал кружку. Удивительно, но страдающий от похмелья Юра все еще готовил восхитительный кофе. Чудеса, да и только.

Пауза затягивалась. Юра, кажется, вообще не шевелился, а Паша предпочитал вспоминать каждый известный ему факт о кофе, лишь бы не думать о вчерашней ночи. Получалось откровенно плохо. Ей-богу, было бы проще оказаться сейчас наедине с Серговной и пытаться поддержать ленивый разговор, старательно отгоняя мысли о жадных руках и настойчивых губах ее мужа на своем теле. С этим он справился бы куда лучше, чем с напряженным молчанием в с каждой секундой сжимающемся пространстве на первый взгляд такой просторной кухни.

С каждым глотком горячей жидкости Паша понемногу возвращался к жизни. Да и не выпил он вчера столько, чтобы с утра лежать полумертвым бревном. Как и Юра, который вел себя совсем по-другому, когда был в дрова. А значит, сейчас сознательно тянул время.

Паша вдохнул поглубже и отставил чашку. Пора. Но Юра снова его опередил, с ударившим по вискам шумом поднявшись из-за стола. Стул опасно закачался на задних ножках, только чудом не упав, чем спас две жизни. Несколько широких шагов и они почти соприкасаются носами.

У него мрачное выражение лица. Морщинка на лбу, которую хочется разгладить пальцами. От него пахнет сигаретами, кофе, немного потом, а еще чем-то родным и свойственным одному только Юре. Этот запах хочется вдохнуть на полную мощь легких и сохранить там навсегда, пусть он и будет похож на сбрендившего токсикомана. Или влюбленного клоуна, как посмотреть.

Юра несколько секунд смотрел прямо в глаза, потроша душу. Видимо найдя там что-то, с хрипотцой и отчаяньем в голосе произнес:

– Назови мне хотя бы одну причину, почему нам стоит забыть все, что случилось ночью.

Мы разрушим не только свои жизни – надрываясь орет Пашина совесть. Вот только слушать ее хочется меньше всего. 

Нужно отдать Юре должное, он и сам все прекрасно понимает и со вздохом, прислоняется лбом ко лбу. Рука ложится на затылок, ласково поглаживая по волосам. У него закрыты глаза и такое печальное выражение лица, что хочется крепко его обнять. Но Паша не двигается, позволяя себе лишь разглядывать длинные ресницы, россыпь едва заметных родинок на щеке и тонкие губы, которые хочется зацеловать до синяков.

– Пиздец, Пашенька, – он шепчет прямо в губы, все еще не открывая глаз. – Нам с тобой пиздец.

Где-то на втором этаже хлопает дверь. Юра медленно отстраняется, напоследок погладив по щеке, и выходит из комнаты, оставляя Пашу в одиночестве бороться с еще не прошедшим похмельем и желанием выйти в окно. Жаль только, что даже боль в переломанных костях не приведет в порядок порушенную к чертям систему моральных ценностей в его голове, и даже начавшемуся за окном снегопаду – первому в этом году – не скрыть их случившихся и будущих проебов.

А проебов не избежать. До возвращения в Питер еще два дня и за это время они точно успеют сделать что-то такое же глупое и невероятно палевное. Потому что Юра теперь знает, как у Паши сносит от него крышу. Потому что за четыре года напряжение между ними достигло такой степени, что достаточно маленькой искры для пожара катастрофических масштабов. Потому что при одной только мысли о вчерашней ночи под кожей разливается кипящая магма.

Так гори оно все огнем.