Штормовое предупреждение

— Твои шуточки в одно место себе засунь, — Тиан по телефону шлёт его к чертям не в первый раз. И разумеется, ответ по ту сторону телефонной линии его бесит до вставших дыбом перьев.

— Без тебя не получится это сделать, пернатик, — мягкий смех рушит все надежды гром-птицы обматерить его с ног до головы и бросить трубку. Когда всё успело пойти наперекосяк в общении с сильфом? Гроза его знает, но этот парень одним своим видом заставлял его забыть как дышать, а молнии вились по фалангам витиеватыми нитями спиральных дельт. А уж его смех — подавно. Тиан перекладывает телефон к другому уху, когда в магазине параллельно выбирает на развес любимые ягоды, не сбросил вызов, упрямец хочет показать, что его не задевает это всё... Что его шутки на грани фола не делают больно душе, которой он запретил давать надежду, твёрдо вбив в голову, что у них ничего не выйдет. Просто потому что... А почему собственно?

Слишком разные?

Эфир словно с первого дня так подшучивает, что сложилось у грозового монстра впечатление, будто всегда это было лишь чёртовым юмором. И ничем более. И стоило появиться другим эмоциям, как это стало Бастиана злить до скрипа накрепко сжатых челюстей.

— Ты ради самоутверждения позвонил? Или надо чем подсобить? — синекрылый монстр хмурится. Он не в первой помогал парнишке, тот решил ни с того ни с сего переехать, а Тиан помогал выбрать участок и львиную долю усилий положил, чтобы построили там добротный дом. Уж в этом он понимал — свой отстроил самостоятельно.

— Глупый, я просто хотел поговорить, — Тиан слышит тоску в голосе друга, и это настораживает с первых нот. Они знакомы уже не первый год, так что на такие вещи есть повод насторожиться.

— Да, без проблем, птенчик. Я тут в магазине просто, сезон ягод в самом разгаре. Даже на клубнику подсел по твоей милости, — ворчит птиц, уложив в корзинку упаковку блестящих ярких и ароматных ягод, что накрепко сложились в ассоциативный ряд с Эфиром.

— О-о-о-о-о, какая прелесть. Я польщён, что автор твоей новой зависимости – я, — снова шутит парень, что где-то там в новом доме раскладывал вещи, — жаль, что не я её причина.

— А мне жаль, что я не могу тебе навалять прямо сейчас, — ворчит в ответ пернатый и начинает пробивать товары на кассе самообслуживания, — чё там с вещами, всё перевезли? А то могу сгонять да отвезти остатки к тебе... Ключи у меня есть. Кстати, надо бы их тебе отдать.

— Да, к слову я для тебя сделал дубликат от нового дома, — почти перебивает его сильф, а сам в неловкости мнётся у окна... Сжимает одежду на груди, там душа отчаянно дрожит, словно новые стены давят простором одиночества еще сильнее, и от этого начинают дрожать пальцы и голос. И ему дьявольски жаль, что Тиан этого не видит... Он бы хотел, чтобы тот заметил. И ведь Эфир сам виноват, прячет эти чувства за семью замками, словно мазохист мучает себя, не приняв во внимание, что не он один страдает от недомолвок. Что-то между ними явно изменилось, но они теряли эту нить день ото дня, отдалились немного и восприняли всё происходящее неправильно, выстроили барьер, колючая проволока которого окутала души болью незаживающих ран одного происхождения — нужды друг в друге.

— Я приеду, Эфир. Сейчас, дела только довершу... Погода сегодня жаркая, я еле крылья волочу. Так что к вечеру если буду, нормально? — мужчина вздыхает. Идёт на поводу своих эмоций в который раз, хочет быть рядом вопреки. И ничего с этим не может поделать, хоть с неба падай камнем.

— Конечно, Ти... Я жду тебя. Хах, сегодня дали штормовое предупреждение, — парень фыркает, — не твоя затея?

— Мне вот делать нехрен больше...

— Всё-всё, понял. До встречи.

— Увидимся, малой, — Бастиан сбрасывает и долго смотрит в экран с легким прищуром неважного зрения, но словно бы сквозь гаджет, — я тебя тоже жду, малыш, — добавляет огорчённо немного, прежде чем спрятать телефон в карман кожаной куртки и, подхватив пакеты с едой, покинуть торговый центр.

И так каждый раз.

Они оба в пустоту говорили слова, оборвав разговор друг с другом. Такие слова, что хорошо бы сказать лично, а не стенам и глухим к их боли смартфонам. Это повторялось в десятках подобных диалогах, когда из-за работы и дел они не могли пересечься лично. Эфир сменил место работы, пошел на повышение, оброс множеством обязанностей, но когда все устаканилось, время занял переезд в дом его мечты. Только вот мечта оказалась холодной и тёмной в его одиночестве, это чувство только росло с годами и порой ему казалось, что это сродни сумасшествию. Только Тиан остался тонкой ниточкой, которая держала его в собранном виде, не давала рассыпаться в искры паники как быстро сгорающий бенгальский огонь. Но теперь он смотрел шокированно на собственный телефон, словно ослышался... Тиан то ли по невнимательности, то ли по стечению обстоятельств какого-то сбоя не сбросил вызов, и его последние слова, написанные болью и тоской сильф слышал.

— Тиан... что... — выдыхает и с сожалением сжимает телефон, едва не швырнув в стену в ярости на самого себя, — вот я идиот... Придурок... Кретин... — столько упущенного времени, а стоило всего-то присмотреться внимательнее, увидеть в огненном пламени расплавленного золота эти чувства, на которых он, сам того не зная, вероломно играл с первого дня их встречи. Просто потому что не верил в то, что мог быть интересен такому как Бастиан. Потомку великих существ грозы и неба... Эфир решил, что стоит поговорить, увидеться немедленно, просто побыть рядом, дать понять, что Тиан ждет его не напрасно. Он на улицу вылетает помятым, наперекосяк одетым вихрем и практически бежит к дому Бастиана, благо жили они теперь не слишком далеко друг от друга. Хорошо хоть не спотыкается, не падает, ломая хрупкие от рождения тонкие кости, что уже случалось и не раз. И рядом в такие моменты был именно Тиан: только он мог унять его боль, отключая ту магией молний, только он возился с ним, пока всё заживёт, только он мог ночевать у его постели, накрыв теплым крылом цвета неба перед рассветом.

А не столь далеко уже слышится гул приближающихся раскатов скорой грозы, что желала стать завершением знойного дня в этих краях. Она катит свинцовую тяжесть облачности по холмам будто волны, пригибает ветром к земле растительность и щедро изливается ливнями на сушь испытывающих жажду земель. Из-за этого за Эфиром вздымается немного пыли — он торопится, а попав под ливень смеётся, раскинув руки. Воображает, что летит.

Окрылённый.

К дому полюбившегося монстра он прибегает мокрый насквозь, улыбка тянет лицо, блестят от воды кости цвета крем-брюле, одежда липнет к рёбрам и бёдрам, душа мерцает в предвкушении. Он стучится, ждет знакомых вальяжных шагов и шелеста сотен перьев, но ответом ему — звон слепого ливня и грохот набравшихся мощью молний. Червячок сомнений елозит в мыслях, а вслед за ним расцветает беспокойство. Эфир набирает номер Бастиана, но гудки рвут пунктиром звучание грозы, словно пульс, готовый оборваться вместе с отсутствием ответа. Сильф крутится на крыльце и не знает, где искать, он ведь сказал, что в магазине, значит должен еду занести. Соврал? Невозможно! Грозовые птицы не умеют лгать... Эфир набирает ему вновь и вновь, а волнение нарастает настоящим страхом — Бастиан всегда ему отвечал и молчал только если спит дома. Парень заглядывает в окна, но там совершенно никого, свет горит только в одной комнате над длинным живописным аквариумом, он стоит на таймере, Эфир помнит про это. Но ни зацепки нет о том, куда запропастился мужчина, который от грозы никогда не прятался, предпочтя с удовольствием промокнуть насквозь, чем малодушно пережидать бурю под навесом. Он сам порождение бури, так какого дьявола случилось? Эфир ждет его ещё какое-то время. Довольно долго: несколько часов. И плевать, что холодно до дрожи в костях, он надеется, что волнуется зря. Но с течением времени даже его душа начинает ныть — что-то не так. Сродни плохому, очень плохому предчувствию, с которым ничего нельзя сделать. До отчаянного рычания парень мечется, звонит, идёт искать его в городе. Заходит во всех магазины, где они сами бывали, во все уголки, где любили проводить время, даже в лавку заглянул, где работает Бастиан, продавая музыкальные инструменты и пластинки. Но и там нет ответа. До тех пор пока не звонит телефон Эфира, одновременно с тем, как на перекрестке он видит рассыпавшиеся откуда-то ягоды клубники...

Минуты, и он мчит в больницу.

Душе больно так, что перед глазами всё едет, но Эфир терпит, стремится скорее прибыть к указанному адресу, пока дождь смывает шальные слезинки бессильной злости с его лица. "Я виноват" — не важно, в чём именно, но вся вина ложится грузом именно на его хрупкие плечи. Он должен был быть с ним в этот день, рядом. Не уследил... Не уберег... Дальше всё было словно в тумане: белые стены, врачи, халаты, ожидание, бессонные ночи перед реанимацией, дрожащие руки и обезболивающие для души, которая едва не пошла трещинами от перенапряжения, если бы не факт того, что он в больнице. И не факт того, что он обязан был терпеть ради него. Тиан выжил после серьёзной аварии, его сбил потерявший управление на скользкой дороге автомобиль. Множество переломов, но страшнее стало, когда мужчина пришел в себя. Эфир с ним рядом, держит за руку, улыбается, в персиковых, побледневших глазах дрожат шоколадные зрачки, когда Тиан с забинтованным черепом переводит на него расфокусированный взгляд. И первый же его вопрос роняет душу в пропасть.

— Ты кто?

Эфир смотрит неверяще, рот прикрывает рукой и пораженно выдыхает, смаргивая слезы, которые пропитали его одежду уже десятки раз.

— Ох, нет... Тиан... Это же я, Эфир... Я... — кто он ему? Этот мысленный вопрос обрывает его слова на половине, а рука невольно сжимает ладонь Бастиана. Тот лежит весь перебинтованный, крыло на подвязке, словно безжизненное, висит рядом, перья испачканы берлинской лазурью его запекшейся крови.

— Эфир... Знакомо, но... Не помню, ммх, — хрипло выдыхает пернатый и взволнованно курлычет. Его пугает неизвестность и пустота отсутствующих воспоминаний, но Эфир тут же пресекает его попытки начать заполошенно двигаться, стоило монстру шевельнуться.

— Тише, тише, Тиан, тшшш... Все хорошо. Ты в аварию попал, пострадал сильно. Не двигайся, в тебе переломов едва ли не больше, чем на мне шрамов, — Эфир почти шепчет и даже коснуться его боится, чтобы не сделать больно, хотя у самого уже всю грудину от боли сводит. За окнами ливень надрывается, словно зовет, и птиц переводит взгляд на окно, привлечённый блеском молнии. Курлычет совсем тихо, смотрит долго и молчит, но руку Эфира не отпускает, сжимает просяще, стоило заподозрить, что сильф хочет её отнять. Это напоминает ему о чём-то, но мысль уплывает прочь, стоило хоть её отголосок увидеть подобно зарнице грозы, до тупой пульсации в затылке и глазах. Эфир опустошён, потерян, расстроен смертельно, и это похоже на полное отчаяние. Только не амнезия, этот приговор как гильотина обезглавливает все надежды, мечты, жизнь... Врача он ждет как на иголках. Ёрзает и частые взгляды бросает на любые шаги за белесой мелованной дверью. Пикают приборы рядом, как секундная стрелка тянут нервы до предела, что, кажется, те звенят громче них. И когда разговор с доктором всё же состоялся, парень ещё долго бродит сам не свой, будто не веря в слова: "Он всё вспомнит со временем, а кости мы залечим с помощью магии, завтра приедет целитель". Это всё еще слишком страшно... До головокружения, до полной потери аппетита, от чего слабость наполняет кости и голову, а душа сбивает ритм сильнее, словно требует к себе должного обращения. Но не до того ему толком ни сейчас было, ни потом, когда позволили забрать Бастиана домой. Сильф забрал его в дом к самому Тиану в надежде, что в родной обстановке он быстрее вернёт себе воспоминания. Это были крайне непростые дни... Пернатый был потерян, часто молчал и в некоей просьбе глядел на Эфира с первого дня, как очнулся.

— Это мой дом? — спрашивает, оказавшись внутри. Крыло он все еще подволакивает, о полётах не идет речи в ближайший месяц так точно. Мужчина всё время держит Эфира в поле зрения, видит, что тому плохо и ощущает на душе тяжёлый груз вины за это, да только не знает, чем помочь... Но ведь так хочет. Душа будто помнит, пусть разум и забыл. Она к нему тянется и точно говорит, что этот монстр ему важнее всего, что он знал. И когда парень, что теперь напоминает тень прежнего себя, поворачивается для ответа, нацепив дежурную улыбку "я в порядке", его сгребают в объятия. Просто так, без спросу, промедления, аргументов. Это было необходимо, Тиан точно это знает, уверен в этом, как ни в чем другом. И запах парня, тусклый, но родной, напоминает о чем-то важном, теплом, нужном.

— Мне кажется... Что я забыл то, что нельзя забывать... Эфир. Мы ведь не просто друзьями были, да? — птиц не отпускает его, гладит по спине и чувствует, что сопротивления не последует. Эфир жмётся ближе, дрожит всем телом и сжимает одежду на Тиане, не зная, как подобрать слова.

Как вернуть его.

— Ти... Вернись... Вспомни, ну пожалуйста, — хнычет в его воротник и теряет самообладание, роняя слезу, что блестит перламутром на чужой одежде, словно тающий иней, — ты же говорил, что ждешь меня... Я слышал в тот день. Пожалуйста, вспомни... Ты ведь... и есть штормовое предупреждение...

Бастиан молчит. Крыльями окружает Эфира и курлычет тихо, ощущая, что в душе что-то качнулось до боли, отозвалось на эти слова. Его зовут, пытаются вернуть, и это лучшее подтверждение всем его домыслам о том, кто они были друг для друга раньше, до катастрофы, от которой он помнит оглушающий визг тормозов и собственные перья на мокром асфальте, покрытом пятнами темного кобальта, после чего его утянуло в тьму забвения. Но было и что-то ещё, ускользающее нечто, и он вновь это упускает, сжимая мягкий свитер Эфира в разочаровывающей попытке скинуть морок тумана прошлого, обрести в нём образы, а не миражи отрывочных снов.

— Я виноват... — шепчет обречённо и отпускает сильфа, чтобы уплестись в дом, отыскать заново спальню и там на постели растянуться, раскинув крылья с видом самым печальным. Он делал больно, это несомненно, и от этого болела собственная душа грозового монстра. Причина так проста и сложна одновременно, но до неё никак не добраться, будто крепостная стена воздвиглась между ним и Эфиром, и они оба не имели сил её сломать.

— Что ж за блядство, — рычит крылатый, сминая подушку и вздыхает тяжело. По костям вьются молнии, глаза горят жерлом вулкана, но испепелять остается только самого себя. Он так и не может уснуть, слушает, как тенью по дому бродит сильф, готовит еду, шуршит вещами, устраивается спать в гостиной поздно ночью. Но это всё не приносит спокойствия, в Бастиане бурлит буря, шторм, что набирает баллы тем сильнее, чем глубже за горизонт падает солнце.

— Блядь, верни память, сука! Верни! — рычит демоном пернатый и подрывается с постели со сбитым злостью на самого себя дыханием. Молнии сверкают не переставая, монстр сцепил острые зубы и рычит гулко, голос эхом множится, он частично демон, и это как никогда видно именно сейчас. Тиан магией взрывает кружку на тумбочке, но этого мало — мебель он просто переворачивает с гневным ревом, крошит её в щепки до порезанных пальцев. С потолка срываются огоньки медных гирлянд и перья, в ответ он выдирает снопы собственных из крыльев до крови. Из шкафов летят ящики и вещи, громится все и вся. Будильник разбивается о стену, туда же летит смартфон с десятками фотографий, которые не вернули воспоминаний, но добавили боли Эфиру. Вдребезги, до алмазной пыли раскрошенного стекла. Именно это убивало Бастиана, он не мог допустить того, что сильф едва ли не гас на глазах по его, как он думал, вине. Эфир проснулся от такого несусветного шума и влетел в чужую ярость слишком самоотверженно, беспокоясь о себе в последнюю очередь, словно кораблик в шторм. Он видит чужой гнев и замирает благоговейно совсем близко перед пышущим свирепой лихорадкой взглядом в перевернутой к чертям комнате, где даже постельное белье не уцелело.

Он прекрасен...

— Тиан, — выдыхает вместе с шагом ближе, но Бастиан перехватывает его за плечи и грубо валит на встрепанную постель, вжав собой поверх без права на побег. Врывается в его рот поцелуем, рваным и злым, руки держит за запястья на грани того, чтобы причинить боль – от этого слабые кости ноют. Эфир дрожит, но не смеет дать отпора, шокирован, сбит с толку, испуган. Язык словно силой отлепляет от нёба чужой, шарит глубже, ищет, жаром наполняет марево испуганных мыслей. Тиана пронзает молнией по всему хребту, память ударила нахлёстом да наотмашь, заставляет дышать со стоном. Новый поворот головы, перед взглядом образы: встречи, вечера, забота об Эфире, разговоры по ночам, полеты, отпуска, поездки, разлуки, боль, любовь, ожидание... Магазин, слова и авария... И с каждым этим словом в мыслях движения Бастиана мягче, медленнее. Он отпускает руки сильфа, гладит до боков, отстраняется и ласково курлычет в шею ошалевшего парня, унимает его дрожь и бодает носом, совсем как прежде.

— Птенчик... Мой птенчик... Так ты слышал мои слова тогда, малыш? Грозу тебе в рёбра, я столько мучил тебя... — Тиан отчаянно пушит перья, отстраняется от Эфира и смотрит в его глаза, всё еще дыша наперебой тяжко. Его крылья дрожат, во взгляде такое сожаление, что оно колется подобно спицам, стоит лишь взглянуть. Эфир не сразу приходит в себя, веснушки по телу мечутся как сумасшедшие, душа видимо светит через свитер и мигает, мигает, мигает... И вместе со всем прочим приходит таки осознание того, что произошло только что.

— Птенчик?.. Ты вспомнил. О, небо, ты вспомнил! — Эфир подрывается резко, голова идет кругом, и парень едва не падает, но Тиан ловит его и прижимает к себе. Теперь он знает, помнит, почему сильфу плохо. И теперь снова его очередь о нем позаботиться.

— Ну-ка, куда резко так, дурень... Ничему тебя жизнь не учит, болван беспёрый, — мужчина фыркает, усадив на своих коленях сильфа и прижимая к его спине горячее крыло. Позволяет зарыться в перья до пуха, пускать туда тепло дыхания.

— Штормового предупреждения на сегодня не было, — тихо шутит Эфир и улыбается в покров перьев, прикрыв глаза, в которых снова зародился огонек прежнего живого блеска.

— Спонтанная смена погоды, — бурчит птиц, пальцами путаясь в остистых отростках шеи Эфира, щекочет симфизы мимолетными касаниями и дышит почти в самое ухо парня, — я соскучился дьявольски. Блядская машина... Я даже не успел ничего в тот день и... не успел сказать важного.

— Не вспоминай этого.

— О как... Помнится, ты хотел обратного.

— Тиан!

Эфир возмущенно ловит его взгляд, но его снова затыкают поцелуем, куда более нежным, чем первый. Долгим, сладким, от такого впору обоим испытать амнезию. Они словно не здесь – в разгромленной комнате, а где-то далеко, на седьмом небе. Стоило просто забыть, чтобы найти ответ... и только после этого вспомнить вновь.