Вещь

 Мне не нравится Шарлотта Уилтшир. Она странная.

 Она всегда казалась какой-то нелюдимой. Несла какую-то чушь о пришельцах, богах, мыле, о то, что это все игра, а мы лишь персонажи. Мир отторгал ее. А она отторгала мир.

 Но будто бы мне было до этого дело. Она не из тех, с кем бы я стала общаться. Она из тех, кто пренебрегает правилами. Такие как она — отвратительны.

 Но ни я ничего не делаю с этим. Они издеваются над ней. Вчера я видела ее плачущей под лестницей. Кто-то вылил на нее ведро с червивым супом. Она утирала слезы рукавами, что-то приговаривая при этом про «скорый конец света» и про то, что скоро мы все поплатимся.

Я прошла мимо. Не пристало мне возиться с такими как она. Да и не хочу я проблем с местными задирами, еще не хватало и мне стать мишенью (хоть я догадывалась, что уже ею являюсь, но, пока они не лезут в открытую — нет смысла жаловаться). Нет мне дела до проблем странной девочки, в которую слишком часто тыкали швабрами и метлами, которой ставили подножки, которой выливали клей в портфель… Как примерная ученица, я, конечно, сообщала об этом учителям, но в этом не было смысла. Похоже, они тоже понимали, что она — выбивающееся звено.

 Возможно, если бы я не знала о ее выходках, я бы даже вступилась за нее. Еще до школы я думала, что справедливость важнее всего. Каждый получает по заслугам, хулиганы должны быть наказаны, нарушители не должны существовать. И казалось мне, что мои идеалы нерушимы.

Но потом началась жизнь.

 И теперь я сижу за партой. Смотря на то, как Уилтшир опять хнычет над порванной тетрадкой, что-то чиркая карандашом на обрывках бумаги. Она рядом, так что я слышу ее шипение.

«Скоро придет конец… Придет. Придет»

 Но я игнорирую это. Она любила повторять это постоянно, когда выдавался случай. Она всегда говорила это. И никто уже не обращал на это внимания. Но неожиданно Шарлотта подкидывает мне бумажку. Нет, не подкидывает, она кидает ее в меня. Бумажный «шарик» попадает мне в голову. Стараюсь поднять его как можно незаметнее. Не то, чтобы мне было интересно, что она пишет. Но я все же разворачиваю.

«Ты моя самая ценная вещь. Тебе я позволю пожить подольше»

 Вздыхаю. Ее угрозы такие глупые. На что она надеется? Не понимаю ее. Понимаю лишь одно. Она мне не нравится. Не нравится, не нравится. И все же, наверное, не стоит думать о вещах, которые расстраивают. Хотя она порою кажется ни на что не годной. Оторванное дитя. Иногда хотелось, чтобы она наконец оторвалась полностью. Нужно сделать ей замечание за эту записку. Это моя обязанность, как старосты.

 Уроки проходят незаметно. Моя тетрадь полна бессмысленных записей, но все закорючки выведены с любовью и очень аккуратно. Я должна повышать свои оценки.

 Сегодня моя очередь дежурить. Моя и…

 Ком встает в горле. Передо мной стоит Шарлотта, она неловко улыбается мне.

— Ну, Эйлер, — она противно тянет мою фамилию — Видимо, мы с тобой наедине остались. Так, должно быть, было предсказа…

— Хватит твоих бредней, — я прерываю ее на полуслове — Давай просто быстро закончим со всем этим.

 Она выглядит несколько расстроенной. Уилтшир опускает голову, а после тянется за шваброй. Одно неловкое движение и она падает, раскорячившись в довольно непристойной позе. Если бы на моем месте были другие — они бы сначала достали телефоны, чтобы запечатлить это, а потом рассмеялись. Но мне не было до этого дела. Главное, чтобы она ничего не сломала.

 Мы прибираемся в классе. Мы молчим, вернее, я молчу, а Уилтшир что-то шепчет одними губами, наверняка очередные бредни.

— У меня аллергия на тишину, — резко повышает она голос — Уверена, у тебя тоже. Тебе тяжело ответить мне?

— В твоей аллергии нет моей вины, — вздыхаю, надоела — Я спокойно переношу тишину.

 Одно ее присутствие напрягает меня. Один ее взгляд заставляет хотеть уйти куда-нибудь подальше. Но я не могу пренебрегать обязанностями.

— Для второстепенного персонажа ты порою такая вредная. И еще одеяло на себя перетягиваешь, — она прищуривается, опираясь на швабру — Нравишься ты мне, Скарлетт Эйлер. Ты моя любимая вещь здесь.

— Хватит меня звать «вещью». Я живая, — ее бредни, ее бредни, ее бредни. Я не знаю, как мне реагировать на них. Я стараюсь быть как можно более нейтральной. Не хочу встревать. Не хочу ни сближаться, ни вызывать ненависти.

— Нет, — она хихикает — В контексте нашего мира, ты и правда вещь. Тебя даже не прописали толком. У тебя лишь одна особенность — ты почему стараешься упорно делать вид, что имеешь значение. Хотя на самом деле, здесь бессмысленно все! А завтра и вовсе «все» перестанет существовать. Все, кроме меня. Все, кроме тебя.

 Кроме меня? С чего мне такая честь? Стираю с доски уравнения, решения у которых не было и никогда не должно было быть, ведь они были невозможными. Наверное, мне стоит игнорировать Шарлотту. Наверное, мне не стоит брать в голову ее слова.

Но она подходит почти вплотную. Она прижимает к доске. Она смотрит в глаза, и мне кажется, что я чувствую ее дыхание. Мерзко. Не хочу даже знать, чего она добивается. Она проводит тонкими пальцами по моей щеке.

— Почему ты такая? Почему? Ты же мне так нравишься. Даже не смотря на то, что тебе все равно, даже не смотря на то, что ты даже не пытаешься. Ах, любовь всегда не взаимна. Хорошо, что я та, кто любит, — она продолжает улыбаться, и, наверное, сейчас, в этот самый момент, я боюсь ее больше всего на свете.

— Прошу тебя, — пытаюсь сохранять самообладание, не пристало мне паниковать — Отойди. Нужно закончить уборку.

Уилтшир хмурится, она распускает мой пучок. За это бы стоило ее отчитать, но я стою, не имея возможности пошевелиться. Смотрю ей в глаза и вижу, как у нее наворачиваются слезы.

— Как и всегда. Как и всегда ты просто смотришь. А если бы меня избивали сейчас, ты бы тоже так смотрела, да? Хотя, ты и так обычно это и делаешь. И все же, я знаю, что ты пошла бы за учителями, после того, как насладилась моментами насилия сполна.

— Меня не волнует насилие. Оно против правил. А я обязана сообщать о нарушениях, — голос подрагивает, странно даже. Шарлотта заливается громким смехом.

— Вот же, а. Посмотри на себя, Эйлер, ты всегда, всегда-всегда проходишь мимо. Ты всегда просто смотришь. Тебе самой-то такая жизнь не надоела? Хотя, должно быть, так тебе проще. Ничего. Ничего. Скоро это кончится.

 Она напирает, ее лицо слишком быстро.

— Ты хорошо играешь в прятки? Я надеюсь, что да. Мне бы не хотелось навредить тебе раньше времени, — она хихикает, а после резко отходит назад и берет в руки швабру. Смотрю на пол и вижу только водные разводы. Похоже, мне придется мыть полы за ней заново. Она и правда ни на что не годится. Не хочу думать о ее словах. Они лживы. Она лжива. Никто не любил ее здесь. Никому она не была нужна, и все же, она, которая так же, казалось, ни в ком не нуждалась, тянулась сейчас ко мне. Не хочу ее любви. Не хочу нравиться ей.

 Мы заканчиваем уборку. Она заканчивает. Я остаюсь под каким-то предлогом, а сама снова мою полы и поливаю цветы, протирая попутно маленькие лужицы, которые оставила неаккуратная Уитлшир.

 Ее слова застряли в голове, и я не знаю, что я должна делать с ними. Может для нее я и правда вещь. Инструмент, который неожиданно понадобился «главной героине». Не стоит придавать этому внимания.

 Мне не нравится Шарлотта Уилтшир. Но, похоже, ей нравлюсь я.

***

Когда я очнулась посреди трупов одноклассников, где-то на подкорке подсознания всплыли слова Шаротты о том, насколько близок конец. Звон в ушах, ее голос в голове, отвращение на моем лице и запоздалое осознание.

 Вчера мы убирали класс. Сегодня она «зачищает» весь этаж. Мне нужно бежать.

 Мне нужно бежать.

«Встретимся у матери, Эйлер»