Его руки скользили по моей груди, иногда касаясь сосков и грубо выкручивая. А я, стараясь ровно дышать, зло сверлил взглядом стену напротив, и наматывал цепи на кулаки. Ненавижу. Но больше всего ненавижу, когда он спускает руки вниз и мой член тут же отзывался на его незамысловатые ласки. Как же ненавижу. Всё это. Себя. Его. Особенно его.
Это было много лет назад. Тогда ещё восемнадцатилетний студент. Второкурсник. Студенческая жизнь тогда вскружила голову. Максимализм, друзья, девушки, алкоголь и чувство вседозволенности. Я тогда ничего не замечал и жил одним днём. Окрылённый свободой и мнимым счастьем, как бабочка-однодневка, пытался урвать у жизни всё.
Всему свойственно кончаться, так как за белой полосой наступает чёрная… Как-то раз возвращаясь под утро домой, когда все уже легли спать, но ещё не прозвенел будильник на работу. Даже не удивился свету в окнах, не подозревая ничего, спокойно, насвистывая незамысловатую песенку, зашёл домой. И тогда первый раз увидел его. Высокий, статный и величественный, он был как ангел спустившийся с небес. Бесстрастное правильное и в то же время красивое лицо, обрамлённое тёмными волнистыми и блестящими волосами, в которых свет переливался всеми возможными цветами. Он стоял в нашей светлой гостиной, запачканной кровью. Кровью моих родителей и маленькой сестры. Смутно помню, что произошло потом. Только холодное дуло пистолета у лба и его серые бесстрастные глаза. И свою нахальную улыбку. Страшно тогда не было. Мозг не успел осознать происшедшего. Но спустя некоторое время, мечтал о том, что лучше бы он тогда меня убил, чем оказаться его постельной игрушкой.
В его постель я попал в ту же ночь. Обнажённый, связанный, с зло сверкающими глазами и гордый. Тогда ещё гордый. Всю спесь из меня выбили спустя неделю. Запертый в просторной, но безликой комнате, в которой была только кровать и решётки на окнах. Сначала сопротивлялся, бился об стены, кричал гневные тирады, кидался с кулаками, а он просто выворачивал мои руки и, прижав к стене, начинал трахать. Потом как маленькое домашнее животное он мыл меня, расчёсывал и кормил с рук. А я ничего не мог сделать, поддаваясь его силе и природному магнетизму. Его хриплый и прокуренный голос действовал на меня как парализующее устройство, цепенел и не мог сдвинуться с места. Замирал как «кролик перед удавом».
За год постельного режима быстро утратил к всему интерес и уже спокойно по его зову раздвигал ноги. И перестал помышлять о побеге. Всё равно бесполезно. Мои попытки только забавляли его, и он с удовольствием меня наказывал. До боли, до криков, до уплывающего сознания и каждый раз разнообразно. Его извращённая фантазия была изрядно обширной.
Но видно ему наскучила покорная игрушка, и он поставил меня перед фактом о восстановлении в вуз. В университете все были уверены, что пропустил год из-за смерти родителей. Это не отрицал. Нескончаемым потоком бывшие друзья, знакомые сыпали соболезнованиями и словами утешения, и пытались вывести из затянувшейся депрессии. Но я был безразличен ко всему, зная, что за мной следят его люди. Каждый шаг контролировался им, меня привозили и забирали из университета, он ещё проверял домашние задания. И за каждую оплошность наказывал. Поэтому я превратился из троечника-раздолбая в задрота-отличника.
Ещё он пригласил мастеров единоборств. И теперь я не только должен был идеально учиться, но и моё тело должно идеально выглядеть. И к концу окончания университета моё тело подтянусь и плечи разошлись в ширь. Из тщедушного весёлого и беззаботного подростка, стал привлекательным молчаливым мужчиной, но он всё равно был сильнее и с лёгкостью ставил меня на колени и с извращённым упоением трахал меня. И мне как всегда приходилось подчиняться его силе.
После окончания вуза он устроил работать в фирму, которой он владел. Я из бесполезной домашней зверюшки, превратился в цепного пса, который не задумываясь выполняет команды хозяина. Днём был его секретарём, увешанный бумажками и обязанный быть в постоянной доступности, а ночью должен быть скрашивать его ночи. Ещё он таскал меня с собой на официальные мероприятия и банкеты, где каждая женщина считала долгом пожирать его взглядом, а мужчина лебезить перед ним. Для всех он был кумиром, недосягаемым идеалом и может даже богом. Никто не знал его неимоверной жестокости и голубом садизме.
Впрочем, ему не мешало иметь меня и жениться. Жена его была шикарной стервой. Красивой, но недалёкой. Посчитав что это она его окрутила, попыталась вить из него верёвки. Из-за этого она долго не прожила. Один раз застал их ссору. Точнее он сидел с невозмутимым видом, а она ходила кругами и била бьющиеся предметы. Потом увидев меня застрявшего в дверях, она ещё больше начала верещать, её красивое лицо искорёжилось гневом, и звонкий голос отдавался в ушах. Она кидалась отвратительными и некрасивыми словами, называла нас гомиками, что ей всё надоело, что она не хочет детей, что это испортит её фигуру и то, что её всё достало… Но достало это всё больше его… Выстрел в голову. И её удивлённое лицо, перед тем как завалится на ковёр. На моём лице не дёрнулся ни один мускул, уже привык видеть, как он убивает. Хотя тот раз превзошёл сам себя, заставив меня стать на колени прямо в лужи крови и отсосать у него. Убийство жены его изрядно возбудило.
Потом он почти сразу женился во второй раз. Но убивать её не торопился. Впрочем, повода она не давала. Милая, кроткая и тихая, с прозрачной светящейся белой кожей, она идеально подходила ему. Сидела дома, не навязывалась и в его дела не лезла, быстро забеременела и родила наследника.
Сегодня увидел минуту его слабости, из-за которой я сейчас висел в цепях и получал порцию наказаний. Зайдя в его кабинет с ворохом бумаг на подпись, застал его с женой на диване. Нет, он не трахался с ней. Просто он был расслаблен с закрытыми глазами, его голова была на её коленях, и она, светло улыбаясь, поглаживала его по волосам. Картина была такой идеалистически-семейной, и так не вязалась с его характером, что я не поверил своим глазам и так и замер в дверях. Впрочем, он как зверь, почувствовал, что за ним наблюдает, и открыл глаза. Его лицо скривилось на секунду в гримасе отвращения и тут же приобрело своё равнодушное состояние. Поднявшись, он помог подняться жене и довёл до двери, и я понял, что она снова беременная. Я с каким-то недовольством передал ему документы. Он с безразличием закинул папку на стол, а меня, развернув и заставив при этом опереться об этот же самый стол руками, поимел. К таким его выходкам уже привык и по привычке, когда он закончил, натянул штаны, и уже собирался уходить дальше работать, но был остановлен. Сегодня он был в ударе, и одного захода была мало, и поэтому он решил не ждать вечера, чтобы основательно со мной поиграть. До самой ночи он был занят мной. Пока меня не вырубило от переизбытка его садисткой любви.
Утро встретило слишком ярким светом и болью во всём теле. Повернувшись, наткнулся на папку, взяв её в руки, меня посетило какое-то неприятное чувство. Внутри было всё на моё имя. Паспорт, дебетовая карточка, рекомендация на работу, документы на собственность, и ключи от машины и квартиры. Вот тебя и выбросили. Вздохнул с какой-то обречённостью. Конечно, я не сомневался, что когда-нибудь ему надоем, но думал, что он меня просто пристрелит. Взял конверт со своим именем. Внутри оказалось письмо с сухим пожеланием и с настоятельной просьбой воспользоваться дарами, выметаться и больше никогда не появляться на глаза. Обречённо обвёл взглядом комнату, и остановился на чемодане. Мои вещи были уже собраны. Десять лет плена и полной зависимости от него. А теперь полностью свободен.
От «даров» не отказался, в силу привычки брать с рук хозяина что дают. Квартира была в центре города, просторная и какая-то слишком белая. Машина тоже была белая, дорогая и вульгарная. На лицевом счёте была приличная сумма, и я подумал, что моя безотказная задница дорого стоит. На работу устроился секретарём в конкурирующую фирму, судя как меня быстро взяли, он всё-таки не был против такого расклада и подсуетился.
Дальше потянулись серые будни. Однообразные, похожие на друг друга. Вставал, ехал на работу, выполнял свою работу, дальше ехал в тренажёрный зал, потом домой, ложился спать и так до следующего дня. Разнообразие было в одном, моё тело, приученное к регулярной разрядке, постоянно наполнялось истомой, заставляя закрыть глаза и ласкать себя. Я пытался найти себе любовника. Но девушки меня не возбуждали, а от парней воротило.
Всё изменилось через два года. Меня отправили на бессмысленную конференцию в другой город. Разместившись в номере, спустился в ресторан, где встретил его. Первой мыслью было бежать, но, с трудом пересилив себя, сел за свободный столик напротив него. Подошла официантка с меню, и я нервно назвал первые попавшийся блюда. Старался не смотреть, но мой взгляд даже не отрывался от него. Пока он не поднял на меня свои глаза и равнодушно проскользив по мне взглядом, снова уткнулся в газету. Тяжело выдохнув, и я безнадёжно опустил руки. Даже не узнал. Больше на него не смотрел. Официантка принесла заказ. И не чувствуя еды начал есть. Чуть не поперхнулся, когда рядом со мной отодвинулся стул, и я, подняв взгляд, наткнулся на стальной блеск его глаз. Сев рядом, он молчал и бесстрастно смотрел на меня. Кусок в горло больше не лез, нервно возил вилкой по тарелке. Над нами повисло неловкое молчание. Больше не мог выносить этого. Резко подскочив, кинул несколько купюр на стол. Потом замерев, удивив сам себя своей же смелостью:
— Поднимешься ко мне? — голос мой звучал хрипло и незнакомо. Он долго смотрел в моё лицо, а я напрягшись ждал. Потом он, слегка кивнув, поднялся. И мы, также не проронив ни слова, поднялись в мой номер.
Зайдя в номер, остановился на середине, не смея повернуться. Подошёл бесшумно, и я вздрогнул, когда он коснулся моего бедра. Подняв руку вверх, он стал расстёгивать со спины мой пиджак, справившись с ним, он стянул галстук. Я стоял с закрытыми глазами, но, когда он, справившись с рубашкой и коснулся своими сухими пальцами моего живота, вызвав при этом приятную дрожь во всём теле, не выдержал. Развернувшись, сам впился в его губы. Сам. Без его приказа. И он… Ответил.
Я не позволял ему перехватить инициативу, отталкивая его руки, и уже сам раздевая его. Дальше было одно безумство, я толкнул его на кровать, и увалившись сверху, как мартовский кот тёрся об его тело. Потом перекинув ногу через него, попытался насадиться на его член. Только не получилось. И он, скривив губы в усмешке, приподнялся и повертел передо мной тюбик смазки. И я от бессилия зарычал, и выхватил несчастный тюбик и выдавил половину на его член, грубо растерев, резко насадился. Сладкая боль, прошла судорогой по позвоночнику. Убрав его руки с бёдер, сам задал глубину и частоту движений. Похабно улыбаясь смотрел в его довольные глаза, понимая, что теперь не будет по-прежнему, и то, что теперь никогда его не отпущу.
Надо сказать, что ни на какую конференцию не пошёл. Когда проснулся с утра, он уже оделся, и я со страхом замер. Но он, заметив, что уже не сплю, кинул приказным тоном «собирайся». От возмущения подскочил, уже собирался высказать, всё что думаю о нём, но не успел. Он запечатлел на моих губах поцелуй, все слова тут же вылетели из головы. Похлопав по моему обнажённому заду, сказал, чтобы был в холле через пятнадцать минут. И я засуетился, чтобы успеть.
В его доме нас встретила его жена с ребёнком на руках. Ребёнок, надув щёки, смотрел на меня недовольными такими же серыми глазами как у него. Я растерялся. Но он поддерживая приобнял меня за плечи, коснувшись губами щеки, а его жена, увидев нас, ласково улыбнулась:
— Добро пожаловать домой.
И я тогда понял, что действительно дома и то, что жизнь — это извращённая штука, и никогда не знаешь, что от неё ждать. И жизнь нельзя разделить на белое и чёрное, ведь даже во тьме можно найти своё солнце.