Он раскладывает его на широкой прикроватной банкетке, застеленной шкурой, прижимая ногу к груди, и Геральт давится вдохом, гортанно застонав.
— Тише, — шепчет Лютик в его губы, ловя тяжёлое дыхание, — тише…
И Геральт скулит.
Лютик ведёт носом, наслаждаясь сплетением их запахов, проводит горячей ладонью по груди, задевая набухшие соски. Не удерживается от того, чтобы собственнически смять грудь. Вслушивается в шумные выдохи, сопровождающие каждый толчок, любуется округлившимся ртом и заломленными бровями…
— Ты такой красивый, Геральт, — шепчет он сам на грани скулежа, и притирается ещё ближе, порывисто целуя чужие губы, съедая стон. Геральт любит поцелуи. Лютик знает, что любит — как и похвалу, и ласку, и прикосновения, и Лютику никогда не жалко дарить их с излишком, чтобы тонуть в бесценной отдаче, в стонах сквозь влажные звуки – и растворяться в них.
Изящно выпрямившись, он завороженно останавливает взгляд меж чужих ягодиц, а Геральт откидывает голову, пытаясь отдышаться. Рука то и дело соскальзывает с банкетки, сам он раскрыт и беззащитен — Лютик сильно прикусывает губу, любуясь, как движется его член. Как отзывается на это член Геральта, как сводит его мышцы живота…
Горячая ладонь свободной руки плавно перемещается с груди ведьмака на горло, и Лютик, несильно сжав, чувствуя контроль над бьющейся жилкой, извлекает из Геральта протяжный хриплый стон; глаза его закатываются.
— Чёрт, Геральт… — стонет он в ответ, сводя брови и целуя под коленом.
Движения становятся быстрее, и хриплые выдохи Геральта вторят им, становясь выше, восхищая Лютика, посылая дрожь вдоль позвонков. Хочется отпечатать их на своей коже — как напоминание о чистой красоте, и как гордое доказательство, что эти звуки — результат его, Лютика, работы.
Он движется, увеличивая темп, наполняя комнату шлепками кожи о кожу.
Жгучая страсть вновь охватывает его разум. Убрав руку с чужого горла, Лютик подхватывает вторую ногу и рывком притягивает чуть съехавшего по гладкой шкуре мужчину ближе.
— Ах! — хапнул воздух Геральт, хватаясь рукой за край. — Ч-чёр… ах! Лютик! — вскрикивает он, выгибаясь и сильно сжимаясь на чужом члене под шипение, поджимая пальцы ног.
А Лютик, сгибая мужчину пополам, смотрит. Смотрит жадно, не останавливаясь, впитывая каждый выдох, каждую дрогнувшую ресницу, мышцу живота и движение рук. Так жадно, что ему хочется обласкать Геральта до собственного беспамятства и одновременно разорвать на куски от всепоглощающей страсти. Оттого его движения вновь становятся рваными, а зубы внезапно впиваются в уязвимую кожу под грудью, и под очередной хриплый вскрик он нежно зализывает своё преступление, откупаясь трепетным прикосновением губ. Широко ведёт языком к шее через щекотное место у подмышки, теряя остатки ума от вкуса тела; вылизывает бьющуюся жилку под ухом, и, оторвав голову, пьяно заглядывает в загустевшие глаза.
Геральта нельзя было назвать свободным, но Лютик видел в нём никого иного, как дикого, вольного зверя, свободного от людей. Геральт не мог быть чьим-то, не мог принадлежать кому-то — хотя бы потому, что он принадлежал Пути.
И всё же…
— Я тебя не отдам, Геральт, — шепчет он в губы, судорожно обхватывая чужое лицо, путаясь во влажных прядях. Геральт вздрагивает.
…всё же он всегда возвращался к Лютику. Словно был… его.
— Никому не отдам, слышишь?
И с резким толчком коротко целует, воруя громкий стон, чувствуя жар чужой ладони на своей скуле, исчезающей в крепкой хватке волос. И снова, оттягивая зубами нижнюю губу. Он не мог удержаться, слова были неконтролируемы. Лютик понимал, что будь воля Геральта уйти — он бы отпустил. Даже если «уйти» значило «променять». Но Геральт не уходил — и это важно, здесь и сейчас. И Лютик не желает испытывать стыд за слова, рвущиеся наружу под натиском нагой страсти, воспаляющей разум.
После одного из голодных поцелуев он снова выпрямляется, чувственно проведя по коже до напрягшегося живота, чувствуя плечами дрожь чужих бёдер. Рука Геральта безвольно соскальзывает. Лютик нежно обхватывает икры, и, повернув голову, снова целует их. Чувственно прижимается к щиколотке губами, а затем, подняв взгляд на Геральта, щекой.
Его ведьмак. Взмокший, с прилипшими ко лбу и вискам прядями, а из-под мокрых ресниц Лютика пьяно оглядывают в ответ воспалённые глаза. Грудь тяжело вздымается. Искусанные губы раскраснелись, контрастируя с бледной, нетронутой румянцем кожей, и Лютик судорожно выдыхает, переполненный нежнейшими чувствами. Прижимается к щиколотке лбом, прикрыв глаза и переводя дыхание, бездумно оглаживая её.
— Ёбаный блядь, Геральт, — шепчет он. — Ты чёртов бог… — и затем, поцеловав то же место ещё раз, мягко опускает чужие ноги, освобождая ладони.
У Геральта нет ответа — лишь пересохшее горло и хриплые выдохи.
Он не знал таких слов, не по отношению к себе, но они так легко и так часто срывались с уст Лютика… Сначала он рычал и отворачивался, не позволяя подпустить к себе даже чужие мысли. Он ждал, когда эта игра закончится, обнажив насмешку: ведьмаки не могут быть красивыми, и ведьмаков не любят. Затем — прятал взгляд и дрогнувшие губы, ведь ведьмакам негоже верить в подобное, в то, что щекочет нутро. А сейчас… сейчас он мычит и ощущает висками собственные слёзы, потому что сейчас он «красив, как чёртов бог».
А Лютик наклоняется, бережно обхватывает Геральта под шеей и затылком, внезапно направляя его вверх, в вертикальное положение, и у того перехватывает дыхание. Ведьмак хватается за чужие руки, судорожно оглаживая, ведя к плечам, пока поднимается, и, оказавшись сидящим на чужих бёдрах, сам заглушает свой стон в чувственном, удивлённом поцелуе. Он ведёт ладонями по спине, словно не может насытиться чужой кожей, и вскоре крепко обхватывает голову барда, кошкой притираясь ближе, выдыхая в чужой рот…
И этого оказывается недостаточно: подхватив Геральта под бёдра, Лютик встаёт, крепко держась на ногах, и бережно опускает его на кровать, падая сверху.
— Чт… — от неожиданности ведьмак давится воздухом и громко стонет, пытаясь вжаться в чужие губы сильнее, тянет голову Лютика ближе, прижимая к себе, хаотично шурша волосами по покрывалу. Чужая сила, применённая к нему таким образом, кружит голову; того более, это - Лютик…
Геральт хнычет, ёрзает, не чувствуя движения внутри.
— Боги, Геральт… — шепчет Лютик в поцелуй, сопровождая влажными звуками, и Геральт бездумно кивает, обхватывая барда ногами, пытаясь подогнать, — мой ненасытный волк…
Он движется со змеиной грацией, давая почувствовать всю свою длину, слушая протяжные стоны, заглушаемые губами… А потом, зная точно, в каком положении остаться, чтобы бить по нужной точке, начинает убыстряться, словно желая вдавить Геральта в матрас — и ахи ведьмака убыстряются в ответ. Лютик чувствует, как скользит по покрывалу его любовник, как лихорадочно хватаются чужие руки за его спину и бока, опускаясь ниже, крепко вцепляясь в ягодицы, и наслаждается тем, как повышается тон стонов.
Геральт — самое красивое воплощение страсти.
— Блядь, блядь, — выдыхает Лютик, когда Геральт запрокидывает голову. Он чувствует, как по вискам стекают капли пота, и предвидит миг, когда они разобьются о чужую шею. Стоны Геральта превращаются в обрывистый рёв; Лютик шипит, когда чужие ноги сжимают его сильнее. Он не может ничего, кроме как сжать седые пряди в ответ, фиксируя голову, и жадно впивается в подставленную шею, не сбавляя темпа.
Геральт, задыхаясь, оставляет на коже Лютика кровоточащие полумесяцы.
— Давай, милый, — надрывно стонет Лютик, просовывая руку между их телами, чтобы обхватить чужой член, — я долго не... ах!
И когда Геральт бьётся затылком о перину в конвульсиях слепого удовольствия, пачкая чужие пальцы, до треска комкая покрывало, Лютик громко взрывается следом. Его уже не заботят тонкие стены — ему и так кажется, что в сей миг во всём мироздании не было бы слышно никого, кроме них двоих, даже если бы он затянул Геральту кляп.
Оба ныряют в бездну.
***
Они соприкасаются лбами, когда Лютик говорит «люблю» и выдыхает родное имя, опаляя им всё Геральтово существо. Геральт захлёбывается этим, жадно глядя в ответ, заламывая брови и путаясь в русых прядях, вторя в ответ: «Лютик… Лютик…»
Лютик улыбается сквозь тяжёлое дыхание, выпрямляется, и аккуратно скидывает с себя ноги ведьмака, придавливая его бёдра к постели. Взгляд Геральта непроизвольно опускается вниз. Он вздрагивает вновь, смотря на то, как разъединяются их тела, и ощущая пустоту.
— Лютик, — хрипло повторяет он с тревогой, пытаясь поднять руку, но тело его не слушается. Однако тревожиться не о чем, и Лютик спешит успокоить своего уязвимого зверя, опускаясь обратно.
— Тш-ш, — шепчет он, обхватывая чужую голову и ведя по щеке носом, — я здесь. Я здесь.
Лютик прижимается к виску поцелуем, и губы Геральта дрожат в вялом подобии улыбки. Пока его не накрыла блаженная тьма, он спешит прошептать:
— Люблю…
И от счастья Лютик смеётся.