Не жизнь, а Рай

Господи, как же быстро летит время.

На берегу Чёрного озера по своему обычаю ветрено — но ветерок тот лёгкий, тёплый, поистине летний. Парень всё равно прячет руки в карманах мантии, завороженно смотря вдаль — будто в последний раз. Хотя, почему же «будто». Наверняка в последний.

Два года пробежали стремительно, размываясь — словно Хогвартс Экспресс провёз из Лондона, мерно стуча колёсами в ритм повседневной суеты. Домашние задания, заклинания, зелья — мелькают перед глазами блёкло, размыто, выделяя средь всей этой изумрудно-синей мазни яркие, как фейерверк, пятна друзей. Себастьян и Эмили. Но ярче всех — Оминис.

Парень опускает глаза, выискивает подходящей камушек — магией запускает по рябящей водной глади далеко вперёд отскакивать, покуда тот не теряется в тёмной глубине. Вода лижет носки ботинок легонько, с какой-то материнской заботой и добротой.

Два года.

Руди помнит, как пришёл сюда новичком под руку с Эмили. Помнит пережитые приключения — их бесчисленное множество. Первое знакомство с замком и его обитателями. И, конечно, первые проблемы.

Сейчас всё стало по-другому. Кажется, относительно стабильно. Не без проблем и приключений — их компания не была бы собой, если б не находила новые. Руди не был бы собой, если бы не влип в очередную передрягу.

И, тем не менее, всё было… хорошо?

По телу уже-почти-не-подростка бежит лёгкая дрожь. Хотелось спихнуть всё на ветер — но самообманом заниматься глупо. Не ветер то — внутренние страхи. Переживания.

Что там дальше, за пределами Хогвартса? Что готовит будущее? Каков дальнейший путь. Какие тернии готовит.

Страх — это нормально. Так говорили все вокруг. Эмили особенно усердно пыталась вбить это ему в голову. Но он не отступал всё равно. Пробегал по душе, словно паук лапками быстро перебирает, забираясь в самую глубь, в самое тёмное место.

Руди жалел, что не поступил раньше. Тогда было бы… больше времени. Вот такого же. Спокойного. Общего. Да, общего — Уильямс чертовски боялся остаться один. Боялся, что их пути разойдутся.

Их с Оминисом особенно.

Удивительно, но за два года их отношений Руди ни разу так и не удосужился спросить, чего хочет юный Мракс от будущего. Слышал краем уха, что хочет обосноваться в Хогсмиде до старости, травить байки юнцам про свою молодость потом, в старости. Про их приключения и проблемы, что к тому времени уже затрутся, пожелтеют, ссохнутся. Руди не удосужился спросить, правда ли это. Не потому что не хотел. Потому что боялся.

Ведь ему самому хотелось другого.

Хогвартс за два года стал мал для него. Всё больше напоминал родную деревню с непроницаемым волшебным барьером — барьером, за который не выйти. Границы давили на него. Удерживали, словно зверя в клетке. Хотелось столько всего увидеть, в стольких местах побывать!..

Такая жизнь ему подходит. <i>Только ему</i>. Не Оминису.

Но жертвы ради любимых — это ведь тоже нормально? Он ведь готов на них пойти?

Мальчишка садится на корточки — изнутри всё сжимается в судороге. Волнение, чтоб его. Он пытается отвлечься — пальцем в перчатке выводит на песке палки. Те ложатся друг на друга, складываясь в буквы. А те — в слово.

Эл. Ю. Бэ. Эл. Ю.

— Здравствуй.

Руди поднимается на ноги, с улыбкой поворачиваясь к Оминису. Парнишка сияет ответной, подходя ближе, кладя руку Уильямсу на плечо. Тёплая такая. Родная. Руди кладёт свои слизеринцу на талию, роняя подбородок на плечо, жмётся к парню.

Да. Он готов на жертвы.

— Ты к озеру позвал чтоб пообниматься? — усмехается Мракс; пальцы свободной руки путаются в кудрявой шевелюре друга, успокаивая их обоих. — Лучше бы тогда в Выручай-комнату пошли.

— Нет, спасибо, ещё больше компромата на нас Дееку я дарить не намерен. — отзывается когтевранец, чуть отступая от Оминиса.

Перчатки летят куда-то в сторону — касаться в них парня было бы непростительно самому себе. Руди аккуратно ведёт пальцами по предплечью и поясу Мракса — жмёт того обратно к себе и аккуратно ведёт в импровизированном танце. Оминис подхватывает — привык уже к подобным играм Уильямса — и следует тому в такт. Когтевранец под нос мурчит мелодию — незнакомую — видимо, опять что-то из собственного сочинения. Мраксу нравилось всё это: глупые танцы, глупые песни, придуманные на ходу.

— И пусть волна смывает, я снова напишу, — расходится Руди; чуть приподнимает слизеринца над землёй и кружит вокруг себя, покуда тот жмётся к нему чуть пугливо, потеряв опору под ногами, — на песке пять букв: «Л», «Ю», «Б», «Л», «Ю».

— Грани твоей романтичности удивляют с каждым разом всё больше и больше. — смеётся Оминис, когда его ставят обратно; шутливо отталкивает парня от себя, чувствуя, как уши горят смущением. — На выпускной дождусь полноценной баллады?

— Если того захочешь. — пожимает плечами Уильямс и садится на песок; похлопывает по тому, приглашая слизеринца присесть рядом.

«Но если серьёзно, я поговорить хотел» — слова застревают в горле комом. Руди вновь проклинает всё на свете — в особенности все эти сложности социальных взаимоотношений с вечными страхами сказать что-то не то да не так, страхами смутить оппонента, загнать своими глупыми словами в угол. Может, потом вечно с ними ассоциироваться, с этой глупостью.

Руди боится. Руди бы хотелось иметь больше времени за пазухой, чтоб желаемый вопрос не казался столь резким. Столь странным.

Оминис садится рядом, опираясь головой о плечо Уильямса. Ветерок приносит вслед за собой тепло и запах водорослей. Приятный. Прямо как тепло аккурат под ухом.

Они сидят в тишине. Кажется, слишком долго — Руди так кажется. Оминису спокойно. Он любил говорить с Уильямсом. Не меньше любил и молчать. Но просачивается сквозь Руди напряжение, доходя, в конечном итоге, и до Мракса.

— Всё хорошо? — Первым нарушает тишину слизеринец.

Ну вот и всё.

Руди вздыхает прерывисто. Мнётся ещё пару мгновений, открывая и закрывая рот, будто выпрыгнувшая на берег рыба. Воздуха так же не хватало.

— Я… спросить хотел.

— Слушаю.

— Что… что ты планируешь делать дальше? После выпуска, имею в виду. — Руди дышит поверхностно, боясь лишний раз шелохнуться под Оминисом, будто спугнёт.

Оминис тянет с ответом. Уильямс смотрит на него — видно, что тянет не из-за нерешимости, а думает, что сказать.

— Точно не вернусь домой. Наверное, останусь здесь? Обустроюсь в Хогсмиде…

«Ох, чёрт, это правда» — тревожной птицей проносится мысль в голове Руди, но тот отгоняет всё прочь, все мысли и чувства — и слушает дальше внимательно.

-… Может, однажды стану преподавателем в Хогвартсе и буду мучить несчастных детишек огромными свитками с домашним заданием. Звучит довольно весело.

Оминис поднимает голову и поворачивает в сторону лица Руди, невидящим взором утыкаясь тому прямиком в фиолетовые глаза.

— Хотя, для тебя, наверное, это не так весело?

Теперь уже Уильямс медлит с ответом. Врать бесполезно — Мракс слишком хорошо его знает. Слишком хорошо знает про все вылазки за пределы школы, про бессонные ночи, проведённые вдали от замка. Сам ведь потом не позволял когтевранцу заснуть на уроках, помогал с долгами по учёбе.

— Может быть. Не в веселье дело.

— Тогда в чём же?

Руди пересаживается, упираясь коленями в песок. Отряхивает руки и кладёт Оминису на щёки, отвечая со слабой, но мягкой улыбкой:

— В том, что бы ты позволил одному неусидчивому дураку пройти выбранный <i>тобою</i> путь вместе.

Оминис чувствует не тепло, нет, настоящий жар, исходящий от чужих сухих ладоней. Чувствует этот взгляд — заботливый, влюблённый. Сердце стучит в висках от волнения, заглушая всё вокруг.

— Мерлинова борода, ты правда думал, что я могу тебе запретить? Уильямс, в ближайшее время мы определённо займёмся повышением твоей самооценки.

Руди не выдерживает — фыркает и закатывает глаза, целуя слизеринца в лоб. Оминис поднимает голову вверх, успевая скользнуть сухими губами по подбородку этого дурака. <i>Его</i> дурака.

— В таком случае, у меня тоже есть вопрос.

Руди удивлённо хлопает ресницами, отстраняясь: тут же становится серьёзным и внимательным, даёт своё согласие, готовый услышать что угодно.

— Оминис Уильямс звучит неплохо, правда?

Руди толкает парня в плечо, усмехаясь и заливаясь краской до самых кончиков ушей. Мракс тихо хохочет рядом, про себя подметив, что сочетание и правда звучит хорошо.

Мелкие волны медленно подбираются к надписи на песке, стирая, будто и не было вовсе. Будто и не было ни её, ни танцев, ни разговоров.

Просто волнам было не добраться до этого заветного слова из пяти букв, высеченного на двух юных сердцах.

Там, где никто не доберётся и не сотрёт.