«Обсидиан не бывает грустным. Никогда»
У Душеньки эта глупая и абсурдная мысль первоначально рождается из звездочек-смешинок, из мягкого веселого бархата и из висящей в воздухе дразнящей улыбки. Неправильной она кажется ещё тогда, когда он улыбается в ответ, а его сердце почему-то подпрыгивает едва ощутимо. Неверность он чувствует ещё за первой прогулкой по Млечному пути, за туманностью разговоров.
А потом он понимает некоторые вещи. Например, что он не один тут не от мира сего. И не о чарующем отблеске глаз даже речь.
Дело вот в чем: когда видишь, как грязь на вымытый пол с тонким стуком капает, как никогда прежде ощущаешь человечность и близость. Никаких легенд или сказок, обычные рабочие будни среди звездной пыли.
Дело вот в чем: они наступают на труху и осколки чего-то прежде неприкосновенно великого и прекрасного скошенного у самого основания.
Дело вот в чем: они люди, как бы не пыталась мелькающая матрица убеждать его в обратном. И это многое меняет и усложняет.
В частности, спектр становится глубже и шире с разных граней, ныряет в тени и перебирает струны. У Душеньки монохром смещается. У Обси, кажется, ломается калейдоскоп. Они оба делают шаг прочь и оба спотыкаются о немую глухоту.
Край отрублен неровный и острый, прямиком в пропасть зовущий, но ни Обси, при всем своем любопытстве, ни Душенька, при всем своем безумии, не ведутся. Лишь дурак не поймёт – в бесконечном падении они коснулись дна, и все, что дальше – ловушка бесконечности.
Суть даже не в том, что они чья-то заботливо развернутая легенда, что унесется во все стороны красивой балладой и попадет в отрезок, называемый будущим.
Суть в том, что они, выныривая, глотают и осознают реальность, реагируют на раздражители и ощущают то, что положено ощущать всякому, кто не шатается по орбите. Однажды, они перестают ходить по звёздам и, иронично, именно в этот момент встречают друг друга.
Итак, пыль блестит в лучах солнца, зелень тускнеет за яркостью неба, и они держатся за руки в этот прекрасный день. Обсидиан сегодня не болтает глупостей, а больной взгляд с трудом от земли отрывает.
Душенька не даёт чему-то горячему и трепетному внутри наружу вырваться и только внимательно смотрит, как опускаются точно под тяжестью неподъемного широкие и сильные плечи. Душенька вспоминает: Обсидиан никогда не бывает грустным. Вспоминает только чтобы отринуть это прочь и, позабыв всякие сомнения, сделать шаг ближе.
Обсидиан никогда не бывает грустным.
Он говорит, что просто устал, и в его голосе былой задор что-то тяжелое глушит. Это нормально. По крайней мере, Душенька чувствует, что ему не врут, и перестает дальше расспрашивать.
Они всегда касались друг друга осторожно. Боязливо. Секунда проверить кончиками пальцев безопасность и искренность, готовность сделать настороженно вежливый шаг назад. Это кажется немного чужим и неуместным здесь – Душенька видел, в какой клубок порой сплетаются телами местные и ему больно было осознавать, что они истекут кровью, вздумай ты эту их связь разорвать.
Для него контакт искрит, предупреждая опасность, он предпочитает, чтобы сгладить неловкость, руки поглубже в дырявые карманы пихать. Он кладёт ладонь Обси на плечо, а тот не думает дернуться в сторону меча. Мерзлое изваяние. Немигающая мутная пелена единственного глаза.
Как давно там нельзя разглядеть зрачок?
Пальцы от грязи противно мокнут и чавкают, но Душенька только кривит театрально лицо и касается с выражением крайнего отвращения чужой щеки. Гадко. Он собирается потратить добрую четверть часа, переводя мыло на попытки отмыть это потом.
Дело не в том, что грязь грязная.
Дело не в Обси.
Душенька помнит время, когда позабавленный дёргал маску без опаски. Он не хочет знать почему. Просто не хочет.
Так же, как и не хочет знать, чего такого наглотался Обси, что его грудная клетка вздымается сбивчиво и трудно.
– Я тут, – неловко бросает он и ненадолго глохнет от громкости тихих слов на фоне молчания.
Обси, кажется, забавляет брезгливость, с которой Душенька украдкой поглядывает на свои ладони. Он вдруг сжимает его предплечье и оставляет на светлой кофте несколько темных пятен.
– Возмутительно, – вздыхает Душенька.
В воздухе звякает робкая улыбка. Хороший знак. Он бережно усаживает Обси прямо на траву и пристраивается рядом, держа взгляд на горизонт.
Кругом все живое и нетронутое. Суетливое. Деревья взволнованно шумят и передают друг другу подхваченные облаками сплетни, трава идёт неровной рябью и неловко заваливается в беспорядочную кучу. Ветер крадёт у земли пыль. Откуда-то слышен манерный и ленивый говор овец.
Душенька считает единички.
Обси трет шею мечтательно и рассеянно, ведёт носом и хорошенько вбирает в себя запах свежести.
– Красота какая, а?
– Точно. Красота.
Душенька вытирает тщательно руки о траву и с сомнением стряхивает засохшие комьями остатки. Противное липкое ощущение никуда не уходит. Пускай. Оно забудется скорее, чем они придут к ручью.
Как-то быстро удается внушить себе царящую кругом безмятежность – слишком уж все выглядит хорошо. Ни эха голосов, ни нитей взрывов, ни призраков криков, к которым привыкаешь по ночам. Здесь, пожалуй, можно было бы впервые уснуть спокойно в пределах этих земель. Здесь тебе на ухо не шепчет пепел.
– Это нормально, – сказал ему Модди, словно это должно было его успокоить. – У нас тут идёт своя война.
Сначала Душенька ещё спрашивал себя, что же это за война такая в мирное время. Потом взглянул на течение небес и не задавал больше вопросов вообще.
Душенька тоже не бывает грустным. Или задумчивым. Он до краёв наполняет сердце горячей решительностью и не думает ни о чем больше. Хороший метод, если хочешь свернуть себе шею, и что ж.
Ему не впервой.
Обсидиану, кажется, тоже.
Редко на деле случаются такие дни, когда они неосторожно касаются тоскливой струны среди бодрости. Обычно у Обси – мерное пламя свечи на мелодичный смех – аккуратное веселье с неспешной прогулкой вперёд. Обычно у Душеньки – хаотичные искры на исчезающий резкий смешок – веселье на бешенном, почти безумном, бегу.
Они как-то пьяно хохочут и тыкают пальцами в цвета. Выходит не то чтобы что-то, но эй, неподалеку, у подножья холма, некто бессовестно валяется в траве и восторженно кричит. Никаких манер. Просто чудесно.
– Это нормально, – пожал плечами Альцест. – Мы все тут семья.
И Душенька сумел поверить в это. Откуда-то со стороны.
– Эй, – он толкает и так уже грязным локтем Обси в плечо, словно это может помочь сбросить тяжкий незримый груз. – Пойдем цветы собирать.
Обси специально смотрит на него ровно пятнадцать секунд, прежде чем важно кивнуть.
– Пошли, – в его голос, помимо усталости, возвращается ещё что-то радостно знакомое.
Душенька в восторге. Он практикуется в сарказме, вытягивает все больше невольных улыбок и отважно уворачивается от грязных капель. В конце концов Обси трясет головой, точно сбрасывая оцепенение, и совершенно дурацки водружает ему венок на макушку. Тоже перепачканный.
– Кошмар!
– Мило. Тебе идёт.
– Ну спасибо!
Колокольный смех Обси звучит старше и мудрее, точно он распробовал всю его горчащую прелесть лишь сейчас.
– Мы на поляну пришли не для этого, – бурчит как бы обиженно Душенька, поправляя, впрочем, венок таким образом, чтобы он не мешал никак ушам.
– И для чего же? – живо, но как-то глухо отзывается Обси.
Душенька с сомнением думает, ему бы поспать. Ах, да. Осколки бережно стерегут от хорошего их сон.
– Я не знаю, – пожимает он плечами не совсем честно. – Погадать на ромашках (Обси насмешливо как-то дёргает пальцами), потрогать траву, поиграть в догонялки.
– Мы уже играем в догонялки.
Душенька вскидывается удивлённо. И ведь верно! Эта мысль неожиданно не тяготит, а напротив отзывается чем-то хорошим, сладким и азартным.
– Тогда чего же мы стоим?
И они побежали. Побежали, касаясь земли только самыми пальцами ног. Так легко и летяще, с такой гладкой плавностью, с которой летели сквозь галактики.
И они засмеялись. Засмеялись так свободно, что кислорода едва хватило на их смех. Так ребячески невинно и раскованно, словно в воспоминаниях о мирном и ярком жарком лете, игриво махающем из-за палящего солнца.
И они забылись. Забылись совершенно и бесповоротно, без единой ниточки к здравомыслию. Единогласно и глубоко и горячо, так, что даже внутри себя докопаться бы при желании не сумели.
– Знаешь, – вопит на бегу Обси. – Я невероятно хочу надрать кому-нибудь жопу!
– Ну ты и извращенец! – громогласно отвечает ему Душенька. – А как же "жить дружно" и все дела?
– Ты мне поможешь заманить невинную жертву.
– Я рад, что это не вопрос.
– Возмутительно! – кричит им вдогонку Секби, оставшийся позади жалкие секунды назад.
– Присоединяйся! – машет ему Душенька рукой.
Никто к ним не присоединяется.
Золото кренится на оранжевый, а крепкая синева делается мягче и рассеяннее. Ветер к чему-то важному прислушивается и от этого замирает, а за ним следом замирают и трава, и деревья.
Становится легко, очень-очень легко и свободно, и хочется петь. Душенька теребит ворот собственной кофты и дивится ее невесомости.
– Немного бесюкатости никогда не повредит, – важно сообщает Обси.
– Да ну тебя, – отвлекаясь, фыркает Душенька. – Я, чтоб ты знал, хороший, милый, улыбчивый и интеллигентный.
– Разумеется. А ещё у тебя шило в одном месте.
Приходится в срочном порядке примерять на себя вид человека глубоко оскорбленного.
– Поэтому делать гадости будешь ты.
Обси на его смешно надутые губы не ведётся и карикатурно округляет взгляд и машет руками, провоцируя ухмылку. Зараза!
– Ага, щас прям. Я тоже это… хороший, вот!
Душенька, подумав, небольно пинает его по ногам. Хороший, как же. Когда мечом не шлепает кого попало где попало. Обси обиженно наклоняет голову, чем немного его смягчает.
– Верю! – великодушно решает Душенька в конце. – Ты только кровь вытри с рукоятки.
– Всенепременно.
Они замолкают. Обси носком отпинывает куда-то в сторону завалившийся среди цветов камешек. Из далёкого леса слабо доносится лай волков.
Душенька внезапно думает, что все это очень и очень глупо. Вот они тут смеются и игриво друг в друга подколками бросаются, а с другого краю лист медленно обугливается огнем и сыпется пеплом. Странно.
Воздух кажется непривычно сладким и удивительным, он чувствует сполна каждый вздох и с восторженным ужасом восхищается им. Становится умиротворенно и хорошо. И страшно – оттого что хорошо. Так ведь не было никогда.
Вернее, было, но иначе. Теперь четко и не вспомнить, после того как океан все смыл.
Душенька автоматически поправляет воротник, заправляет выбившуюся из-под свитера рубашку, оправляет закатанные рукава и проверяет оружие. Это действительно он. Весь, до маленького рубца у ногтя, ни на йоту не поменялся. Не верится.
– Тебе не кажется, что… – начинает он робко, сглатывая.
– Земля засползается прямо за нами на каждый наш шаг?
Душенька ошеломлённо и смирно кивает. На самом деле, он почти успел забыть эту мысль, пока она бежала до его уст.
– Так бывает, – Обси разводит руками знающе и беспечно.
"Это нормально", – с внезапным холодом вспоминает Душенька.
Он смеется, но как-то неуверенно. Страх и стыд опаляют щеки, а на вдохе что-то ровно посередине лёгких отзывается фантомной болью.
Закатное солнце все ещё яркое и ласковое. Прохладное. На него смотришь и в груди, отпихивая тревогу, трепещет радость. Странный коктейль, ядерный. Как будто изнутри горит костер, готовый неосторожным дуновением вырваться наружу и спалить все дотла.
Обси деловито отмечает, что уютно кругом и свежо. Душенька не может не согласиться, но добавляет, что был бы не прочь насадиться рёбрами на штырь. Несвойственная ему беспечность. Это тихое место лишило его всякой настороженной аккуратности, внушило ему безопасность.
Иногда края чужих улыбок напоминают ему, что все не так. И все же свободу навстречу ветру никуда запихать, чтобы забыть, не получается. Эта тюрьма слишком хороша и просторна, и воздух тут слишком свеж.
Обси хмыкает. Его плечи движутся свободнее, несмотря на остатки скованности. Его пальцы нервно травинки перебирают и вздрагивают на порыве ветра.
Обси грустно, понимает Душенька, как-то отвратительно тоскливо и грустно, но вместе с тем светло. Спокойно. Это хорошая грусть, несмотря на всю свою уродливость.
– Куда мы придем в итоге, как думаешь?
Душенька не торопится, обдумывая ответ. Он вдруг осознает, что не стоит позволять волнению экономить тягучее и плавное время – его всегда будет достаточно. Поэтому он обрывается рассеянно лепестки, обводит долгим задумчивым взглядом горизонт и чуть-чуть совсем жует губу.
А потом моргает с улыбкой и смотрит Обси прямо в лицо. И может поклясться, что видит прежние черты за всеми слоями гнили.
– Думаю, мы вернёмся к началу.