Глаза разлипаются под морозный сквозняк из окна и противный, звенящий в ушах будильник. Парень лениво, но раздражённо разворачивается, хлопает по источнику шума, тот моментально затихает и ненадолго вообще перестает подавать признаки жизни. Студент встаёт с жесткой, скрипящей кровати, его сразу же обдает холодным осенним воздухом. В этом общежитии, не видавшем ремонта лет двадцать, что закрывай окно, что не закрывай — продует полностью.
Дамир ненавидел свое жилище. И свою жизнь в целом. Но он по инерции продолжал ходить в универ, делать хоть какие-то уроки, готовиться к выпуску через год, пока в сердце медленно затухала последняя надежда на изменения к лучшему.
Он спешит отогнать от себя мрачные мысли, чтобы хоть что-то усвоить на парах, и через полчаса приходит в корпус одним из последних. Сплошной день сурка, длящийся уже полтора года, с того самого дня, как лучший (читай: единственный нормальный) преподаватель уволился, забрав с собой интерес Дамира к специальности. Остальные профессора были чересчур строгими, придирчивыми, либо вообще не объясняли материал. Одногруппники игнорировали парня, словно он был в аудитории какой-то тенью, да и он сам ни с кем не хотел общаться. Вернее, может, и хотел, но никак не получалось завести разговор, а спустя множество тщетных попыток Дамир прекратил всех донимать. Ему казалось, что он уже раздражал ребят, а когда отстал, то они аж легче задышали; вопрос, надумал он это или нет, так и оставался открытым.
Вот и пролетел очередной учебный день, только начавшись. Он снова не принес никаких знаний, да и складывалось впечатление, что Дамир учился только самостоятельно по вечерам, а целыми днями бесцельно сидел или ходил. От этого, конечно, были огромные пробелы, но, если честно, наплевать на них. Студент уже не ждал, что добьется чего-то в области режиссуры в будущем. Дамир вышел из университетского корпуса, такого же старого, как и общага. У дверей на секунду заколебался, думая, куда идти, затем поплелся по исхоженному вдоль и поперек маршруту. Он одновременно и был погружен в себя, и убегал от мыслей. Такая противоречивая каша в голове дала размытую белизну перед глазами, из-за чего студента два раза чуть не сбила машина. «Лучше бы сбила,» – мимолетно пронеслось в мыслях Дамира… Конечно, он не раз думал о том, чтобы со всем покончить, но решимости не хватало, и вряд ли бы когда-то хватило.
Третий водитель, под колеса которого студент чуть не попал, вывел его из транса гневным криком. Дамир скомканно извинился и прибавил шаг. Он уже сошел с дороги и оказался около памятника Русалки; изображенная на нем девушка величественно возносила к небу крест, расправив крылья. Мальчиком он часто гулял здесь с мамой, которая каждый раз рассказывала что-то новое о монументе. Сейчас, при взгляде на эту гордую женщину, позолоченные кресты и изящные якоря, Дамир раздражался от такой напускной пафосности. К чему сохранять красивый внешний вид, когда внутри ты разваливаешься? Студент мысленно плюнул на Русалку и хмуро ушел к заливу. Здесь, у берега, ветер дул гораздо сильнее, пробираясь под поношенное пальто Дамира и растрепывая длинные русые волосы. От холода пошли мурашки, но парень, привыкший игнорировать легкий дискомфорт, неподвижно стоял и смотрел вдаль. Никто не мешал ему созерцать серый пейзаж: волны беспорядочно бегали по поверхности воды, у горизонта море сливалось по оттенку с небом, еле заметно маячили корабли, выходящие из близлежащего порта; солнце спряталось где-то за плотными облаками, будто не желая освещать своими лучами Дамира. Он же тут лишний человек, он абсолютно не нужен этому миру. Никто не будет скучать.
В этот момент Дамир понял, что бесполезно бежать от мрачных мыслей, и погрузился в них с головой, представляя, как стремится ко дну. Как тело с каждой секундой каменеет, как перед глазами то яркий белый свет, то что-то кроваво-красное, то проскальзывает реальная чернота морского дна; как легкие все сжимаются и сжимаются, наконец, лопая, как воздушные шарики. И всё.
Нет, это было слишком для сознания Дамира. Студент не выдержал, резко выдохнул сквозь зубы и зарыдал так, как давно этого не делал. Слезы закрыли взгляд мутной пеленой, красные ладони прижались к лицу, не слышные никому всхлипы улетали в соленый воздух. Он так не может. Внутренний голос, срываясь на крик, выдавал оскорбления, отчаянные возгласы и фразы, полные ненависти. Достигнув пика, он, наконец, начал затихать, шепча непрерывное «прекратиэтовсепрекратиэтовсепрекрати...» Но потом и это сошло на нет. Тогда Дамир открыл глаза, протер горящее лицо и подставил его ветру, чтобы вновь охладить. Он не знал, как долго рыдал на берегу залива, да это и не имело значения. Полностью опустошенный, студент бросил последний взгляд на воду и пошел в город.
Бродя по одинаковым улицам, Дамир вслушивался в звуки города. Сам он был пуст, внутренний голос молчал. Гул нечастых машин, шелест листьев рыжих полуголых деревьев на ветру, перебивающая друг друга музыка из разных забегаловок и магазинов… Как ни странно, всё это совсем не давило на мозг, или он уже просто привык. Шум соединялся в своеобразную городскую музыку и даже успокаивал, создавая иллюзию, будто Дамир не один. Где-нибудь в глуши, наедине с природой и тишиной, он бы уже сошел с ума.
Вдруг обратил на себя внимание звук урчания живота, напоминая, что студент сегодня еще ничего не ел. Дамир бы с удовольствием зашел в любое кафе, если бы у него были деньги. Студент жил только лишь на стипендию, которая быстро заканчивалась, и к концу месяца приходилось питаться через раз. Парень достал из кармана все оставшиеся сбережения, оценивая, что можно купить. Как всегда, какую-нибудь горькую гречку и пресную картошку. Иногда закрадывалась мысль, что большего он просто не заслуживает. Дамир смирился и зашел в магазин. После покупки самых дешевых продуктов только и оставалось, что вернуться в общежитие, чего он очень не хотел. Это разрушающееся здание, которое никто не собирался восстанавливать, невозможно было назвать домом – получается, у Дамира нет дома. Студент пошел в его сторону, но максимально медленно, выбирая самый длинный маршрут, чтобы еще чуть-чуть насладиться свежим воздухом и затихающим городом, погружающимся в сумерки. Здесь он чувствует себя более спокойно, чем в той маленькой тусклой комнатушке на двоих. Здесь можно забыться и ходить, просто ходить. Там всё заставит думать о ненавистной учебе; там – в компании людей – одиночество ощущается намного сильнее. Потому что все эти люди общаются между собой и игнорируют Дамира.
И вот он возвращается в жилище. Соседа по комнате, как всегда, нет – постоянно шастает где-то. Дамир вешает пальто на крючок на голой стене, оставаясь в мятой рубашке, и нехотя идет на общую кухню варить гречку. В целом, ему все равно, что его еда безвкусная и даже гадкая – она нужна только для поддержания жизни. Вопрос, который всегда приходил не вовремя и наводил тревогу, залез в голову и сейчас – для чего поддерживать жизнь? Будь у него силы на это, он бы заплакал снова на глазах у сожителей. Но Дамир лишь нахмурился и отвернулся к окну в ожидании. Когда каша сварилась, быстро умял ее, помыл посуду за собой и вернулся в комнату. На часах было восемь вечера. Чтобы чем-то себя занять и отвлечь, студент открыл учебники. Нужно было хоть как-то делать уроки и писать курсовую, иначе бы отчислили и парень совсем бы пропал. Дамир с трудом воспринимал информацию, из-за чего учеба заняла в два раза больше времени, чем могла, но он все же сделал всё, что планировал. Это должно было приподнять настроение, но студенту казалось, что он делает недостаточно. Он не мог в полной мере наслаждаться хорошими моментами своей жизни.
Дамир закончил дела в час ночи, сложил книги в сумку, разделся и лег в кровать, не почистив зубы; он слишком устал. Набрать достаточно сил на день было очень сложно, потому что парню каждую ночь снились кошмары. Во снах его и убивали, и пытали, и предавали, и чего только ни делали… В этот раз он долго тонул, стремясь к бесконечному морскому дну, а все рыбы расплывались при виде него. Никто не хотел помочь.