Юный Каллен Стентон Резерфорд был полон неописуемой гордости, когда приносил обет защищать невинных от одержимости и не щадить своей жизни ради достижения этой благородной цели. Он был самым юным храмовником в Твердыне Кинлоха, куда его определили после долгого и изнурительного обучения. Впрочем, восемнадцатилетнего Каллена быстро прознали как ответственного, исполнительного и добросовестного солдата, который всегда беспрекословно исполнял отдаваемые ему приказы. Да и с сослуживцами у него быстро наладились отношения: старшие по званию помогли ему освоиться в Круге, а младшие товарищи, хоть и подшучивали над его неопытностью, передавали посыльному письма для Мии Резерфорд, когда юному храмовнику не разрешено было покидать пост.
Первое Истязание, куда его направил рыцарь-командор Грегор, стало настоящим испытанием и для самого Каллена. Ему разъяснили, что, если маг не выдержит Истязания и вернётся одержимым, его надлежит немедленно устранить. Тогда Каллен немного опешил и, забывшись, недоуменно пролепетал:
— Безоружного?
Рыцарь-командор гневно взглянул на него, сжал зубы и ничего не ответил. Уже по пути на верхние этажи башни сослуживцы объяснили ему, что в этом деле нет места излишней мягкосердечности. К счастью, одержимыми маги возвращаются не так часто и эта участь, возможно, минёт их и сегодня. Юного Каллена, правда, это не слишком успокоило.
Каллен и остальные храмовники выстроились вокруг площадки для Истязаний и с готовностью взялись за рукояти своих мечей. Здесь также находился Первый Чародей Круга, которого Каллен впервые видел так близко. Он явно пребывал в нервном волнении, и юный храмовник невольно задался вопросом, свидетелем скольких неудачных Истязаний стал этот седовласый маг.
Вскорости в зал ввели испытуемого, и Каллен не мог не отметить, что этот маг очень юн, не старше его самого. Он совсем не выглядел опасным: со своей сутулой спиной и коротким хвостом рыжеватых волос он казался скорее безобидным юношей, а не жутким чудовищем, которого следует опасаться. Несмотря на смятение, на лице юного храмовника не дрогнул ни один мускул, и он лишь сильнее сжал рукоять оружия.
Молодой маг и сам выглядел растерянным, словно не знал, что его ждёт впереди. В поисках поддержки он переводил взгляд с одного солдата на другого и на несколько мучительно долгих мгновений задержался на Каллене. Один из сопровождавших ученика храмовников якобы случайно толкнул Андерса плечом. Тот бросил на него гневный взгляд и тут же сострил:
— Что, прорези в шлеме маловаты?
Прежде чем обидчик успел ответить, к магу обратился командор Грегор:
— Твоя магия — это дар, но в то же время и проклятие. Демоны жаждут пройти в этот мир через тебя, и сегодня ты должен доказать нам, что способен им противостоять. Но если ты не сможешь этого сделать, мы исполним свой долг.
Мальчишка затравленно глядел на окружавших его крепких, плечистых воинов. Однако он хорохорился, стараясь не выказать свой страх:
— Какой долг? Убьёте меня и выкинете тело в окно?
Грегор усмехнулся и жестом пригласил испытуемого подойди к стоявшей посреди зала мраморной чаше.
— Это лириум, Андерс, — подал голос Ирвинг. — Его сила проведёт тебя в Тень.
— Значит, так вы решили избавиться от меня?
Каллен не мог не отметить дерзкий тон, которым был задан этот вопрос.
— Ты должен быть благодарен, ученик, что мы вообще позволили тебе пройти Истязание после всех твоих выходок, — осадил его Ирвинг.
— Видимо, на этом моменте я должен раскланяться и начать благодарно целовать полы твоей мантии? — усмехнулся Андерс, но было заметно, как сильно он нервничает.
Каллен не успел подумать, какие такие выходки творил этот совсем юный маг. Андерс быстро шагнул к чаше, пока Первый Чародей не начал сомневаться в правильности своего решения, и принял из неё большую дозу лириума.
Все те мучительные минуты, пока Андерс был без сознания, показались Каллену вечностью. Если бы кто-то в тот момент спросил его, сколько длилось его ожидание, храмовник бы ответил, что провёл там целый день. На самом же деле прошло не больше четверти часа, когда Андерс очнулся и, тряся головой, поднялся на ноги. Его немного пошатывало, но он дерзко обвёл взглядом застывшую над ним стражу и с вызовом произнёс:
— Демона я вам не принёс, и не надейтесь.
Каллена поразило то, с каким нахальством вёл себя этот маг, чья судьба буквально висела на волоске. Аккуратный хвост на затылке Андерса растрепался, и выглядел маг куда более измученным, чем когда вошёл в этот зал, однако изо всех сил делал вид, что такому испытанию его не сломить.
После этого Каллен побывал ещё на многих Истязаниях, но ни одно из них не запомнилось ему так, как это.
Он увидел Андерса уже на следующий день после Истязания. В то утро юного храмовника поставили нести дозор в одном из учебных кабинетов Башни. Немолодой уже наставник ходил меж рядами столов из красного дуба и зорко следил, как ученики выполняют данные им задания. Знакомый Каллену светловолосый маг сидел в первом ряду и скучающе царапал пером по раскрытой перед ним карте Ферелдена. Неожиданно для всех Андерс подал голос, радостно известив:
— А вы замечали, что озеро Каленхад похоже на зайчика?
Наставник в гневе подбежал к нему и отвесил ему нехилый подзатыльник. Но уже не в его силах было унять шёпот, пронёсшийся по рядам. Ученики один за другим изумлённо вздыхали, вертя перед собой свитки с картами. Лишь через некоторое время бородатому чародею удалось успокоить их и продолжить занятие.
Той ночью Каллен тайно прокрался в учебный кабинет и, схватив в руки одну из карт, жадно вгляделся в очертания озера, раскинувшегося в западной части Ферелдена. Он бесчисленное количество раз наблюдал его тихую гладь из окон казарм, но ему никогда не доводилось видеть его на бумаге. Храмовник очень долго изучал силуэт озера и в конце концов увидел в нём то, о чём говорил Андерс. После этого он уже не мог не видеть зайца, радостно скачущего на запад, в сторону Орлея.
Каллен навсегда запомнил тот день, когда в первый раз услышал, что Андерс сбежал. От своих старших сослуживцев Каллен узнал, что это было уже не в первый раз. Это заставило храмовника задуматься, чем именно не устраивала юношу жизнь в Твердыне Кинлоха. Впрочем, это напомнило ему о слухах, которые не раз доходили до его ушей. Он слышал, что некоторые храмовники злоупотребляют своей властью над обитателями башни. Некоторые из них выполняют свои ежедневные обязанности с неуместной жестокостью, будто вверенные им маги не люди, а бездушный скот. Не раз он видел, как его сослуживцы, всегда дружелюбные и обходительные в казармах, будят магов ударом по голове и грубо гонят их в ванные, куда якобы случайно забыли доставить горячей воды. Сами храмовники стояли рядом, наблюдая за банными процедурами, и не стесняясь обсуждали друг с другом всё, что видят перед собой. Вся сущность Каллена протестовала против этого. Он считал, что человека должны вести его честь и долг и они же должны защитить его от развращения души. Сам он никогда не опускался до такого поведения и относился к магам как к равным.
Андерса вернули через несколько дней. Его бесцеремонно тащили за собой два старших храмовника, выкручивая ему руки. Было видно, что юноша совсем выбился из сил, но он демонстративно не оставлял попыток вырваться. Каллен с трудом сдержался, чтобы не броситься вперёд и не вырвать мага из грубо держащих его рук.
Уже спустя несколько дней после возвращения в Круг Андерс как ни в чём не бывало прогуливался по коридорам башни и отпускал направо и налево ехидные комментарии. Досталось и Каллену. Когда юноша проходил мимо стоявшего на посту ферелденца, Андерс смерил его оценивающим взглядом и хохотнул:
— Что стоишь, Вермишелька?
Каллена, казалось, должно было задеть столь обидное прозвище, но вместо этого он лишь ощутил радость оттого, что Андерс узнал его, выделил среди прочих храмовников. Он вдруг приосанился и неожиданно для самого себя расплылся в широкой искренней улыбке.
— А разве тебе не нужно сейчас быть на занятии, Андерс?
— О, что я слышу! Храмовник запомнил имя одной из своих домашних зверушек! — ядовито воскликнул маг.
Улыбка Каллена тут же сошла на нет. Он не знал, что ответить, поскольку не понимал, чем заслужил такое отношение. Он всегда по-доброму относился к магам и особенно к Андерсу. Не раз он закрывал глаза на мелкие провинности и невинные шалости мага во время занятий. Он и сейчас хотел отпустить его, а не тащить в класс, но эта едкая реплика в его адрес задела храмовника за живое.
— Если ты сейчас же не пойдёшь на занятие, я доложу о тебе Ирвингу, — холодно ответил Резерфорд.
Андерс несколько мгновений оценивающе смотрел на Каллена, словно взвешивая, насколько тот серьёзен, и с кислым выражением лица отправился в учебный класс, бормоча под нос что-то про ненавистных недалёких храмовников.
В следующие несколько дней Каллен не раз жалел о сказанном. Он не понимал, какая сила вынудила его так грубо осадить мага, и беспрестанно сердился на себя за свою несдержанность. Храмовник неоднократно думал, как загладить вину — так, чтобы это не привлекло излишнего внимания со стороны старших по званию и других магов. Впрочем, через несколько дней ему представился такой повод, когда его назначили надзирателем в трапезную башни.
Проходя между стройными рядами обеденных столов, ферелденец отметил, что Андерс сидит на самом краю, подальше от остальных. Сначала он изумился: всегда общительный и жизнерадостный, маг должен был быть главной душой компании — однако никто из других магов не решался разделить с ним обед. Сидевшие с ним за одним столом лишь с опаской поглядывали в его сторону и подальше отодвигали свои тарелки, чтобы не быть замеченными в его обществе. В Круге ходили разные слухи: что Андерс — маг крови, что терпение Ирвинга уже на исходе и скоро юношу ждёт страшное наказание, что Андерс может стать первым за многие годы магом, кого усмирят даже после успешно пройденного Истязания. Даже если что-нибудь одно из этого было правдой, ни один маг в своём уме не хотел прослыть товарищем столь дерзкого нарушителя порядка.
Над Андерсом уже висело наказание после недавнего побега: его порции были в два раза меньше, чем у других. И хотя маг не подавал виду, что это его волнует, Каллен ясно видел, как завистливо юноша смотрит в почти полные тарелки соседей по столу.
Проходя мимо Андерса, Каллен якобы ненароком разжал пальцы, и под скамью, на которой сидел маг, закатилось сочное наливное яблоко. Храмовник с невозмутимым видом прошествовал мимо, ни разу не оглянувшись, а Андерс удивлённо поднял фрукт и недоуменно завертел головой. Откуда он взялся? Все сидевшие рядом маги не проявили к яблоку никакого интереса, поэтому юноша заботливо отёр его рукавом и с жадностью вонзил зубы в сладкий плод.
Щёки Каллена пылали цветом, не уступающим румяным бокам этого яблока.
Следующим вечером в казармах рядовой Резерфорд стал свидетелем разговора, который вывел его из себя. Двое солдат: рядовой Уитли и рядовой Хамиш, двадцатилетние громилы родом из одного селения — обсуждали Андерса. Это напомнило Каллену, почему он невзлюбил их с самого их перевода в Твердыню Кинлоха.
— Тот маг, рыжий, с хвостом, опять мне нагрубил! — жаловался своему другу Уитли. — Надо снова напомнить ему, кто тут главный, а?
Каллен нахмурился. «Снова»?
— Зададим ему завтра вечером, когда пойдёт баиньки, — гоготнул второй солдат. — Чтобы неделю заснуть не смог.
Каллен не стал слушать дальше. Он ворвался в дверь и смерил сослуживцев таким разъярённым взглядом, что они сразу притихли и вжали головы в плечи.
— Кто его обидит, будет иметь дело со мной! — отчеканил храмовник почти по слогам, чтобы двое не усомнились в серьёзности его намерений. — Попробуйте хоть пальцем тронуть!..
Ферелденец вспыхнул и нервно дёрнул плечом. Он видел, что его слова возымели действие, но всё же следующим вечером ненадолго улизнул со своего поста и проследил, чтобы Андерс без происшествий добрался до постели.
Ночью Каллен не мог сомкнуть глаз. Он лежал в темноте, уставившись в нависшую над ним койку, на которой храпел рядовой Маркус, и всё думал, почему благополучие этого странного шутливого мага стало значить для него так много. Ферелденец хотел защитить его — так, как защищал в детстве сестру и мать, оградить его от всех опасностей этого мира, обнять его, прижать к себе, сказать, что всё будет хорошо, что он, его верный друг, не даст его в обиду.
Он вскочил посреди ночи и бросился к окну, чтобы в свете луны накарябать на клочке бумаги несколько слов. Он напряжённо всматривался в выводимые им буквы и иногда оборачивался на спящих сослуживцев в страхе, что кто-нибудь из них может проснуться и спросить, чем он занят в столь поздний час.
Ферелденцу удалось подкинуть записку в мантию Андерса, пока тот купался в ванне. Её было легко отличить от всех прочих: юноша украшал её чёрными перьями, которые Создатель знает где добыл в Твердыне Кинлоха. Каллен всё думал, зачем они ему: способ выделиться? Выразить свой протест? Зато взгляд храмовника теперь всегда мог легко выцепить Андерса из толпы магов в одинаковых одеяниях.
Каллен ожидал, что Андерс прочтёт его записку сразу после того, как облачится в свою мантию (во время переодевания храмовник выразительно смотрел в сторону, по уши залившись румянцем), но тот лишь быстро пошёл к выходу, явно погружённый в свои мысли.
Несколько дней Каллен ждал от Андерса какой-нибудь реакции, но маг, если и прочёл его послание, ничем не выдавал этого. Храмовник не находил себе места от беспокойства. Сначала он переживал, что Андерс не прочтёт его записку. Затем — что прочтёт и не поймёт, кто её написал. И в завершение — что прочтёт и догадается о личности автора.
Он часто провожал Андерса тоскливым взглядом, когда тот скрывался от него в тёмных лабиринтах коридоров. Как-то раз он решил проследить за ним, чтобы понять, не замышляет ли маг очередной побег. Каллен хотел удержать Андерса от ошибки, которая может стоить ему жизни, но в итоге ошибкой оказалось последовать за ним.
Каллен заметил мага не сразу: его прижимал к стене, закрывая своей широкой спиной, какой-то мужчина. Храмовник хотел было броситься Андерсу на помощь, решив, что тот подвергся нападению, но что-то его удержало. Быть может, это были стоны, которые издавал Андерс, или то, с каким вожделением бородатый мужчина склонился над юношей.
Лицо Каллена мгновенно сделалось красным. Он за секунду развернулся на месте и бросился прочь. Его щёки пылали, а сердце готово было выскочить из груди.
Несколько дней он сторонился Андерса, боясь даже бросить на него случайный взгляд. Как-то раз юноша привычно отпустил в его адрес безобидную шутку, в очередной раз обозвав его «Вермишелькой», но реакции от Каллена так и не дождался. Маг непонимающе изогнул одну бровь и прошёл мимо, а храмовник так и продолжал недвижимо стоять с пустым взглядом. Со стороны никто бы не догадался, с какой бурей в своей душе боролся в этот момент рядовой Резерфорд.
Той ночью Андерс бежал. Когда весть об этом дошла до Каллена, сердце его ухнуло куда-то вниз. Храмовник не знал, но нутром чувствовал, что в этот раз побег не сойдёт магу с рук.
Каллен в очередной раз вспомнил ходившие по башне слухи о том, что Андерса, несмотря на пройденное Истязание, могут усмирить. Храмовник боялся даже представить юношу усмирённым; сама мысль о том, что молодой, жизнерадостный Андерс превратится в лишённое всякой воли создание, заставляло его сердце сжиматься от боли. Если его найдут… Если приволокут обратно… Нет, лучше бы его не поймали, лучше бы он остался там, за пределами башни! Спрятался в одной из глубоких ферелденских пещер, присоединился к каравану бродячих торговцев, сел на корабль до Вольной Марки — только бы никогда не вернулся обратно, только бы ему не вынесли страшный приговор!
Каллен застыл в ужасе от своих мыслей. В его душе боролись долг, который велел ему быть верным Ордену и принесённой клятве, и жгучее желание, которое коварно нашёптывало ему: беги, найди его, защити, будь рядом.
Он не видел Андерса несколько месяцев. Поисковый отряд храмовников, брошенный на поиски мага, писал, что на время потерял его след. В душе Каллена забрезжила слабая надежда на удачный для мага исход, хотя он знал, как сложно сбежать от обученных воинов, в руках которых филактерия — надёжный магический компас, показывающий местонахождение беглеца.
На то, как Андерса волокут по внутреннему двору башни, собрались поглазеть все окрестные дозорные. Маг явно был ранен: мантия его была разодрана, где-то на ней проступали пятна крови, а сам он едва двигал ногами. Руки его были закованы в кандалы, которые казались просто громадными на тонких бледных запястьях.
В тот день Каллен стоял на посту в холле башни. Когда Андерса провели мимо, он с тоской попытался поймать его взгляд, но маг лишь бесстрастно глядел себе под ноги. Из его лица, казалось, пропали все краски — как и желание двигаться вперёд. Конвой повёл его вверх по лестнице — туда, где Первый Чародей Ирвинг и рыцарь-командор Грегор будут решать его судьбу.
Когда процессия скрылась из виду, Каллен, наплевав на свой пост, бросился в казармы — но не в флигель для рядовых солдат, а в отдельное строение, которое служило жилищем и одновременно кабинетом рыцарю-командору.
Каллен уже бывал там, когда Грегор вызывал его к себе, чтобы наградить за верную службу, но сейчас эта вроде бы знакомая дорога внушала ему страх.
Он столкнулся с рыцарем-командором в дверях. Тот уже решительно направлялся в башню и потому недоуменно взглянул на подчинённого, словно спрашивая, не может ли его дело подождать. Каллен, однако, не сдвинулся с места. Он плохо помнил, что говорил потом. Но одно запомнил точно: как упомянул, что при нём юный маг всегда вёл себя достойнее прочих, и под свою ответственность попросил смягчить наказание.
Грегор кивнул — скорее не потому что согласился со сказанным, а потому что спешил к Ирвингу и хотел побыстрее избавиться от рядового Резерфорда. Однако по пути ему подумалось, что то, с какой искренностью столь достойный молодой солдат, не раз удостоенный наивысшей похвалы, защищал бунтаря, было на его памяти явлением очень редким, если не сказать уникальным. Он хорошо уяснил, что магам верить нельзя — и планировал наказать беглеца со всей серьёзностью, чтобы другим неповадно было. Однако командор отчётливо понимал, что усмирение после Истязания, вопреки церковным традициям, привело бы к волнениям, которые были ни к чему ни ему, ни Ирвингу.
Когда Андерса бросили в карцер, Каллен впервые в жизни напился до беспамятства. Хотя такое наказание было лучше усмирения, храмовник не представлял, каково будет Андерсу просидеть в темноте целый год — совсем одному, не видя ни лиц, ни солнечного света. Сердце храмовника разрывалось на части, когда он воображал эту печальную картину.
Каллен готов был выть от бессилия, не зная, чем может смягчить участь мага. Пока однажды ему под ноги с резким писком не бросилось что-то пушистое. Храмовник оторопел, когда это что-то потёрлось о его ноги, закованные в стальные латы, и подняло вверх свою усатую мордочку с молчаливой просьбой о чём-нибудь съестном.
Каллен подхватил мышелова под мышку и рванул в темницу, пока его никто не увидел. Рядовой Уиллоу, стоявший на страже у дверей, с интересом взглянул на Каллена, но ничего не сказал: он, как и другие молодые храмовники, знал, что Резерфорд пользуется у Грегора особым положением. Все решётки в темнице стояли открытыми — и лишь карцер в глубине помещения был единственной занятой камерой. Занятой Андерсом.
Андерс впервые за неделю услышал чей-то голос. Из небольшого лаза, через который ему раз в день бросали чёрствые куски хлеба, показалась рыжая кошачья мордашка, а следом за ней изящно просунулось и всё тело. Кот ещё раз мяукнул и, перебирая мягкими лапками, прошествовал к магу. Андерс протянул к животному ослабевшую руку и несколько раз неуверенно провёл ладонью по его спине. Кот изогнулся и довольно заурчал, а в глазах юноши сами собой выступили слёзы. Он по привычке залез в карманы мантии, чтобы проверить, не захватил ли с собой что-нибудь, но наткнулся лишь на смятую записку. Андерс с удивлением развернул её и прочёл несколько фраз, написанных корявым почерком: «Ты под моей защитой. Не сбегай больше. Твой верный друг».
За годы службы в Инквизиции командор Резерфорд не раз вспоминал вслух события в Киркволле и Ферелденском Круге магов, но сослуживцы ни разу не дали ему договорить до конца.
И так и не узнали настоящую причину, по которой Каллен не может их забыть.