Впервые де Сарде поймал себя на мысли, что не может отвести от Васко взгляд, ещё на корабле. Однако лишь спустя несколько месяцев молодой человек понял, в чём тут дело: капитан Васко не переставал его удивлять.
Де Сарде небезосновательно считал себя экспертом в области психологии: обычно ему хватало одного беглого взгляда и бессодержательной беседы, чтобы понять, что за человек перед ним и как к нему подступиться. Но стоило эмиссару допустить одну лишь мысль, что он раскусил их капитана, как тот мгновенно опровергал с трудом сделанные выводы. До сей поры де Сарде не сближался с навтами и весьма скудно представлял, что творится в душах покорителей морей. А уж капитан выделялся на их фоне, подобно звезде в ночном небе, по которой моряки сверяли проложенный курс.
Когда-то де Сарде ошибочно представлял, что навтов не интересует ничего более доступных портовых леди и крепкого кабачного виски. В каюте капитана по ночам почти всегда горела свеча: Васко то заполнял судовой журнал, то копался в своих картах, то… читал книги. Казалось бы, в этом не было ничего примечательного — однако же факт того, что закалённый бурями навт увлекается чтением, словно какой-нибудь пятнадцатилетний дворянин при дворе, по неизвестной причине поразил де Сарде до глубины души.
То, как капитан обращался со своей командой, стало для эмиссара ещё одним откровением. Днём моряки беспрекословно слушались своего капитана, несмотря на довольно молодой возраст оного — причём нередко им хватало одного красноречивого взгляда Васко, чтобы понять, что от них требуется. Однако вечером капитан имел привычку выпивать или играть в карты наравне с ними — как какой-нибудь юнга, что никогда не поставил бы себя выше других — и ни один член команды, казалось, не испытывал от этого факта никакого стеснения.
Иными словами, капитан заворожил молодого эмиссара каждым своим словом и движением. Но как обратить на себя его внимание, он — сам де Сарде! — не имел ни малейшего представления. На светских раутах им с Константином достаточно было в чувствах продекларировать романтическое стихотворение популярного поэта или сыграть витиеватую мелодию на клавесине, задорно подмигнув залу, чтобы очаровательные леди и юноши сами подходили к ним с бокалом шампанского и красноречивым взглядом испрашивали ключи от их опочивален. Капитан Васко, и это де Сарде осознавал со всем убеждением, был не из таких.
Одно лишь де Сарде решил для себя со всей уверенностью: капитана привлекали и мужчины. По долгу службы им не единожды приходилось спускаться в подвал казарм Монетной стражи, куда приходили доступные девушки в одних холщовых юбках да кое-как перетянутых корсетах, а у стены красовался стройный ряд кроватей с бархатными балдахинами. Один раз де Сарде отметил, как капитан Васко, безучастно скользнув глазами по девушкам, проводил заинтересованным взглядом нежного юношу в расстёгнутой рубахе, подносившего вино. В этой мысли не было ничего, поражающего воображение: для де Сарде Васко, покрытый татуировками, рождённый в душных залах на берегу, но отданный дикому морю, являл собой саму квинтэссенцию свободы и непредвзятости.
Однажды, блуждая среди скал Тир-Фради, де Сарде и его команда обнаружили себя в каменном тупике под невысоким, но крутым обрывом. Де Сарде в растерянности уже готовился отдать приказ идти в обход, потеряв по меньшей мере полдня ценного времени, но капитан Васко, не дожидаясь ничьих распоряжений, пришёл на помощь. Он легко, в пару прыжков, подтянулся за край и залез на уступ — и протянул вниз руку, чтобы помочь спутникам забраться. Де Сарде первым схватился за неё — жёсткую, грубую, всю в мозолях, но ловкие пальцы обвили его ладонь железной хваткой, словно корабельный трос, который нельзя было выпускать под угрозой смерти.
Оказавшись наверху, де Сарде как можно более невозмутимо отряхнул грязь с кюлот и попытался поймать взгляд Васко, но видение рассеялось — тот уже отвернулся и помогал взобраться наверх Сиоре.
В тот момент де Сарде не осмелился бы даже надеяться.
***
— Моё имя — де Сарде. Позвольте засвидетельствовать вам своё почтение от имени Торгового содружества. Сразу должен признаться, господа, что у меня к вам дело, не терпящее отлагательств, — привычно отчеканил эмиссар не терпящим возражений голосом.
Дипломаты и их ассистенты залебезили перед ним, но в своих речах дважды попытались ускользнуть от выполнения прямых договорённостей.
— Джентльмены, я понимаю ваше шаткое положение, но бумаги у меня на руках, а их копии — в штаб-квартире Содружества, давно заверенные официальными печатями, и мне категорически не хотелось бы — разумеется, вынужденно — очернить репутацию вашей гильдии, когда я передам, что вы отказываетесь сотрудничать с законным представителем и кузеном наместника…
Привычно купаясь в своём красноречии, де Сарде ненароком скосил взгляд на своих спутников — и замер на месте, едва не запнувшись (неслыханная для него слабость!). Стоящий подле правого плеча Васко прожигал его раскалённым взглядом, в котором в равной степени читались интерес и восхищение. Эмиссар едва не выпустил ситуацию из-под контроля, но силой заставил себя отвернуться и успешно завершил переговоры. В конце концов, он, де Сарде, не имел права на ошибку.
В ту ночь у костра близ главной дороги они с Васко неотрывно сверлили друг друга взглядом, но оба не двигались с места. Время было далеко за полночь, и Сиора, укрывшись дорожным покрывалом, мирно посапывала невдалеке под деревом. Между ними стрекотало пламя костра, но казалось, что это сам ночной воздух трещит, накалившись до предела. Де Сарде не представлял, сколько ещё часов сможет выдерживать такое напряжение: нижняя часть его тела горела, томимая жаждой забытых на родине утех, а желудок словно кружился в вальсе и пытался вывернуться наизнанку — но глаза упрямо смотрели вперёд, цепляясь за каждую морщинку на лице капитана, оставленную раскалённым морским солнцем и солёным ветром.
Думает ли капитан о том же, о чём и он? Если да, нужно ли обхаживать его так, как если бы они встретились в обществе? Эмиссар привык полагаться на свои обширные знания и безупречное воспитание, но в этом положении они мало чем могли ему помочь.
Наконец Васко поднялся с места, закинул на руку дорожное покрывало, на котором сидел, и кивком головы приказал де Сарде следовать за ним. Молодой человек с готовностью направился следом, но когда они оказались вдвоём на поляне подальше от дороги, уверенности у него поубавилось.
Васко выбрал местечко помягче и деловито расстелил покрывало, бросив на него свою верную треуголку, после чего жестом пригласил де Сарде подойти ближе. Аристократ по привычке прочистил горло и попытался объясниться:
— Капитан, надеюсь, я верно распознал ваши интенции, так что вы позволите мне тоже высказать своё расположение?
— Оставьте любезности для ваших дипломатов, де Сарде, — резко прервал его Васко, после чего притянул к себе и всё так же деловито начал стягивать с него одежду — вещь за вещью. К ним под ноги по очереди полетели шляпа, жюстокор, камзол, а затем успевшая измяться рубашка.
Для де Сарде такое поведение было непривычно: в высшем свете было принято жеманиться, краснеть и бросаться в лицо намёками, словно лёгкими, игривыми пощёчинами. Васко же явно не привык церемониться. В конце концов, он сам говорил, что на корабле навты никому не отвешивают поклонов, да и остальные формальности им чужды.
Тем временем Васко стащил с себя моряцкую одежду и запустил руку в кюлоты де Сарде. Один резкий вдох — и де Сарде отдался полностью, каждой своей мыслью, каждой клеткой, истекая от мгновенно охватившего его желания. Если бы в тот момент Васко вытащил пистолет, чтобы застрелить его на месте — даже тогда он не стал бы сопротивляться, лишь покорно подставил лоб, полностью подчинившись воле капитана.
Рука Васко сжала его естество, де Сарде вздрогнул и едва не излился на месте, но капитан осадил его:
— Не спешите, де Сарде, ещё вся ночь впереди.
Капитан знал своё дело. Де Сарде хотел показать, что тоже обладает кое-какими знаниями и опытом, но в итоге просто отдавался всю ночь безумно, нет, даже бездумно, бормоча нечто бессвязное.
Ближе к рассвету он даже украл поцелуй капитана.
С дикаркой Сиорой не нужно было притворяться: она сама оставляла их, когда им не терпелось уединиться. Ночи пролетали одна за другой, дни тянулись вечность, словно скучнейшие государственные заседания в жаркий день.
Как-то раз они лежали вдвоём на втором этаже в резиденции де Сарде, лениво поглаживая друг друга и щурясь на огонь в камине. Позади был долгий день, наполненный неустанными погонями и выгодными сделками, мысли заплетались, и у эмиссара вдруг вырвалось:
— Что, неужто я лучше портовых девок?
Васко в удивлении приподнял одну бровь, после чего со смешком вымолвил:
— Лучше во всяком отношении.
— Вы бы взяли меня к себе матросом, капитан?
— Нет, — отрезал навт, отчего сердце де Сарде упало в отчаянии. — Какой из вас моряк, де Сарде? Посмотрите на себя, вы нужны в дипломатии.
В последние дни Васко казался чуть счастливее, чем когда его только списали на берег и приставили к де Сарде. По крайней мере, последнему хотелось так думать. Впрочем, Васко был не из тех, кого можно отлучить от моря надолго: эмиссар видел, как томится его сердце без грохота волн за бортом корабля. Стало быть, капитан всегда по-настоящему любил не женщин, не мужчин, не его, де Сарде, а только дикое, солёное море. И эмиссар ничего не мог с этим поделать.
***
«Дорогой, любимый капитан,
Надеюсь, ты простишь мне мою дерзость и позволишь писать к тебе на "ты"».
Де Сарде обмакнул перо в чернильницу и помедлил с минуту, после чего продолжил старательно выводить на бумаге витиеватые буквы.
«Я отчётливо помню, что письма между континентом и Тир-Фради идут по несколько месяцев — да и кто знает, где ты сейчас? В каком плавании, на каком задании, в каком порту? Как быстро ты получишь это письмо?
Не знаю, возможно, ты забыл меня. Я лишь молю, если будешь рядом, улучи час-другой и загляни к своему верному другу. Я вспоминаю тебя каждый день, что мне дарован. Тебя и приключения, что мы пережили вместе. Мне хочется верить, что связь, что была между нами, была большим, нежели то, чем она могла казаться со стороны.
Навеки мыслями с тобою,
твоя буря»
Де Сарде сложил письмо в конверт и аккуратно капнул на него расплавленным сургучом, чтобы отпечатать на бумаге золотой перстень с фамильным гербом. Когда всё было готово, приложился к письму губами, запечатлев поцелуй и тонкий шлейф дорогого парфюма.
Пусть капитан всегда по-настоящему любил только дикое, солёное море. Но может, в его сердце найдётся местечко и для кого-нибудь ещё?