Де Сарде не питал наивных иллюзий и был твёрдо уверен, что по прибытии на Тир-Фради их ждёт множество трудностей. Однако сама доставка нового наместника до места назначения оказалась не менее тяжёлой задачей.
В первые дни путешествия Константин буквально подпрыгивал от возбуждения и, снедаемый любопытством, стремился изучить все потаённые корабельные «местечечки», как он сам выразился. В своём личном журнале капитан Васко даже раз сравнил сына князя с корабельной крысой, которая забирается во всё более неожиданные щели. Было это после того, как на третий день плавания Константин пропал и в результате долгих поисков был обнаружен в отсеке со снастями. Он запутался в тяжёлых сетях и не мог выбраться самостоятельно, но не звал на помощь, дабы не подавать виду, насколько отчаянно его положение. Когда об этом доложили капитану, тот лишь порадовался, что ключ от крюйт-камеры висит у него на шее и «Морской конёк» не взлетел на воздух, едва покинув порт Серены.
По приказу Васко Константина всей командой пытались отгородить от прогулок по отсекам корабля, ограничив отведённой ему каютой, поэтому принц провёл целый день на палубе, красиво раскинув руки и подставив лицо палящему морскому солнцу. Результат не заставил себя долго ждать: красный, как помидор, Константин ещё несколько дней расхаживал по кораблю, тихо стеная от боли. Он пытался выведать у смуглых навтов секрет, как им удаётся не обгорать на солнце, но те лишь пожимали плечами и как-то странно косились друг на друга. Де Сарде отвёл кузена в его каюту и держал за руку всё время, пока корабельный врач смазывал пострадавшему лицо какой-то пахучей травяной смесью. Константину пришлось ещё какое-то время походить со слоем зелёной мази на лице, обеспечившим ему пару новых прозвищ среди команды.
Тем временем де Сарде пришёл к пониманию, что в этом плавании ему стоит уделять больше внимания не подготовке к предстоящим дипломатическим миссиям, а тому, чтобы Константин добрался до острова живым и невредимым. Доказательства не заставили себя долго ждать.
— Мой дорогой, мой милый кузен! — Константин ворвался в каюту де Сарде и едва не свалился на пороге: ноги его подкашивались и причудливо заплетались.
Эмиссар тут же оторвался от своих бумаг, отбросил в сторону перо и в ужасе воскликнул:
— Константин, ты пьян! Чем от тебя так несёт?
— Всё отлично, друг мой! — заверил Константин, после чего грациозно свалился в объятия подскочившего к нему кузена. — Сегодня просто так штормит!
Де Сарде кое-как уложил Константина в свою постель, укутал его двумя одеялами, где тот мгновенно сладко засопел, и поспешил на палубу к морякам разбираться в случившемся. Он застал их на верхней палубе за игрой в карты.
— Джентльмены, зачем вы налили моему дорогому кузену столько рому?
Моряки переглянулись, после чего заверили, что до последнего отказывались выдавать ему ром и предлагали дорогое красное вино, бочку которого специально прикатили в день отплытия из подвалов княжеского дворца в Серене. Однако Константин капризно настаивал, что сыну князя можно пить что угодно — и в итоге навты сдались и принесли ему одну кружку крепкого алкоголя, разумеется, сильно разбавленного водой.
Де Сарде стоял, массируя висок, в котором до сих пор звучали вопли пьяного Константина.
— Пожалуйста, в следующий раз будьте так добры ответить ему, что ром кончился.
Наутро Константину было так плохо, что он весь позеленел. Де Сарде пытался поддержать кузена, узнать, как он себя чувствует, но тот лишь отмахивался, будто ребёнок, который юлит и не хочет признавать собственную ошибку. Большую часть дня будущий наместник потратил на то, чтобы излить содержимое желудка за борт. Решив, что в таком состоянии Константин не будет стремиться к неприятностям, а те — к нему, де Сарде направился в каюту капитана обсудить курс корабля и возможные будущие заказы на перевозки от лица наместника Торгового содружества. В конце концов, если не принимать в расчёт казусы с Константином, плавание шло как по маслу, команда состояла из отборных моряков, да и капитан был исключительно вежливым и приятным собеседником.
— Человек за бортом! — раздался крик юнги с мачты.
— Но ведь штиль… — растерянно обронил Васко и, не закончив мысль, зато постигнув осознание страшного, бросился к выходу. Когда он промчался мимо де Сарде, тот услышал, как капитан бормотал себе под нос что-то о старых навтовских традициях привязывания провинившихся моряков к мачте канатными тросами, которые очень и очень зря были забыты.
Промокшего насквозь и дрожащего крупной дрожью Константина быстро вытащили, раздели и укутали в тёплые одеяла. Васко лично прыгнул за борт, на ходу сорвав с себя треуголку, и помог поднять пострадавшего на корабль: от мысли, что сделают с ним лично, если единственный сын князя сгинет где-то в недрах океана, у него кровь застыла в жилах.
Константин падал за борт ещё четырежды, но последний раз моряки, наученные горьким опытом, успели подхватить непутёвого князька ещё в полёте. Он, правда, всё равно успел несильно удариться головой и пару дней наматывал по палубе ритуальные круги, обиженно потирая шишку на лбу.
К счастью, возможного падения с мачты удалось избежать, ибо Константин не обладал достаточными физическими способностями, чтобы взобраться на неё на сколь-нибудь опасную высоту, зато произошло нечто поистине непредвиденное.
Привычную утреннюю суету на корабле нарушил отчаянный вопль Константина. Де Сарде с замершим в страхе сердцем протолкнулся сквозь толпу моряков и обнаружил брата на носу корабля с самым скорбным выражением лица. Тот держался одной ладонью за другую, из которой текла кровь.
— Кузен! Что с тобой произошло? — удивлённо вскинул брови эмиссар. — Ты поранился?
В ответ Константин покраснел от злости.
— Она укусила меня! Эта наглая птица укусила меня!
— Тебя укусила чайка? — не поверил де Сарде, но кузен уже не слушал его.
— Они заразны? Я буду жить? Скажите, я буду жить? — вопрошал Константин у доктора, пока тот перевязывал ему рану, успокаивающе кивая на все вопросы разом.
Дрожащей рукой капитан Васко достал из нагрудного кармана бушлата платок и протёр взмокший лоб. Он взвалил на себя столь ответственную перевозку, чтобы выслужиться перед адмиралом, но если бы заранее знал, что ему предстоит, дважды бы подумал, прежде чем соглашаться. Ох уж эти дворяне, столь неуклюжи, избалованны и несведущи в моряцком деле. Настолько, что называют корабль лодкой! Лодкой!
Капитан раздражённо отправился к себе в каюту. За бортом на многие мили вокруг не было ничего, кроме бескрайнего океана, и отступать было некуда.
…К концу подходил первый месяц плавания. Путешествие обещало быть долгим.