Арсений смотрел на то, как Серёжа рисовал. Милые, придурковатые где-то, по-детски аляповатые и нелепые рисунки, которые приукрашивают всё. Матвиенко рисовал везде, где можно: на любых обрывочках бумаг, листиках на возможных командных сборах, везде, где можно найти подобие листа да ручки любого цвета.

Его стебало крю, на "Громком вопросе" Дима заикнулся о том, что тот лишь тянул время. Серёжа продолжил рисовать, однако в голове простелилась мысль о том, что всё это не по-взрослому, глупо, некорректно. Он продолжил рисовать, сокращая линии, нервничая и ища спасение в руках Арса, что каждый вечер продолжал говорить о том, что чужие колкости лишь символ к дальнейшему действию.

Если бы Арсения спросили, кем он видел бы Матвиенко, если не комиком, и спустя тыщу отнекиваний на тему: "Он был бы комиком всегда...", всё же ответил бы, загадочно улыбаясь: "Художником...". Ведущий бы спросил о том, почему такой выбор, Попов бы многозначно пожал плечами, вспоминая реальные шедевры родного Серёжи.

***

В один из вечеров Арс вернулся в Серёжин их общий дом, привычно хлопнув дверью в сигнал о том, что здесь, что рядом. Звенящая тишина холодных комнат отдалась в ушах.

- Сергунь! Я дома!

Молчание. То самое тяжелое. Пластом накрывающее всё вокруг. Босые ноги, ступившие на холодный непрогретый пол, устремились в гостиную, обнаружив хаос, погром. Арс остолбенел: все те творения, что принадлежали любимому Серёже валялись на полу разорванными комками-клочьями, раздолбанные палитры, разлитые акриловые-гуашевые-масляные, все какие можно краски... Любимый Матвиенко теперь разбитый мольберт и покоцанные, растерзанные кисти.

- Серёж...

Тихо, эхо прокатилось лишь в ушах, но однозначно сия галлюцинация была следствием понимания, что того не было дома. Ни записки или смс-ки, уведомления, лишь цветные следы, расползающиеся по полу павлиньими перьями, лишь упоминание о детской мечте, жившей в нём как в самом настоящем ребёнке.

Серёжа не возвращался с пару дней, выжав из Попова все соки. Последний волновался, видя каждый раз простое "не в сети". Ни на звонки. Ни на смс-ки и сообщения в социалке. Пустота.

Затем вернулся, правда больше не рисовал.

***

Актёр сотни раз пытался заводить разговор, выводить на то, чтобы Серёжа объяснил ему, что не так, что колыхнуло, в конце концов они родные друг для друга люди, однако каждый разговор выливался в ссору.

В один момент он признался: "Арс, я всё же сломался...", впервые высказав всё то, что накопилось в душе. Раньше именно он выслушивал Арсения, теперь пришёл черёд второго. В какой-то момент всё перешло чуть ли не в истерику, Попов крепко сжимал впервые "показавшего слабость" Матвиенко, чувствуя, как всё так долго скрываемое вырывалось наружу в поисках поддержки.

- Сергунь... Ты волен делать то, что хочешь, но знай... Никогда больше не молчи... Я рядом, слышишь?..

- Угу... - тихий бурк.

С того момента Серёжа перестал сдерживаться, всецело доверившись родному человеку, который когда-то очень давно доверился ему.

***

Прошло достаточно времени, укоренившиеся разговоры по вечерам по душам укрепили всё в отношениях, стали настоящей прекрасной чертой. Разделили всё на до и после.

На очередных съёмках "Громкого вопроса" всё было привычно одинаково, пока не появилось то, что зажгло тёплые родники, то, что зажгло в них настоящие счастливые огоньки.

- Он рисует! Подожди... Серёга рисует... Он снова рисует!

Матвиенко заулыбался.