Что есть жизнь?

Вероятно, каждый не раз задумывался над этим вопросом, сидя поздно ночью на кухне с бокалом крепкого спиртного. Над этим уже много лет жарко спорят учёные и врачи, пытаясь присвоить многогранному, настолько же простому, насколько и сложному понятию научные термины и посвятить главы в своих диссертациях и трудах, в последующем выступая с ними перед коллегами и простыми обывателями. Вероятно, доказанное и разжёванное объяснение и будет более точным, но для нас — людей не науки — всё представляется гораздо проще.

Прежде всего, жизнь — это бесконечная тема для людей искусства. Писатели, поэты и художники на протяжении столетий создают невероятное многообразие работ, основываясь лишь на собственных представлениях об одном всем известном слове. Невероятно, но с помощью слова и кисти существа из крови и плоти, сами представляющие собой жизнь, смогли претворить мертвый текст и полотно в новую историю, хранящую в своих недрах «другую» жизнь. Обделённые же даром и умением хранят её в разговорах и размышлениях, большинство из которых мы с вами никогда не узнаем. Рассуждать об этом можно вечно. До бесконечности. Вновь и вновь повторяя до элементарного простой цикл рождения и смерти.

Вот и мне втолковывали долго, нудными голосами рассказывая о бесценности жалкого человеческого существования, зовущегося жизнью, и острой необходимости за неё бороться. Эта бесконечная вереница людей, тратящая часы моего драгоценного времени на пространные разговоры и рассчитывающая хоть что-то отложить в памяти, внутренне раздражала меня до зубного скрежета и впившихся в ладонь ногтей, когда внешне же я налеплял приветливую улыбку и мечтал лишь о том, как бы побыстрее от них свалить. Видимо, по их мнению, заняться мне и правда было больше нечем.

Ну что ж, эти люди, чьи однотипные лица и голоса не всегда оставались надолго в чёртовой моей памяти, и правда могли бы собой гордиться. Могли. Потому что я боролся. Я правда боролся. Очень-очень долго. Я хотя бы пытался, самым искренним своим желанием жить, словно когтями, цепляясь за нити, уплывающей всё дальше реальности. Это было удивительно… Это было настолько быстро, насколько вообще вокруг нас могут происходить какие-либо события.

<center>***</center>

А утро понедельника начиналось привычно. День предполагал быть пасмурным, а в глубине души царила необъяснимая уверенность, что ближе к ночи с печального неба сорвутся тяжёлые капли, оросив небесными слезами пыльный городской асфальт.

Словно бесконечный день сурка: одни и те же действия повторялись изо дня в день на протяжении уже я и сам не вспомню какого времени. Дни сменяли друг друга, не радуя разнообразием.

Только вот сегодня из-за присущих городу вечных строительных работ мне пришлось возвращаться чуждым маршрутом, ступая по малознакомым улицам, которые из-за слабого света редких фонарей и вовсе не были хоть отдалённо узнаны. Идти и так было не сказать, что особо комфортно, а из-за еле слышных сквозь переливы музыки чужих шагов и вовсе хотелось как можно быстрее оказаться ближе к знакомой многоэтажке. И правда ли это шаги, а не разыгравшееся больное воображение?

По в мгновение напрягшейся спине пробежала капля холодного, как лёд, пота. Так, спокойствие. Вдох. Без лишней суеты и с максимально возможным хладнокровием, стараясь сделать всё более-менее незаметно, я отключил сменившуюся мелодию и вынул из уха наушник, для вида оставив другой чёрный провод в нетронутом состоянии. Выдох.

Я мог бы просто забросить на задворки сознания эту мысль и списать всё на простое «показалось», продолжив мерную поступь по разрушающимся тропам подворотни. Увы, я никогда не слыл любимчиком фортуны. На мгновение стало даже немного жаль, что предполагаемая паранойя оказалась вполне реальными раздражающе-шаркающими шагами в ничтожной паре метров за моей спиной. Липким потом проявился на коже тот жуткий, парализующий тело страх за жизнь, которую я, сам не понимая, безумно любил.

Это вполне мог бы быть случайный прохожий, как и я сам, возвращавшийся домой безлюдным маршрутом, усталый и вымотанный. Но было бы всё настолько просто…

Я совершил ужасную ошибку, позволив себе отвлечься и упустив тот самый момент, когда источник пугающего звука приблизился ко мне настолько опасно близко.

Резкий рывок назад. Плечо сжимала чужая рука, не давая даже намёка на возможность вырваться из стальной хватки. С лёгким свистом сквозь сжавшиеся зубы изо рта вырвался рваный выдох. Возможно ли вообще было в такой ситуации сохранять хладнокровие?

Застывший от смятения, я с ужасом разглядывал в полутьме перекошенное лицо грязно-землистого цвета. Скорее всего, пройдя мимо этого человека в толпе, я бы не обратил на него и капли своего внимания. Вот только было в выражении этого человека то, что, если я останусь жив, будет каждую ночь являться мне в кошмарах. В окружении глубоких теней, будто в самую душу, на меня взирало воплощение чистейшего безумия, кое я прежде не видел даже в самых страшных, самых жутчайших из просмотренных фильмов. Повергнутый в ужас, я не сразу различил визгливые крики, разносящиеся по всему району и кажущиеся ещё громче из-за отражающегося от кирпичных стен эха. Словно сквозь толщу воды я слышал десятки угроз и постоянно повторяющееся одно слово.

Вдох. Я нервно сглотнул. От меня ему нужны были деньги. Из ослабевших рук тут же вырвали небольшую сумку, а карман старой джинсовки опустел без постоянно находящегося там смартфона. Вырванный из разъёма провод сиротливо повис, зацепившись за заклёпку куртки и сейчас волочась по земле. И снова выдох.

Понимание происходящей жести обрушилось на меня водопадами ледяных вод, почти физически пригвождая к земле своей горечью. Свет в квартирах окрестных домов практически не горел, а местность казалась настолько пустынной, что сразу было понятно: поблизости нет никого, кто мог бы хотя бы малость заступиться сейчас за меня. Вряд ли это дало бы свои плоды, но тогда надежда хотя бы немного дольше грела меня своим присутствием. Я мог рассчитывать только на себя. Мне захотелось либо выругаться так сильно, как только могу, либо нахрен бежать отсюда подальше, не строя из себя бесстрашного героя. Прославиться трусом тогда было наименьшим уроном для моего здоровья и жизни. И, думаю, любой бы догадался, чего же я сильнее всего хотел в этот момент.

Пять.

Я сделал осторожный шаг назад, держа перед собой раскрытые ладони. Остановит ли безумца этот жест? Навряд ли, но я всё равно ощущал призрачное чувство хоть какой-то защищённости.

Четыре.

Незнакомец поднял выше руку со сверкающим ножом. Тонкие уродливые губы скривились в усмешке, вызывающей у меня лишь жалость и презрение. Сумка полетела в сторону, отшвыриваемая другой рукой грабителя. По дороге рассыпались исписанные тетради и пара абсолютно идентичных друг другу ручек. Человек шагнул на меня и по пустынному району разнеслись зверские крики. Слух неприятно резануло, и желание зажать уши руками стало нестерпимым. Он требовал меня оставаться на месте, будто боясь, что я прямо сейчас могу просто взять и исчезнуть. Как будто я и правда мог бы сбежать, без страха оставив за своей незащищенной спиной сошедшего с ума человека с холодным оружием в руках.

По сорвавшемуся на середине голосу и мелко подрагивающим рукам я смог понять, что нервы у мужчины напротив сдают, и в данной ситуации злить его ещё больше будет приравнено к самоубийству. Визгливые ноты прокуренного голоса спокойствию не способствовали. До обоняния наконец дошел шлейф ядреного перегара и я все же, не сдержавшись, скривился.

Три.

Подняв руки выше, стараясь как можно сильнее показать ему свою покорность, я тихо сообщил, что он может забрать всё, что только посчитает нужным. Надежда о спокойном возвращении домой и стакане крепкого алкоголя всё ещё теплилась в глубине души.

Отступив ещё на полшага назад, я сказал ему забрать добычу и уйти, давая понять о своём желании быстрее свалить. Последующий крик убил мою надежду на корню, но я всё ещё всеми силами молил вселенную послать мне случайных прохожих, способных хотя бы вызвать отряд полиции.

Отпускать меня не собирались. Сердце в груди совершило переворот, а что-то внутри разбилось вдребезги, разлетаясь мириадами мелких осколков и раня сильнее, чем что-либо еще. Смогу ли я пережить эту встречу? Будет ли отец оплакивать мою смерть?

Два.

Я словно в замедленной съемке наблюдал за приближением острого предмета и озверевшим лицом алкаша. В голове мгновенно стало и пусто.

Событиям словно вернули временную норму, и я с пустым непонимающим взглядом наблюдал, как тёмная фигура скрывается в ночи. Унося белую сумку, в которой, кроме телефона и пары сотен рублей, даже не было ничего ценного.

Один.

Невыносимая резкая боль пронеслась по всему телу, прогоняя первичный шок и не давая издать хоть какой-нибудь громкий звук. Перед глазами поплыло, и я сквозь пелену слёз опустил вниз растерянный взгляд. Разобрать хоть что-то удалось не сразу, но, собрав остаток сил, я поражённо смотрел на рукоять ножа, до упора вошедшего в моё тело. Словно загипнотизированный, я поднёс руку к груди и удивлённо посмотрел на окрасившиеся алым пальцы. Отдельным кругом ада стал первый после ранения вдох. Внутренности обожгло огнём, а в ушах раздался оглушительный звон.

Сука. Попал в лёгкое. Ноги подкосились и я сломанной куклой рухнул на покрытую слоем земли и пыли дорогу. Из пересохшего горла вырвался сдавленный хрип. На периферии сознания я услышал далёкий раскат грома и на грани забытья заметил, что утром я всё же был прав. Эта ночь будет и правда дождливой.

Вдалеке мне слышался неразборчивый приближающийся гул, который всё более отчётливо становился похожим на крики всё же пришедших людей. Как-то не очень вовремя. На лицо упала пара холодных капель, тут же смешавшаяся с влажными солёными дорожками, вовсю струящимися по щекам.

Окончательно проваливаясь в желанное беспамятство, я мог только жалеть, что растратил свою короткую жизнь на тщетные попытки понравиться человеку, который вряд ли окропит слезами мою одинокую могилу. Но больнее было понимать не это, а то, что среди этого бесконечного водоворота я так и не успел сделать всё, чего действительно так хотел, закапывая мечты под грудами учебников и зря потраченного времени.

Отяжелевшие веки закрылись, а с губ сорвался последний, совсем слабый, полный боли стон.

«Какое жалкое существование я вёл, как бы я хотел всё изменить».