Его звали Мэттью. Мэтту минуло тридцать пару недель назад, он никогда в жизни не покидал четвертой подстанции и его это совершенно устраивало. Бесталанность его родителей стала ключом к его счастью, поэтому в свои тридцать Мэтт считал себя самым везучим человеком на станции. Он подрабатывал где приходилось, чтобы талонов хватало на еду и сигареты, знал каждого сотрудника станции, и совершенно удовлетворённый своим положением, ничего не хотел менять.

Мэтт боялся перемен, избегал обязательств, своё удовольствие считая единственно важным аспектом жизни, и когда перемены нашли его сами, он оказался совершенно бессилен.

Всё началось с маленькой ошибке в программе. О ней ему рассказал товарищ-исследователь, перебравший спирта в тот вечер.

— Представляешь, — говорит он, — весь день пытался найти проблему. Но там всё чисто! Ерунда какая-то, даже не знаю, как буду по ней отчитываться. Я ошибку то скинул, но если этот сбой на что-то повлиял…

Мэтт в очередной раз думает, что ему повезло, что он совсем ничего не понимает в работе станции. Хорошо, когда от тебя ничего не зависит.

Уже утром стало известно, что над устранением ошибки работает вся команда. Никто ничего не говорил, но у Мэтта были свои каналы, и их прогнозы радовали.

— Я слышала, такое уже случалось на других подстанциях, — говорит его подруга-связист, — ошибка блокирует шлюзы и перекрывает каналы связи. Не справимся сами — доложим первому бункеру, они вышлют кого-нибудь. Посидим денечёк взаперти.

— Нам не привыкать, — соглашается Мэтт.

К вечеру на станции становится очень душно, холодный белый свет в коридорах и личных помещениях сменяется тревожными красными сумерками резервного питания.

— Всё под контролем, — говорит начальник отдела связи Освин, и Мэтт очень хочет, чтобы это было правдой.

В тот момент, когда свет гаснет совсем, Мэттью Ллойд, замерший посреди общих комнат, в повисшей тишине, вдруг вспоминает, что он был верующим. И молится, пока к людям вокруг него медленно подбирается осознание правды.

Старшие пытаются навести порядок, но их окрики в темноте создают только больше паники.

Отсутствие энергии означает только одно: пройдет не так много времени, прежде чем они задохнутся.

— Всё под контролем! — Перекрикивая других, твердит Освин. Никто его не слушает.

В общей безумной давке, он вместе с толпой рвётся куда-то, сам не знает куда, то ли в личные комнаты, то ли в командный центр. Четвёртая подстанция не была рассчитана на то количество людей, что сейчас находилась в ней. В тонкой кишке коридора толпа становится потоком, сметающим всё на своем пути. В кромешной темноте Мэттью чувствует, как наступает на кого-то, среди криков вокруг он отчетливо слышит чьи-то стоны. Теперь главное не останавливаться, иначе его смерть придет раньше.

Подходы к командному центру им преграждают его сотрудники. Сигнальные факелы в их руках становятся флейтами крысоловов из детских сказок, и толпа останавливается.

— Системы фильтрации воздуха заработали?

— Что происходит?

— Где ваши аварийные системы, когда они нужны?

— Не создавайте панику! Разойдитесь по своим комнатам! Мы работаем над тем, чтобы исправить ситуацию, на помощь к нам выехала группа из первого бункера. Ко всем, кто не подчинится, будет применена сила!

Мэттью, оказавшийся в самом хвосте толпы, решает, что сейчас самое время уходить. Чем быстрее он сможет оказаться в безопасном одиночестве — тем лучше. Расталкивая окружение, он пробирается назад, к личным помещениям. Подчиниться приказу сейчас — лучшая идея.

В кармане находятся спички. Перед самым отключением света он собирался на перекур. Он зажигает одну и бредет по коридору, стараясь не смотреть вниз. От вида тел задавленных тошнота подступает к горлу, и плечи сводит судорогой.

Кто-то хватает его за штанину. Мэтт останавливается и присаживается на корточки, чтобы поднести спичку к самому лицу везунчика.

Он знает его. Мэтт знает каждого на подстанции, но этого учёного он считал своим товарищем, именно он вчера ночью рассказал ему о закравшейся в программу ошибке.

— К-кажется, эти свиньи сломали мне пару рёбер, — учёный хрипит и пытается утереть кровь с губ непослушной рукой, — помоги встать, Мэтт. Мэтт?

Мэттью замирает, словно оглушенный. Все живое в нем твердит: убирайся, этот живой, справится сам. В такой ситуации каждый сам за себя, воздуха не хватит на всех, и лучше рассредоточиться по станции, чем сбиваться в кучу, словно испуганным лабораторным крысам.

И всё-таки, испытывая отвращение к себе, Мэтт наклоняется, чтобы помочь другу встать. Он едва может идти — наваливается на Мэттью всем своим весом.

Мэтт вспоминает всех известных ему ангелов и просит их прийти ему на помощь.

В отдалении от толпы дышать становится легче. И отчего-то тянет сквозняком. Им осталось пройти всего-то десяток метров, комната Мэтта недалеко от главного коридора, соединяющего шлюзы с основной постройкой.

— Т-ты слышишь это? Будто бы ветер завывает.

Мэтт не обращает внимания на лепет исследователя. Во время бури стоны металлоконструкций — привычное дело. И никакого ветра тут быть не может. Холод — всего лишь последствие притока адреналина в кровь.

Они заворачивают за угол, и замирают, не веря в происходящее.

Оба шлюза распахнуты настежь. За ними беснуется буран.

— Нам не выжить… — шепчет учёный и заходится кашлем. Сейчас, в сером сумеречном свете Мэтт видит, что его повреждения значительно хуже сломанных ребер, униформа начала пропитываться кровью.

— Надо вернуться в комнату, — торопит Мэтта исследователь, — там у нас будет шанс.

Мэтт следует указаниям бездумно.

— Мы все умрем, — поразительно спокойно повторяет он вслед за учёным.

В комнате они сидят молча.

Учёный истекает кровью на его кровати, он сидит на полу, слушая все творящееся безумие снаружи.

— Шлюзы не запереть, если нет электричества, — хрипит исследователь, — если не восстановим его работу, мы замёрзнем через пару часов.

— Почему бы не зажечь костры?

— Что лучше, умереть от переохлаждения или задохнуться от угарного газа? Вытяжка тоже не работает.

Перед глазами ещё стоит картина распахнутых шлюзов. Он видел наружность только с экранов мониторов и непосредственное столкновение с ней заставило его забыть обо всём, что он пережил до этого. Страх задохнуться был ничем по сравнению с холодной, гудящей ледяной вечностью впереди.

Он не знает, сколько часов прошло. Полоска портативного термометра неумолимо опускается всё ниже, холод уже чувствуется. Учёного трясет крупной дрожью, он едва может говорить, получается вяло и невразумительно. Мэтт разбирает только:

— …п-помоги, пожалуйста, — и не нужно быть гением, чтобы понять, чего он просит. Исследователь был прав, они не жильцы, и Мэтт может отказать ему последнюю услугу. Он берет подушку и накрывает ей лицо товарища. Учёный даже не сопротивляется, только хватает его за рукав, словно ища поддержки. Когда его рука ослабевает и падает на кровать, Мэтт отходит в сторону.

Теперь его участь — замерзнуть насмерть в одной комнате с трупом.

Полоска портативного термометра неумолимо опускается все ниже. Мэтт не чувствует ничего кроме апатии. Нет сил даже стянуть с мертвеца одежду, чтобы обеспечить себе ещё один согревающий слой. Мир неумолимо сужается до точки. Мэтт проваливается в забытье.

— Томас? От тебя давно не слышно, отчитайся.

Коммуникатор отзывается пересвистом помех.

— Мне будет это в кошмарах сниться. От переохлаждения умерло около двух третей, все остальные…

— Жертвы паники?

— Похоже на то. Но наверняка в официальной сводке бункера все будут числиться умершими от переохлаждения.

Марта вздыхает. Она давно оставила попытки объяснить своему подопечному, что управление бункером не такая уж простая работа, и приходится идти на хитрость, чтобы держать каждый аспект жизни под контролем.

— Что с системой?

Томас молчит некоторое время.

— Это странно. Никогда такого не видел. Система как будто стёрла себя изнутри. Все паттерны действий удалены, но я не могу найти следов проникновения в систему. Не похоже на то, чтобы кто-то из исследователей просто подтер все данные извне. Это похоже на вирус, но мне нужно больше времени, что установить действительную причину.

Интересно.

Есть о чём подумать, пока бредешь с фонариком по темному промерзлому коридору. Если Томас прав, и это вирус, а не халатное обращение с системой, то должен быть кто-то, кто занес его в программу. Это делает всё ещё сложнее. Кому могло прийти в голову уничтожить целую исследовательскую станцию? Связаны ли проблемы на других подстанциях с этой диверсией?

— Томас, мне нужны данные по всем караванам, которые заходили на территорию станции. Сможешь найти?

— Тоже подумал об этом. Тео уже занимается этим.

— Тео?

— Ты даже не потрудилась запомнить имя одного из своих ведомых.

— Я довела вас живыми и живыми верну. Свою часть работы я делаю хорошо, — огрызается Марта, открывая следующую дверь. Череда жилых комнат кажется бесконечной и одинаковой: люди сбивались в кучу, чтобы сохранить тепло, и умирали от переохлаждения, обнимая друг друга, погребенные под горами одежды и одеял. Марта предпочитает не всматриваться в их лица и не задерживаться на пороге. Но в этой комнате что-то не так. Пахнет кровью. Она заходит внутрь, думая, что стала свидетельницей очередного акта насилия, за который уже некого судить.

Краем глаза она замечает какое-то движение. Резко обернувшись, она выхватывает второй труп светом фонаря. Показалось. Фантазия разыгралась и щедро подкидывает ей ужасы сверх тех, что она уже сегодня видела. Но чем больше она смотрит на невезучего жителя станции, тем больше её одолевают сомнения. Она подходит и садится перед ним на корточки.

В мёртвой тишине станции она отчетливо слышит его неглубокое дыхание.

— Томас, сворачивай своё исследование. Пусть Тео готовит снегоходы. Бегом.

— Но Марта! Ты сама говорила мне…

— У нас тут выживший.