Больше всего на свете Юнги не любил, когда что-то шло не по плану, не по его чётко установленным правилам. Наперёд продумывая все свои действия, он всегда благоразумно оставлял себе небольшую лазейку для отступления. Каким бы умным и искусным стратегом он не являлся, всё равно не был застрахован от неудач. Никто не застрахован, на самом деле. Но вот только одно дело бизнес, в их сфере он Царь и Бог, его либо боятся, либо уважают, сорвётся сделка сейчас, заключится завтра, а совсем другое — его хрупкий цветочек, почти что одуванчик. Подуй чуть сильнее и тот рассыплется на десятки соцветий. И ведь потом больше не соберёшь пышную «шапку» воедино.

      Чимин — тёмный король с изящной короной из острых шипов терновника, поклонившись тому, вкусив, наконец, сладость плоти, Юнги теперь увянет без его объятий и поцелуев. Чимин — сила самой Вселенной, щедро питающая его внутренней энергией, без него Юнги безбожно утонет в потоке греха. Его сердце и так загрязнено. Его кровь — ледяная, а кожа — бледная. Злой умысел в голове, безжалостно ставит на нём клеймо подлости. Его совесть — чёрная, как ворон. Дьявол внутри него становится всё сильнее и сильнее. И Юнги это пугает. Он слишком одержим. Почти что сам себя боится. Спрятаться бы где-то. Но вот где?

      Ганкаджима — родной дом, оставшийся в душе, но опустевший для жизни. Юнги больше не чувствует себя там в безопасности. В его собственном мире, становится всё холоднее и темнее с каждым днём. Все кроваво-красные цветы его души медленно становятся серыми и это удручает. Без Чимина, даже дышать не хочется. Юнги жизненно необходимо немного ветра, чтобы прогнать, наконец, тучи над своей головой. Ему жизненно необходимо солнце, чтобы осушить дождь в своём сознании. Ему так необходимо найти в себе силы разбить цепи вчерашнего прошлого, в котором он застрял. Часы превращаются в дни, а его время всё вращается в одном и том же месте. Так больше нельзя. Ему нужен сильнейший шторм, чтобы убить боль и переступить через своих же демонов.

      Красный — цвет любви, но что, если больше не различаешь цвета? Как тогда быть? Закрыть глаза и довериться собственному чутью? Когда яд любви неумолимо разносится по венам, а в сердце громко ударяет гром, кровь неизбежно превращается в кислотный дождь, миры внутри сталкиваются и высвобождается своеобразный хаус, обуздать который, не всегда человеку по силам. Где-то на периферии своего сознания, Юнги отчётливо слышит грустный рефрен. Мрачно-возвышенный, — настало ли его время? Или это — очередная уловка разума? А может он просто запутался в ударах собственного сердца? Нужно выдохнуть. Нужно выдохнуть и откорректировать первоначальный план.

      Выйдя из машины и хмуро оглядев свой дом, Юнги хмуро вошёл внутрь и отыскав Саваду в гостиной, хрипло спросил:

      — Та квартира, которую мы за долги у Такахаси отжали, уже полностью на Хосока оформлена?

      — Да, а что? — выдержав небольшую паузу, настороженно ответил Савада.

      — Я хочу, чтобы он туда переехал, — спокойно проговорил Юнги, мысленно готовясь к ссоре с другом. Савада такого удара точно не стерпит. Хосок ведь его любимый сынок. Но это, действительно, необходимая мера. И не только из-за каприза Чимина. — Желательно с тобой. Он слишком ещё молод, чтобы жить один.

      — Скажи мне, друг, ты не охренел ли часом? — с вызовом посмотрев на Юнги, прорычал Савада. — Трахнул Чимина и совсем с катушек слетел? Хосок — живой человек, а не бездушная игрушка, которую просто выкинуть можно за ненадобностью. Утихомирь свою подстилку и сделаем вид, что этого разговора между нами не было.

      — Я, конечно, сделаю сейчас вид, что про подстилку не расслышал, — понизив голос, прорычал Юнги. — Но ещё одно такое слово и челюсть тебе придётся вставлять заново. Уяснил?

      — Я не дам Хосока в обиду! Это и его дом тоже!

      — Включи мозги, Савада, — выдохнув, проговорил Юнги. — Хосок — подросток, руководствующийся эмоциями. Как только я перевезу сюда Чимина, он устроит нам всем такой Ад, что мало никому не покажется. И вот нафиг мне это надо? Я хочу, чтобы он переехал, не только из-за слов Чимина, но и ради него самого. Чем дальше от меня он будет, тем быстрее поймёт, что мы друг другу не пара.

      — Ради него самого? — злобно хмыкнул Савада — Ты хоть сам себе веришь?

      — Савада, мне тридцать семь лет, — устало проговорил Юнги, внимательно посмотрев в глаза друга. — Шестнадцатилетний любовник мне и даром не нужен.

      — А двадцати четырёхлетний, получается, надо?

      — А тебе самому нормально будет, если я буду трахать Хосока? — серьёзно спросил Юнги, по-прежнему не сводя с друга взгляда. — Он ребёнок. Не сравнивай его со взрослым Чимином.

      — Тебе изначально не следовало растить из Хосока себе любовника.

      — Согласен.

      — Ты разобьёшь ему сердце.

      — Значит так тому и быть.

      — Тебя вообще ничего кроме Чимина не заботит? — устало спросил Савада, уже и так прекрасно зная ответ на свой вопрос.

      — Не стану отрицать.

      — Знаешь, Юнги, если Чимин тебя опять пошлёт, я не стану тебя жалеть, — поднимаясь с дивана, серьёзно проговорил Савада. — Я буду даже рад.

      — Не сомневаюсь, друг.

      — О переезде сам Хосоку скажешь.

      — Хорошо, — уверенно кивнул Юнги, чувствуя себя виноватым перед другом. — Ты с ним?

      — Конечно. Как иначе? Сам же сказал, что он ребёнок.

      — Я помогу вам с переездом.

      — Лучше не надо. Сами справимся.

      — Савада, чтобы не случилось — ты мой самый близкий друг, — неожиданно даже для себя проговорил Юнги. — Просто знай это.

      — Как и ты мой, Юнги, — не стал лгать Савада. — Да, я зол, но позже всё придёт в норму. Сейчас значение имеет лишь Хосок.

      Кивнув, соглашаясь со словами друга, Юнги несколько раз глубоко вздохнул и медленно поплёлся в комнату к Хосоку. Чем быстрее он со всем разберётся, тем лучше. Хосоку будет больно в любом случае. Зачем оттягивать неизбежное? В глубине души, Юнги прекрасно понимал, насколько жестоко поступает по отношению к Хосоку. Да, он не планировал заводить нового «малыша», Савада всё решил за него. Но он ведь мог и отказаться. Мог растить мальчика, как родного сына и жёстко пресекать все взгляды того в свою сторону. Мог не повторять своих ошибок. Да, многое он мог… но ничего не стал делать. Слишком сильно был занят своим персональным горем. Савада прав — Хосок не игрушка. Жаль только, что Юнги до мозга костей эгоист.

      Без стука войдя в комнату к Хосоку и хмуро посмотрев на того, мирно делающего уроки, Юнги мысленно призвав себя, тщательнее подбирать слова, спокойно проговорил:

      — И что ты устроил?

      — Ничего за что мне могло бы быть стыдно, — насупившись, ответил Хосок, жопой предчувствуя, взбучку от Юнги. — И извиняться перед твоим Чимином я не буду. Заслужил. Нефиг раздвигать ноги перед кем-то, помимо своего бойфренда.

      — Всё сказал?

      — Да.

      — Отправить голосовое сообщение, — пройдя вглубь комнаты и присев на кровать Хосока, хитро протянул Юнги. — Это очень умно. Ты не слабо так упростил мне задачу, Хо. Хотя вряд ли, конечно, этого хотел.

      — О чём ты сейчас? — напрягся Хосок, немного пугаясь спокойствия Юнги. Он утром взбесил Чимина и это сойдёт ему с рук? Серьёзно? И где подвох?

      — После твоей выходки, турист неизбежно бросит Чимина, а я его с удовольствием пожалею. Пожалею и заберу к себе.

      — Почему ты думаешь, что Чонгук его бросит? — впал в ступор Хосок, напрасно пытаясь переварить слова Юнги. — Он ведь его так любит.

      — Любит и что? — приподняв бровь, осведомился Юнги. — Измена — это не то, что люди обычно готовы простить. Да и измена со мной, для туриста, так вообще удар ниже пояса. Я ведь мировое зло, а он няша.

      — Чимин может не захотеть быть с тобой.

      — Он уже хочет, Хосок, — не стал юлить или же мягко выражаться Юнги. — Не напиши ты вчера туристу, он бы ещё долго разрывался между мной и им. А так, ты ему в некотором роде, услугу сделал. Пусть и неосознанно.

      — И что теперь? — до крови закусив нижнюю губу, спросил Хосок. — Я ведь люблю тебя, Юнги!

      — А теперь ты и Савада переедете в нашу квартиру в городе, — как можно спокойнее, проговорил Юнги, внимательно глядя на Хосока. Любит тот его… лучше бы математику любил. Толку явно было бы больше.

      — Ты меня выгоняешь? — обалдел Хосок, до конца не веря услышанному. — Из-за того, что так захотел этот блядский Чимин?

      — Окстись, Хосок, — нахмурился Юнги, нервно потерев переносицу. — Чимин даже с натяжкой на злодея не тянет. Попсихует пару дней и сам же от своих слов откажется.

      — Тогда зачем мне переезжать?

      — Потому что ты не уживёшься с ним в одном доме, — тоном, не терпящим возражений, проговорил Юнги. — Ежедневные конфликты никому на пользу не пойдут.

      — Вот так сам и переезжай, — резко поднявшись на ноги, прокричал Хосок. — Причём тут я?

      — Это мой дом, — стараясь не повышать голос, прохрипел Юнги, с прищуром зыркнув на Хосока. — И никуда я из него не уеду. Та квартира очень светлая и просторная, да и до школы добираться ближе. Тебе понравится. Вот увидишь!

      — Мне нравится там, где ты! — взмолился Хосок. — Не прогоняй меня!

      — Разговор закончен, — встав с кровати, проговорил Юнги. — И я не прогоняю тебя. Мы по-прежнему семья. Этого ничего не изменит.

      — Уже изменило! Твой Чимин изменил!

      — Чимин тоже наша семья, всегда был, есть и будет, — открывая дверь и выходя из комнаты, выдохнул Юнги. — Ты мне дорог, Хосок. Но парой нам не быть никогда.

      Во все глаза наблюдая за тем, как Юнги закрывает за собой дверь, Хосок был готов умереть на месте. И может даже не один раз. Юнги прогнал его. Вот так просто и без особых сожалений. Чудовище, едва почуяв эфемерную возможность, вернуть в свой почти что мёртвый сад блудный аленький цветочек, тут же поспешило избавиться от теперь уже никому не нужной «принцессы». Плата недействительна, если товар возвращён «покупателем». Даже, если «покупатель» этого и не хотел. Хосок сам виноват. Сам просчитался. Промолчи он вчера, ничего бы не произошло.

      А так… Другая «красавица» возлюблена чудовищем, в этой нелепой сказке безграничных грез. И это так нечестно! Ведь Чимин уже предавал однажды, а он бы так никогда не поступил! Глаза Юнги для него подобны раю, а улыбка — это единственное, что заставляло восходить его солнце. И что теперь? Как быть? Как смириться? Как жить дальше? Хосок остался совсем один в этом своеобразном «саду» боли. В Юнги вся красота его мира, смерть которого, вряд ли сделает из него художника. Лишь разорвёт на миллионы мелких ошмётков. Он проиграл? Похоже на то.