В лунном свете

Невероятно печально, когда человек, с которым прожил бок о бок почти половину жизни, вдруг начинает стремиться куда-то ещё кроме дома, который оба привыкли считать родным; заводит какие-то странные новые знакомства, пропадает вечерами, под благовидным предлогом выпархивает прочь из гнезда, сплетённого стараниями обоих, чтобы где-то ещё насладиться другой жизнью, совсем непохожей на ту, что томит в ставших тесными стенах.

Печально ещё и тем, что спустя столько лет знакомства не знаешь, как следует на подобное поведение реагировать. Да и стоит ли это делать, если второй для себя всё решил и не считает нужным что-либо обсуждать, а без него себе жизни представить совсем и не получается.

Так думал Леви на протяжении нескольких месяцев. Проводил вечера в бесконечном раздражающем ожидании, под утро ложился спать в одиночестве, а по возвращении внезапно чужого ему человека обнаруживал у него на одежде следы чьей-то несдержанности. В такие моменты Леви себя чувствовал особенно глупо, но продолжал сносить безголосые оскорбления, надеясь на то, что когда-нибудь жалкий гуляка одумается, и всё будет по-прежнему. Но прежняя жизнь его была также невозвратима, как молодость, что он перевёл на этого недостойного человека. Хотя недостойным тот был далеко не всегда. И наверное, это Леви не давало принять волевое решение.

Но время шло, а осадок копился. И однажды погожим летним днём Аккерман со скандалом выставил обидчика за дверь всё же своего дома вместе с вещами, дурацким торшером и канарейкой, которую он ненавидел почти так же сильно, как бессмысленные измены. А после курил и чесал за ухом чёрную зеленоглазую кошку Багиру — свою единственную любимицу. И думал, что он, должно быть, совсем выжил из ума, если решил на старости лет остаться в гордом одиночестве. Может быть, по молодости он был и ничего, только теперь кто на него польстится? Мелкий, плюгавый мужичонка с дерьмовым характером и запросами до небес. По крайней мере, сам о себе он был именно такого мнения.

— Ну и чёрт бы с ними со всеми, правда, Багира?

Кошка зевнула и подняла на него скучающий взгляд.

Тем же вечером Аккерман собирался в компанию старых друзей-сослуживцев, с некоторыми из которых не виделся вот уже более полугода. По стечению ли обстоятельств или ещё по какой-то причуде судьбы все, с кем жизнь его не развела, стояли плечом к плечу под одним флагом — радужным. Леви не уверен был, что подобная избирательность в связях с течением времени не наложила на него своеобразный отпечаток, но друзьями был более чем доволен, по крайней мере, среди этих людей он мог быть самим собой в любых обстоятельствах. Единственной причиной, по которой порою впадал рядом с ними в гнев и уныние, был ни с чем не сравнимый шум и раздражающая до головной боли суета, которую, впрочем, рождали всего лишь два человека.

Собственно, к ним в гости и собирался Леви этим вечером. Что интересно, он же их вместе и свёл. Вопреки ожиданиям, при знакомстве эти двое не аннигилировали, и Земля до сих пор не сменила своей орбиты, а значит, всё-таки было на свете что-то чуть более прочное, чем его изувеченные добитые отношения. Но думать об этом он больше не собирался. В компании ожидались свежие лица, а там, глядишь, и нашёлся бы кто-нибудь для утешения уязвлённого самолюбия. Хотя, по правде сказать, Аккерман больше ставил на старого друга Фарлана.

Тот был всё время в разъездах и приключался с ними как праздник — примерно раз в год. Но Леви ещё помнил: когда-то, опять же давным-давно, ещё во времена студенчества, заметив Леви с его изгнанным ныне хахалем, Фарлан к нему подошёл и шепнул на ухо: «Когда распрощаешься с этим козлом, позвони мне — я прилечу хоть с другого конца вселенной». Конечно, это было глупо. И обещание это, и то, что Леви надеялся на неистёкший его срок давности. Но всё равно было что-то волнительное в призрачной возможности вернуться в юность хотя бы на один вечер.

Воздух был влажный, и тёплый, и сладкий, как патока. Небо на западе, всё ещё бледно-жёлтое, с кипой переливающихся пламенем облаков топило в себе последние признаки дня. Наступали южные сумерки.

Гул, трескотня слышались отовсюду. Запахи, долетавшие с бризом из прибрежных закусочных, щекотали ноздри и разжигали нешуточный аппетит, хоть Аккерман и поужинал перед выходом. Где-то играла музыка, слышался смех и счастливые голоса.

Бросив последний взгляд на окно, где на карнизе потягивалась Багира, Леви сел в такси, пристегнул ремень и кивнул шофёру. Автомобиль мягко тронулся и покатил вдоль побережья мимо платанов, раскидистых вязов и тополей, лишь немного не достающих до неба своими макушками.

Его дом стоял почти у края бухты в форме подковы. Окружённый кованной изгородью и кипарисами, он выглядел со стороны таким же негостеприимным, как и его хозяин. Но на самом деле, это было совсем не так. Аккерман обожал друзей и гостей, только принимать их не умел совершенно. То ли дело его дорогие подруги — Ханджи и Изабель. Эти всегда из любого скучного сборища старых пердунов устраивали такое веселье, что гости потом уходили, хватаясь за поясницу или живот — от смеха. Они неизменно поднимали настроение, хоть голова после них неделю могла болеть. Зато все проблемы после казались сущими пустяками.

Квартира их располагалась в пятиэтажном доме старой постройки на высоте около полутора километров над уровнем моря. И для того, чтобы к ним забраться, требовалось пересечь весь город, раскинувшийся у подножья горы, и подняться по серпантину.

Чем выше от моря, тем больше здесь было сосен и елей. Этот район сильно напоминал Аккерману правительственный дачный посёлок, что, впрочем, было недалёко от истины. Здесь жили такие шишки как Пиксис, Заклай и даже Рейсс — бывший мэр города — со всем своим многочисленным семейством. За какие научные эксперименты Ханджи отхапала здесь жилплощадь, она не распространялась. Вообще, эта баба была ещё тем жучарой: вряд ли имелся на свете хотя бы один человек, знающий о ней абсолютно всё, и это при удивительнейшей способности уболтать оппонента до тошноты.

А ещё здесь жил Смит, и вот он-то, не стоило сомневаться, наверняка уже тёрся могучей задницей об одно из кресел, высматривая для себя какого-нибудь птенца помоложе. Также, скорее всего, на вечеринке присутствовал Док — заядлый картёжник, одарённый чудовищным невезением: его мог уделать даже ребёнок, чему Леви сам не раз был свидетелем. Кто ещё мог туда прийти, он даже не представлял, да не больно-то и хотелось ему ломать голову.

Покинув такси и расплатившись с шофёром, Леви подождал, пока тот уедет, чтобы ещё пять минут покурить в тишине и блаженном одиночестве.

Город лежал под ногами — прекрасный, украшенный сотнями разноцветных огней, набережная в форме подковы сияла во тьме, закинув дрожащую сеть, сотканную из света, в бухту, чтобы наутро выловить солнце, как повторялось изо дня в день.

Дым сигареты был сладок и беспощаден к печали, тронувшей сердце с самого краю. Леви предвкушал долгожданную встречу со старым другом, а всё остальное осталось в другой, опостылевшей ему жизни, где-то внизу.

— Эй, Леви! Ты не хочешь подняться и покурить у нас? Ей-богу не покусаем! — услышал он голос Зоэ с балкона третьего этажа и обернулся уже под смех Изабель. — Смотри-ка, молчит, — шепнула ей Ханджи на всю улицу. — Какую-то гадость выдумывает, не иначе.

— Готовь мне бутылку виски, очкастая, отныне я свободный человек! — выкрикнул он вместе с дымом в многообещающую пряную ночь.

— Да ладно! — не веря переспросила та, а Аккерман сморщился от безумного радостного визга второй подружки, как от незрелого апельсина.

— Леви-и-и-и! — потянулась к нему Изабель руками, свешиваясь через бортик балкона. — Это самая лучшая новость на свете! Иди скорее сюда! Мы найдём тебе достойного кавалера!

— Ради всего святого, Магнолия, не ори! — даже Ханджи иногда от неё утомлялась, но не всерьёз, разумеется.

Эту фразу Леви услышал последней перед тем, как войти в подъезд.

В дверях Изабель чуть не сбила его с ног, кинувшись на шею с противными липкими от косметики поцелуями:

— Братик пришёл! — Чмок. — Мой дорогой братик пришёл один! — Чмок. — Теперь я могу его тискать!

Леви одурел от напора и умоляюще посмотрел на Зоэ, держась за дверной косяк.

— Сними её, бога ради, четырёхглазая.

— Я подумаю, — ухмыльнулась та, недобро сверкнув очками.

Но когда Изабель нацелилась на губы Леви, огромная рука сгребла её за шкирку и оттащила от жертвы опасного гостеприимства. А вторая рука обняла поперёк плеч с такой недюжинной силищей, что Леви показалось, хрустнули кости.

— Чертовски рада тебе, Аккерман.

— Взаимно, — крякнул он после того, как его, наконец, отпустили.

В просторной гостиной, как он и думал, за карточной партией уже заседали Пиксис, Заклай и Док, у последнего было такое лицо, будто он уже пятый кон проигрывал свою задницу.

— И кого же из этих красавцев вы мне в кавалеры сосватаете? — удивился Леви без тени улыбки.

— Конечно, меня.

Леви обернулся к владельцу приятного бархатного баритона и недоверчиво нахмурился:

— Ты ещё жив, Смит?

— Твоими молитвами, — он поднял стакан за вновь прибывшего и сделал глоток.

Леви тоскливо вздохнул, но всё же решил, что лучше присоединиться к нему, чем смотреть, как Док проигрывает себя на органы.

Он опустился в кресло, и тут же пришла Изабель с подносом, уставленным выпивкой и закусками.

— Что у вас за похоронная процессия? — Аккерман ухватил вишенку из бокала с готовым коктейлем, который он пить даже не собирался.

Изабель проводила ягоду до рта дорогого гостя, скорчила недовольную мину, но тут же опомнилась под ледяным взглядом и затараторила:

— Основная группа прибудет буквально через четверть часа, их задержали на занятиях.

— Объединить ясли и дом престарелых — смелая идея, — скептически заметил он, запивая коктейльную вишню отчаянно крепким виски с ещё не растаявшим кубиком льда.

— Дряхлость не в чреслах, а в головах, — отозвался на жесткое заявление Смит.

— Да, я считаю неприемлемым гоняться за сопливыми малолетками. Это выглядит омерзительно, и к тому же, чем больше разница в возрасте, тем меньше тем для общения.

— Кого же ты жаждешь здесь встретить, позволь поинтересоваться? — и Смит поднял бровь, пронзая пытливым взглядом.

Леви стало капельку неуютно.

— А я знаю, — прошептала Изабель, глядя на него с непередаваемым восторгом. — Я права, да? Скажи, что права!

Но Аккерман ничего не нашёл лучше, чем спрятать улыбку в стакане виски.

— Уа-а-а-а! — завопила Магнолия, подскочив на месте, как мячик. Картёжники все, как один, оглянулись на шум, но вскоре вернулись к своей игре.

— Это замечательно! Прекрасно! Я всегда об этом знала! Я уже бегу ему звонить! — и Изабель умчалась вдаль по коридору, что-то вереща Ханджи.

— Как интересно, — протянул Эрвин, глядя в стакан, будто нашёл там очередную интригу. Тот был ещё, между прочим, сплетник. — Значит, решил вспомнить юность?

Леви усмехнулся, но предпочёл и ему ничего не ответить. Пусть думает, что захочет, его половая драма.

— А чем тогда я тебе не угодил? Тоже блондин, тоже глаза голубые, — спросил он, конечно же, в шутку.

— Прости, но я, кажется, староват для твоей коллекции. Не хочу тебе портить статистику, — ответил Леви, прожевав канапе.

— Ты, Аккерман, как вино — с возрастом только вкуснее.

Леви подавился, выплюнул недожёванную помидорку-черри в салфетку и обернул этот ком ещё несколько раз.

— Удивительно, как твои комплименты могут портить аппетит.

— Всё прибедняешься, — Эрвин явно наслаждался ситуацией, предвосхищая победу в едва начавшемся споре. — Вот ответь мне, когда ты в последний раз смотрелся в зеркало?

— Не далее как сегодня перед отъездом.

— И что ты в нём видел?

— Кто на свете всех милее? — попытался Леви свалять дурака, но не вышло, Эрвин на этот выпад осклабился, терпеливо ожидая более вразумительного ответа. — Ничего такого, о чём стоило бы рассусоливать, — и Аккерман сделал крупный глоток из стакана, чтобы хоть как-то смягчить горечь на сердце. Он более не считал себя молодым, и разговоры о возрасте и увядании его невозможно нервировали.

— А я тебе вот что скажу, ты великолепно выглядишь и в свои сорок два тебе ещё рано себя хоронить.

— Очень любезно с твоей стороны напомнить об этом, — огрызнулся Леви. — Только с чего ты взял, что я себя хороню? Я хочу встретиться с другом по академии, что в этом такого?

— Тебе ничего с ним не светит, — отрезал Эрвин и сразу же поспешил своё заявление обосновать, не давая Леви ни единого шанса вставить хоть слово. — Если Фарлан тогда не предпринял шагов, чтобы завоевать тебя, он и сейчас не будет стараться. Думаешь, он такой благородный, не стал тебя отбивать? Нет, Леви, это просто удобная поза — давать надежду и прятаться с глаз долой.

— Ну ты-то, конечно, знаток удобных поз! — разозлившись, выплюнул невпопад Аккерман и полез в пиджак за сигаретами.

— Ты знаешь, что я прав, — без тени сомнения настаивал Смит.

— Пошёл к чёрту, Эрвин. И спорить с тобой я не буду, — Леви поднялся и вышел на балкон, захватив с подоконника чьи-то спички.

После гостиной мягкая ночная темнота казалось колючей на ощупь, словно её постирали без кондиционера. Сложив ладони шалашиком, Леви закурил.

И угораздило же его ввязаться в дурацкую авантюру! Надо было принять успокоительные и лечь спать, подпихнув Багиру под бок. Проворочался бы часов до пяти, а потом, глядишь, и уснул бы. Делов-то.

Теперь просто так и слинять не получится — все на виду, Ханджи не выпустит, а Смит покоя не даст, подсядет на уши со своей философией. И какое ему собачье дело, с кем спит Леви? Велика ли беда, если с Фарланом в итоге ничего не получится?

Но стоило только подумать об этом, на душе его стало так пусто, что эхо от собственных мыслей заставило вздрогнуть.

Наверное, прав Смит, нельзя ему было на что-то надеяться. Может быть, Чёрч и обрадуется, и приедет, но ждать от него чего-то серьёзного просто самоубийство. Ибо всегда всё на свете случается вовсе не так, как задумывалось изначально.

— Чёртов Мёрфи, — цыкнул Леви, докурив и швырнув вниз окурок, проклиная ни в чём не виновного учёного с его законом.

Он хотел вернуться в квартиру, но к дому подъехало несколько автомобилей, сигналя клаксонами и визжа нетерпеливыми пассажирами, которые сразу вырвались на улицу, стоило только колёсам притормозить. Леви закурил опять и принялся из темноты рассматривать прибывших.

Шумные малолетки, по двадцать, максимум — двадцать два года, безумные и озорные. Он тоже когда-то был, как они. Открытым, весёлым и без причины счастливым… Хотя, кому он врал, никогда он таким не был! Леви во все времена отличало от прочих каменное выражение лица, за которым никто не мог прочитать ни единой эмоции, мысли, желания. Никто, кроме Смита, который всю жизнь его видел насквозь. И Леви этот факт выбешивал неимоверно.

Одного Эрвин вслух не успел сказать, но наверняка знал и это: его старый друг предпочитал не знакомиться с мужчинами помоложе, потому что боялся быть им совершенно неинтересным. Он не обладал изящными манерами и выдающейся мужественностью, как Смит, он не был красив и не умел вокруг себя создавать ореола загадочности, как Фарлан. Но самым главным было, пожалуй, то, что он никогда не влюблялся очертя голову.

В юности и потом, уже после учёбы, был занят науками и работой, и то, что вообще смог найти себе партнёра, считал за счастье. Но счастья, настоящего безумного счастья, в его жизни не было никогда. И, по правде сказать, он не очень-то верил в него. Иногда замечал его искры в глазах окружающих и замирал в любовании, правда, вместе с тем и грустил о том, что ему ничего не досталось. Но вовсе это была не зависть. Леви был всегда искренне рад за своих друзей. Только себя он со временем начал считать ущербным. И всё чаще ему приходило в голову, что проще и легче существовать одному, а с вечеринками лучше совсем завязать и окопаться дома, лишь перезваниваясь с друзьями пару раз в год, и такого общения его зачерствевшему сердцу будет вполне достаточно.

Вот и в этот раз, докурив и дождавшись прихода гостей, разорвавших степенную тишину в разноцветные клочья беспокойными голосами, Леви осторожно открыл балкон и пробрался в гостиную. В шуме и суматохе он хотел улизнуть незаметно, даже не попрощавшись с хозяйками, но то, что произошло в следующее мгновение, перевернуло все мысли, всё мироощущение, всю его жизнь с ног на голову.

Это были глаза. И глаза эти принадлежали мальчишке, возможно, лет двадцати с небольшим. В них ещё не было ни намёка на грязь, что имеет обыкновение назойливо приставать к симпатичным мордашкам, вроде его. Яркие, влюблёные в жизнь, они сияли так, что можно было ослепнуть. Почти так же, как и его улыбка. Но она же сводила с ума, когда он смущённо смотрел в ответ и опускал ресницы, краснея скулами. Чёрт побери! Это было, пожалуй, самое захватывающее зрелище, что доводилось видеть Леви. Бесподобно красивый, смущённый юноша. Именно этот юноша.

Сморгнув наваждение, Аккерман украдкой огляделся по сторонам, чтоб оценить ситуацию, и для него было очень приятным открытием, что вокруг никто не столпился и за ними не наблюдает. Уже хорошо. Ему-то казалось, что в комнате либо хлопушка разорвалась, либо, наоборот, все устроили минуту молчания, в память о прошлой жизни Леви Аккермана. Но нет так нет.

Добравшись до кресла, в котором имел несчастье сидеть до этого, он медленно опустился в него, не теряя из виду полюбившийся образ. С кем пришёл этот парень, кто был таков — Аккерман не знал о нём ничего, но это было не важно настолько, насколько не важным может быть досадный моросящий дождь, когда ты спешишь под его невесомой сырой завесой на самую главную встречу в жизни. А у Леви было именно это чувство, что он вдруг попал на такую встречу. И это было так странно и вместе с тем удивительно правильно, что одновременно хотелось смеяться в голос и замереть в немом восхищении, пытаясь поймать и сберечь в душе каждый чудесный момент.

О, он очень надеялся, что за ним в тот момент никто не наблюдает, потому что, скорее всего, его беззаветное любование мальчишкой со стороны выглядело глупо и жалко. Но оторвать взгляд казалось немыслимым.

«Боже мой, — вдруг подумал он, — боже мой, скольких людей ты обделил красотой, обаянием и харизмой, чтобы всё это досталось ему одному?»

И усмехнулся невесело, осознав, что пропал безвозвратно, как пропадают военные самолёты с радаров где-то в районе Бермуд.

—…Шадис и тот не стесняется юношей в гости тащить. Раньше с племянницами приходил, а теперь, вот, с племянником… — вырвал измученный шумом слух первостепенной важности информацию, и Леви, наконец, удосужился посмотреть на того, кто стоял рядом с парнем. Земля поплыла из-под ног так же резко, как если бы двинули в ухо.

Кис Шадис не лапал мальчишку у всех на виду, под руку с ним не стоял и даже не соприкасался с ним рукавами, но от того, как видавший виды вояка смотрел на него — строго и свысока, но вместе с тем по-стариковски нежно и влажно — было понятно, что притащил его на вечеринку именно он.

Леви представил себя на его месте лет через пять и его в омерзении передёрнуло. Хоть Шадис и был много старше него, Аккерман почему-то не сомневался, что выглядел бы так же глупо и неуместно рядом со своей случайной зазнобой по истечении нескольких лет. А всё было в том, что мальчишка ему отвечал с уважением и теплом во взгляде, да только вот радостью, а пуще — страстью, там и не пахло.

Леви затаился, поддавшись смятению чувств. По логике, равнодушие парня к старику могло быть залогом его успеха, но это же и смущало. Вдруг этот мальчишка, как сам Леви в юные годы, был физически не способен любить? На что тогда было рассчитывать?

Сердце в груди билось больно, настырно. Под руку вовремя подвернулся наполненный Смитом стакан.

— Смотрю, и тебя пробрало?

Аккерман с тихой ненавистью скосил на него глаза и вновь обратился в сторону человека, затмившего светом своим всё вокруг.

— Чисто теоретически, ты мог бы его соблазнить, — не унимался Смит, продолжая лить масло в объявший Леви огонь.

— Сделай милость, заткнись! — шикнул озлобленно он и опрокинул в себя полпорции виски одним глотком. Рот, горло, затем пищевод обожгло, и горячий комок устремился дальше, распространяя по телу медлительное тепло.

— Я бы тебе порекомендовал этого не делать, если действительно хочешь добиться его, — вздохнул Эрвин, уже не рассчитывая, что к его совету кто-то прислушается.

Но Аккерман после глубокого вздоха, к удивлению своему и его, устроился поудобнее в кресле и положил ногу на ногу. Теперь он лишь изредка отводил взгляд, стараясь глазами не встретиться с парнем, чтобы его интерес не заметили раньше времени, лихорадочно соображая, как сделать так, чтобы они хоть на пару минут с ним остались наедине.

— Стратег, — через какое-то время хмыкнул не желающий оставить его в покое Эрвин.

— Достал, — констатировал Леви, будучи совершенно холодным снаружи, но голос его свибрировал, выдав волнение, и Смит от души рассмеялся так громко, что на них посмотрели все, кто стоял неподалёку. В том числе и желанные для Аккермана глаза.

Взгляд длился чуточку дольше, чем это положено для незнакомцев, он сковал тело и привязал к себе душу. Леви захотел его страстно, безумно, так сильно, что от вожделения скрутило живот. Ему не терпелось услышать сбившееся дыхание за своим ухом, почувствовать телом тепло и лёгкую бархатность кожи, её влажность, вдохнуть её неповторимый аромат, слиться с мальчишкой в единое целое, в жаркий пульсирующий комок и остаться так навсегда, не размыкая объятий ни на секунду.

Это было сродни помешательству. Это не было похоже ни на что на свете. Это было… это было потрясающе!

— Если ты этого не сделаешь, клянусь богом, это сделаю я. Просто не прощу себе, если не утру тебе нос, — тихо проговорил рядом Эрвин и замер, когда Аккерман глазами сказал ему всё, что думал по этому поводу.

Добыча была его. И он ни с кем ею делиться не собирался.

Смит понимающе увёл взгляд в стакан, прикончил остатки и медленно встал с кресла. Леви едва не вскочил вслед за ним, чтобы вцепиться в глотку зубами с наскоку.

— Что ж, пойду поищу и себе утешения, — он широко улыбнулся и прошептал. — Удачи в бою.

— К чёрту пошёл, — безголосо ответил ему Аккерман, опасно прищурившись.

И Смит наконец удалился, перестав задевать перетянутые до хрустального звона нервы.

Казалось, так будет лучше, но нет. Отсутствие раздражителя сказывалось отвратительно на изувеченной недавним расставанием самооценке Леви. Стоило только его перестать подбадривать — снова скатился на топкое дно вонючего оврага собственных страхов и комплексов. И чем дольше он скрёбся по склонам в поисках спасительного выступа, тем сильнее вымазывался в отвратительной липкой грязи. Внутри всё дрожало. И пальцы, кажется, тоже. Он попытался налить себе выпить, но едва не уронил бутылку на стол, и это стало последней каплей.

«Чёрт побери, да возьми же ты себя в руки!» — отвесил он сам себе мысленную пощёчину, и напряжение схлынуло, как не бывало. Он навернул крышку на горлышко, неслышно поставил бутылку и спокойно откинулся на спинку уютного кресла.

— Изабель, — голос звучал удивительно ясно, хотя казалось, он видит и слышит себя будто со стороны.

— Да, братик? — рыжие волосы взметнулись от резкого поворота головы.

— Не принесёшь мне льда? Этот совсем растаял, — произнёс почти ласково и почти с улыбкой, в последний момент поймав такую же еле заметную на губах стоящего боком к нему мальчишки.

Комната утопала в смехе и болтовне, музыке, ярких улыбках и бликах хрустальной люстры. Шумная молодёжь, как ураган, подхватила чинно играющих стариков (Док, к тому времени сгинул), сняла их с насиженных мест и во главе с разошедшейся во хмелю Ханджи, смеялась теперь над ними, заставив участвовать в странных конкурсах, смысла которых Леви так и не смог уловить. Впрочем, смеялась по-доброму. Леви за многие блага ценил этот дом, но одно в нём считал самым ценным — здесь никогда не было места злу и глумлению. Кто-то из шумной компании периодически отходил, чтобы налить себе пунша, чего-нибудь перекусить и вернуться, с новыми силами принимаясь за старое.

Изабель с улыбкой носилась туда и обратно, поднося гостям выпивку и угощения. Смит куда-то запропастился, а Фарлан так и не приезжал, впрочем, Леви совершенно по ним не скучал. Все его мысли, всё сердце его были заняты парнем, стоящим у дальней стены с бокалом в руке. Только он один ни в чём не участвовал и ни к кому не прибился. Хотя если кто-то с ним заговаривал, тут же лицо его озарялось смущённой улыбкой, которая шла ему невероятно. А после он кротко и коротко взглядывал в угол, где окопался Леви, и отворачивался, чтобы сделать глоток из бокала, но совсем небольшой, будто губы мочил.

Казалось, он ждал чего-то. Или кого-то. От одной только мысли об этом у Аккермана приятно сосало под ложечкой. Он бы вкусил этих губ хмельных, чтоб утонуть в их райском блаженстве до следующего утра, но подняться с кресла, подойти и хотя бы представиться медлил. Леви всё казалось, что этот парнишка слишком хорош, слишком молод для него. Он был словно фей лесной, ожившая музыка, лунный свет, что струился теперь, никем не замеченный, сквозь молочно-жёлтые волны полупрозрачного тюля. Леви с тоской посмотрел в окно и подумал, как это глупо — звать посмотреть на луну.

Вскоре вернулся Смит и, взглянув на него с высоты своего многолетнего опыта, задал вопрос одним удивлённым взглядом:

«Так и сидишь?»

«Так и сижу», — Леви даже молча умел вытягивать фразы сквозь зубы.

«Ну, и сиди», — улыбнулся Эрвин и, развернувшись, направился прямо к мальчишке, встав рядом с ним таким образом, чтобы Леви-неудачнику всё было видно.

Но Аккерман себя неудачником категорически не считал, и уже через полминуты присоединился к ним, оставив на спинке кресла пиджак.

— Я собираюсь пойти покурить, — уведомил он обоих, едва приблизившись.

Эрвин — о, боже, как это было заметно — еле сдержался, чтобы не рассмеяться в голос над его глупой и неуместной фразой. Но когда юный фей, стоявший до этого потупясь, закусив от смущения губу, обратил к нему взор, в сотый раз за вечер восхитивший Леви своим цветом и содержанием, он перестал обращать внимание на что бы то ни было кроме. А его губы… Тот ещё был дьявольский гипноз наблюдать, как они размыкаются для вздоха или ответа, или слегка изгибаются в еле заметном подобии улыбки.

— Кажется, балкон был где-то там, — заметил он, указывая взглядом Леви за спину.

— Я знаю, где в этом доме балкон, — всё так же, не отводя взгляда, ответил ему Аккерман, наплевав на откровенную дерзость. — Не хочешь составить компанию?

Хлопнув в недоумении ресницами, парень со всей прямотой признался:

— Я не курю.

Леви про себя чертыхнулся его недогадливости, но взглядом, как рыболовным крюком, уцепился за пацана, не давая ни времени, ни возможности поразмыслить. Щёки того покраснели неровными пятнами, чувствовалось сквозь воздух, насколько они горячи.

— Хотя, вы, наверное, правы, здесь несколько душновато, а подышать свежим воздухом я всегда рад, — еле выдохнул он и опустил глаза.

Лишь после этого ответа Леви отпустил его взглядом и, пропустив вперёд, направился следом, зыркнув напоследок в сторону широко улыбающегося Эрвина.

Меньше чем через минуту они оказались в другом, удивительном мире. Леви ещё слышался шум из гостиной, но он разобрал восхищённый вздох и, запомнив его, с тихим шорохом прикрыл за собой раздвижную дверь. Звуки исчезли совсем.

Мир под луной был непохож на привычный глазу дневной пейзаж. Острые макушки сосен и елей тонули в ровном серебристом свете. Не было слышно ни шороха ветра в траве, ни птичьего крика, ни ровного усыпляющего стрекотания жирных цикад. Город, раскинувшийся вдали, манил мерцающими огнями, но взгляд не внимал его слабым заигрываниям, предпочитая до одури любоваться застывшей картиной. Пейзаж казался уютным и замкнутым, словно был создан для одного, максимум для двоих.

— Как здесь красиво! — не выдержал парень, произнеся вслух то, о чём они думали оба.

Леви закурил, ничего не ответив. Легко помассировав шею рукой, подумал о том, как было бы неожиданно и приятно, коснись его в этот момент желанные пальцы. Но их обладатель остался поодаль, видно, и впрямь не курил.

— Давно здесь живёшь? — спросил Аккерман.

Пацан обернулся и улыбнулся.

— Меня зовут Эрен, — и протянул свою длинную руку с гладкой и тёплой ладонью, которую не хотелось никак отпускать.

— Леви, — выдохнул с дымом и отпустил, почти сразу прижавшись локтями к бортику лоджии. Стало немного зябко, он незаметно поёжился, жалея о пиджаке.

— Я родом из Шинганшины. Живу здесь четвёртый год. Из дома сбежал, ради карьеры военного. Родители были категорически против, но я ни в какую не соглашался учиться, как мой отец, на врача. Когда я уехал, не оставив им даже записки, отец так негодовал, что послал за мною сестру, а она поступила вместе со мной, теперь мы с ней учимся в одном потоке. Правда, специализации разные. Отец говорил, будет тяжко, но мне повезло с друзьями, а потом Кис помог. Я благодарен ему за это.

«А спишь ты с ним тоже из благодарности?» — чуть не ляпнул Леви, но очень вовремя сунул в рот сигарету. Душа истекала едкой ревностью.

— Никогда бы не подумал, что Шадис способен кому-то помочь, тем более бескорыстно, — пробормотал Аккерман и сам затаил дыхание.

Эрен же, усмехнувшись, ответил:

— Он чёрствый снаружи, но мягкий внутри, уж поверьте.

Такое двусмысленное заявление явно пошло не на пользу. Леви кашлянул.

— Уволь меня от излишних подробностей.

— Как скажете, сэр.

От того, как мальчишка назвал его «сэром» живот свело с новой силой. В словах его вроде и не было насмешки, но Аккерман всё равно её где-то улавливал. Точно приличия соблюдались только для галочки, а на самом же деле ведущим и главным в беседе был этот лохматый улыбчивый щенок.

— А вы как давно здесь живёте? — он вновь одарил Аккермана улыбкой, не замечая, как тот за неё хватается жадным взглядом.

— Всю жизнь, — ответил он и затянулся в последний раз. — Ну, почти что всю жизнь. Юность провёл в другом месте, но посчастливилось быстро оттуда свалить. Дядя подсобил.

— О, так мы с вами похожи! — весело рассмеялся пацан. — Оба нахлебники!

Леви повернулся к нему с серьёзным лицом и долго смотрел, пока тот не смутился и не перестал смеяться. Улыбка слезла с лица, и, отвернувшись, Эрен судорожно вздохнул.

— Я что-то не так сказал? — его голос взволнованно вздрогнул.

Леви стало неудобно, хотя он и не понимал почему. Это же надо иметь такое бесстыдство: сравнивать свою противоестественную связь со стариком и их с Кенни родственные узы! Но глупая пауза в разговоре расстроила его больше, чем вопиющая бестактность мальчишки.

— Всё в порядке, проехали, — глухо ответил он и опять закурил.

Пока сигарета курилась, они всю дорогу молчали. Луна, постепенно ползущая по небосклону, меняла картину, при этом её оставляя всё столь же таинственной и прекрасной.

Аккерман себя клял на чём свет стоит. Надо было так облапошиться! На уговоры Смита поддался, не смог устоять перед очарованием пацана. Ведь ежу же понятно, какой ему Шадис дядюшка. Нечего было соваться, нечего здесь ловить. Даже если он Эрену нравится, тот не отступится от своего и продолжит жить с тем, с кем ему будет выгодно, этот-то точно своего не упустит. Ушлая морда!

— Мистер Леви, сэр, — прервал его внутренний монолог робкий голос, и не дождавшись ответа, продолжил. — А можно задать вам нескромный вопрос?

Сердце едва не остановилось. Но не от самой этой просьбы — от тона просящего голоса. Он словно молил о прощении, да так отчаянно, что захотелось броситься в ноги к просящему самому. У Аккермана в глазах слегка поплыло.

— Валяй.

— А почему вы весь вечер сидите один? Все веселятся, играют, а вы ни в чём не участвуете. С вами что-то стряслось?

— Стряслось, — повторил за ним Аккерман и удивился тому, что забыл о случившемся утром напрочь, как будто всё это произошло в другой, уже не его, жизни. — Сегодня я выгнал из дома мужчину, которого долгое время считал своим мужем.

— Ой, — пацан округлил глаза в искреннем сожалении и накрыл себе рот ладонью.

Леви позабавил его сконфуженный вид.

— Пустяки, — усмехнулся он и, докуривая, сделал шаг в направлении Эрена.

Тот проследил уплывающим взглядом всю траекторию посланного с балкона табачного метеорита и сделал ответный шаг. Теперь они находились на расстоянии всего полушага друг от друга.

— Но как же, — задумчиво возразил мальчишка, хотя говорить было не о чем.

— Говорю тебе, пустяки.

Эрен умолк ненадолго, а потом неожиданно выдал:

— С другой стороны, мой отец говорит, что если с тобой происходит что-то, как тебе кажется, грустное или откровенно плохое, надо задуматься, для чего это было сделано, потому что все вещи на свете случаются не просто так.

— Твой отец правда так говорит? — усомнился Леви, скосив на него откровенно смеющийся взгляд, но глаза собеседника неожиданно оказались так близко, что сердце заколотилось болезненно быстро.

— Нет, — признался ему Эрен тихо. — Я соврал, чтобы казаться лучше в ваших глазах и поднять вам настроение.

— Ты поднял мне настроение, — признался в ответ Леви. — «И не только его», — добавил он уже мысленно. Вслух говорить о чём-то подобном не поворачивался язык.

У Эрена были длинные тонкие руки, их хотелось заламывать за спину, чтобы до боли, связывать их, скручивать, а потом расправлять и долго лечить синяки и ссадины поцелуями. У Эрена была нежная линия нижней челюсти с еле заметным пушком, должно быть, почти не брился. По этой линии хотелось проводить пальцами, пока они наизусть её не запомнят. У него были восхитительные глаза, бьющие взглядом в самое сердце, и умопомрачительно гибкое тело, отзывчиво реагирующее на движения рук, которыми он беспрестанно жестикулировал. Он, должно быть, отлично умел танцевать и был бесподобен в постели.

Леви понимал, что любит его взглядом так, как никогда не будет любить губами и телом. Он смотрел, впитывая памятью каждое движение лица, с замиранием сердца следил за направлением взгляда и умолял его мысленно: «Ну, посмотри на меня ещё один раз, посмотри же!»

О чём ему Эрен рассказывал, несчастный Леви, к своему стыду, почти что не запоминал. Что-то о старых друзьях, что-то о новых, об академии, лекциях, сессиях, вылазках — той малозначимой для Леви ерунде, которой он в принципе не интересовался, но слушал о ней, с наслаждением купаясь в приятном голосе, словно в ручье. И ни слова о Шадисе, словно его и не было. Леви на какое-то время почудилось, что это действительно так, а они счастливая пара, у которой ещё всё-всё-всё впереди. Особенно остро он это почувствовал, когда Эрен вдруг прочитал стихи:

В лунном свете потонули горы и моря,

На Земле остались двое — только ты и я.

Не шумит прибой далёкий, птица не кричит,

Только сердце от чего-то бешено стучит.

Я прикрыл его ладонью, чтобы этот стук

Не тревожил нежной, тонкой тишины вокруг.

Пусть мерцает и искрится, льётся лунный свет,

Ни один удар не выдаст мой большой секрет.

Он высказался и умолк в ожидании выговора за не самый удачный выбор. Стихотворение и впрямь было пошлым, даже каким-то детским, но настолько сильно оно сочеталось с действительностью, что Леви не смог усмирить любопытства:

— Чьё это стихотворение? — спросил он, в который раз за вечер мысленно лаская мальчишку пальцами по щеке.

Преодолев явно немалое смущение, парень ответил, взглянув в глаза:

— Моё.

Время застыло, сердце застыло, весь мир застыл в немом изумлении.

— Давно сочинил? — спросил Аккерман, уже предчувствуя верный ответ.

— Только что.

Сопляк смотрел так, что Леви себя чувствовал голым, распластанным на кровати, привязанным за руки, за ноги в ожидании, когда на пупок начнут капать горячим воском.

— Всё же Луна — странная штука, — вновь обратившись лицом к ночному светилу, Эрен увёл разговор в другое русло. Кожа на лице его серебрилась, глаза блестели, как пьяные.

— А что с ней не так? — совершенно на автомате спросил Леви, уже представляя, как капли горячего воска скатываются по дрожащим бокам, а жар с обожженной кожи, просачивается внутрь, чтобы собраться пульсирующим клубком в паху.

Никогда в жизни он не увлекался играми с воском и прочими штуками, но этому парню доверил бы всё на свете, включая себя самого.

— Светом не греет, тепла не даёт, холодная, высокомерная, — он повернулся и заглянул прямо в душу. — А всё равно притягивает взгляд, хочется на неё смотреть бесконечно, пока не ослепнешь.

Леви бурно кончил от нестерпимой, щекочущей боли в своих фантазиях, корчась на вымокших от пота простынях.

«Бросай старого идиота Шадиса и выбирай меня, — подумал он, опьяневший от свежего воздуха и бурлящей в жилах крови. — Я буду твой весь с головы до пят».

И Эрен слегка ему улыбнулся, едва заметно приподнял брови и приоткрыл рот, как будто хотел о чём-то спросить, но дверь на балкон с жутким грохотом отодвинулась, и Ханджи ввалилась к ним, не отдёрнув штору, а со скрипом струны натянув её на себе, от чего стала выглядеть, как привидение.

Но незаметным призраком, тенью больше себя почувствовал Аккерман из-за смеха мальчишки и до смерти же разозлился. Вытолкал незваную гостью взашей, а после, не чувствуя руку, спешащую остановить, решил отправиться следом, но в последний момент Эрен всё-таки прихватил за локоть и прошептал над затылком:

— Спасибо за чудесный вечер, Леви. Мне было невероятно приятно общаться с вами.

Оглянувшись через плечо и подавив в себе яростное желание взяться за тонкую шею и талию, дёрнуть к себе и поцеловать, с фальшивым равнодушием Аккерман ответил:

— Обращайся.

Вернувшись в кресло, он закутался в пиджак, взял со столика смитов стакан с разбавленным талым льдом виски и опрокинул в себя, не раздумывая. Эрвин проводил напиток в последний путь и издал губами какой-то странный причмокивающий звук, будто пытался почувствовать вкус.

— Хорошо покурил, — глубокомысленно произнёс он.

Леви раздавил его взглядом и жестом попросил у стоящей неподалёку Изабель ещё одну порцию.

— Не получилось? — уже осторожнее поинтересовался Смит.

— Можно и так сказать, — выплюнул Аккерман и стал ещё мрачнее, когда увидел свою неудавшуюся любовь рядом с масластым и лысым Шадисом, больше напоминающим коварного колдуна, укравшего самое дорогое сокровище его сердца. Леви отчаялся. Он понимал, что попытки сблизиться с парнем вряд ли приведут к чему-то хорошему и правильному, но сердце горело от ревности так, что искры летели из глаз.

— Оу, — подал голос Смит, вероятно, заметив это, — премного любопытно.

— Если ты меня раскроешь, я тебя нашинкую, как кочан капусты, — предупредил Леви.

— Не то чтобы я испугался, — заметил Смит и широко улыбнулся, когда Аккерман посмотрел на него испепеляющим взглядом, — но ради тебя, я так уж и быть никому ничего не скажу. Даю тебе честное слово, — и он сделал вид, что застегнул рот на молнию.

Наконец, подошла Изабель и, присев на подлокотник кресла Леви, начала ему живо о чём-то рассказывать. Он отвлёкся, открывая бутылку, раскладывая лёд по стаканам и разливая виски. Смит, взяв свою порцию, удалился.

Тем временем Шадис со своим, не Леви, мальчиком подошёл попрощаться.

— Изабель, — он коротко оглянулся в зал, где Ханджи продолжала кутить, развлекая гостей, и решил не звать от греха подальше, — спасибо за тёплый приём, — кивнул он и Эрен за ним повторил.

— Да не за что! Приходите ещё! — она подскочила и, не церемонясь особо, обняла обоих гостей за плечи. — Наши двери для вас всегда открыты!

— С радостью приедем ещё раз, но при одном условии: если ты, Аккерман, излечишь нашего неугомонного говоруна от словесного поноса, иначе я за себя не ручаюсь!

Леви улыбнулся, догадываясь, что именно Смиту обязан столь долгим уединением с предметом своих желаний.

— Боюсь, даже наших совместных усилий не хватит, чтобы заставить его замолчать, — заметил он и сделал глоток из стакана, стараясь не обращать внимание на то, как пристально начал смотреть на него мальчишка.

— Постойте… постойте, так вы — Леви Аккерман? Тот самый Леви Аккерман?

Леви удивлённо приподнял брови.

— Должно быть, а в чём проблема?

— Да нет никакой проблемы… Ну, то есть… Мне Кис о вас столько рассказывал! Но я всегда воспринимал эти истории, как легенды, как сказки на ночь, — взболтнул он и стремительно покраснел под цепким холодным взглядом. — Стыдно признаться, но я и вас-то считал, скорее, художественным персонажем, чем настоящим, живым человеком. И в жизни бы не подумал, что буду стоять рядом с вами вот так и трепаться… о лунном свете, — последние два слова он произнёс до того тихо, будто его слегка придушили.

Леви стало жарко, а Эрен поднял глаза и посмотрел на него с сожалением. Будто он что-то хотел сказать или сделать, но так на это и не решился, а после того, что узнал, не решится подавно. Леви и сам сожалел, но, к своему несчастью, абсолютно не представлял, как его можно утешить, чтобы не вызвать ненужных лихих подозрений у Шадиса.

— Зато ты пообщался с Аккерманом, как приличный парень, а не дрочил на него, как на все эти сказочки о его подвигах, — проговорил старик, высматривая притихшую Ханджи в толпе и видно страшась снова попасться ей в руки.

Виски фонтаном брызнул вперёд, смех Изабель оглушил, а Эрен стал красный, как лобстер.

— Кис, ну зачем? — ссутулившись парень стал с ним почти одного роста. Он закрывал ладонью лицо, но не мог скрыть от глаз посторонних свои пунцовые уши.

— Что значит «зачем»? Я называю вещи своими именами, — Шадис был непреклонен.

— Ну, не так же! Кто-то может воспринять буквально! — перешёл Эрен на громкий шёпот.

— Если ты или кто-то другой воспринимают буквально мои слова, это их личные трудности. И ты извини, — Ханджи выкрикнула его имя, заставив вздрогнуть, — но я очень устал. Да и тебе завтра с утра на занятия, так что бери свою задницу в горсть, салага, и двигаем к дому.

— Хорошо, — ответил парень, но не сдвинулся с места, пока старик не схватил его за руку.

В последний момент Эрен чуть не свернул себе шею, глядя на Аккермана, а тот смотрел ему вслед и безумно жалел о том, что беседа о лунном свете ничем не продолжилась.

— Милашка какой, — заметила Изабель и снова присела на подлокотник, сложив ногу на ногу. Несмотря на количество выпитого, она предпочла удобному и пустому соседнему креслу этот своеобразный насест. Но при этом опасно покачивалась, в любую секунду рискуя свалиться Леви на колени.

— Ага, только спит со старпёром, — недовольно поморщился он и опрокинул в себя остатки виски.

— Кто спит со старпёром?! — неожиданно налетевшая Ханджи, едва не столкнула подругу, но вовремя потянула обратно и заграбастала в крепкие объятья к взаимной радости обеих. А потом зарылась своим выдающимся носом в пламенно-рыжие волосы так, что очки немного съехали на бок и наконец-то призналась. — Я абсолютно без сил.

— Брось, ещё даже не полночь, — Изабель нежно похлопала по загорелой руке. — Хочешь, кофе приготовлю?

— Лучше утащи меня в спальню, а они пусть тут сами, — они улыбались друг другу, как два заговорщика, и Леви, пожалуй впервые в жизни почувствовал зависть. Ну почему у него нет такого ни с кем? Чем он хуже других? И мальчишка вот этот, он же ему подходит, они оба друг другу подходят! Почему всё так сложно, чёрт побери?!

— Прошу прощения, — вмешался он, когда дело у тех двоих близилось к поцелую, — но вы здесь слегка не одни.

— Аккерман, ты такой старомодный! — Ханджи фыркнула, усмехаясь. — А ещё называешь кого-то старпёром. Да сам ты такой и есть! Кстати, о ком ты там говорил, когда я пришла?

От лишнего напоминания о мальчишке стало неловко настолько, что впору уйти.

— Мы говорили об Эрене, — ответила за него Изабель.

— М? А разве он с кем-то встречается? Я была уверена, что он ещё девственник.

— Ханджи!

— Ну что?

— Можно подумать, ты проверяла сама!

— Да разве вот так по нему незаметно? — женщина обвела цепким взглядом всю комнату, чтобы наглядно показать спорившей с ней Магнолии отличительные черты невинного юноши, но так ни на ком и не остановилась. — А кстати, где он?

— Шадис увёз домой, — пожала плечами Изабель. — Завтра тренировки, ему надо высыпаться.

— Ух, этот Шадис! Чёртов тиран! Замордовал мальчишку. Прячет его под замок, будто собственность…

И тут у Леви терпение лопнуло.

— Не понимаю, как эти двое вообще оказались вместе, — прошипел он сквозь зубы и выражая этим крайнюю степень недовольства.

Ханджи в изумлении посмотрела ему в лицо и, прикрыв рукой безумную зубастую улыбку, медленно спряталась за спиной у ничегошеньки не понимающей Изабель, которой пришлось отдуваться перед любимым «братиком» за двоих.

— О чём ты, Леви? Они ж почти родственники. Шадис был дружен со старшим Йегером в юности. И когда пацан решил нарушить волю родителей и сбежал из дома, папаша его хоть и сделал вид, что разозлился, но попросил Киса присмотреть за единственным сыном, чтобы всегда, так сказать, на виду оставался и не пускался во все тяжкие. А то характерец там будь здоров, — она усмехнулась, явно о чём-то вспомнив, и расправила пышный подол ярко-жёлтого платья. — К тому же, у Киса не было собственных детей, поэтому Эрена он любит, как родного. Но подожди-ка… Ах! — она в изумлении открыла рот. — Ты что, решил, что они любовники? Гадость какая!

— Мне Эрвин сказал, — на автомате ответил Леви, ощущая на месте пропавшего чувства несправедливости свистящую пустоту. — Точнее, сказал, что Шадис пришёл с «племянником»…

Зная прекрасно Эрвина, можно было предположить, что его выражение — блеф ради смеха, но Леви предпочёл ему поверить и ревновал, как последний осёл. Из-за кресла послышался гогот Ханджи.

— Леви? — Изабель наклонилась к нему и заглянула в глаза повнимательнее. Он улыбался.

Ту-дух! — Ударила в голову кровь. — Ту-дух!

— Леви, ты в порядке?

Ту-дух! — Сердце сжалось до скрипа и заворочалось, как больное животное.

Вскочив с кресла и едва не сбив с него Изабель, Аккерман рванулся в прихожую, вылетел пулей за дверь и через ступеньку помчался по лестнице вниз, едва разбирая дорогу и собственные ноги в остроносых чёрных туфлях.

Ту-дух! — Продолжало стучать во всём теле.

Подъездная дверь распахнулась и выпустила в объятия сонной и полупьяной от собственных запахов ночи. Распутная, она снова манила к себе, обещая простые радости и утешения для разбитого сердца, но Аккерман не считал своё сердце разбитым. Ослепшим, оглохшим, в конец отупевшим от красоты пацана, но не разбитым. И даже не треснутым. Оно беспокойно билось в груди, пело, пылало, любило. И это было самое странное и удивительное, что приключалось с ним за всю жизнь.

Конечно, они уехали, иначе и быть не могло. И глупым надеждам, что его кто-то мог ожидать, не суждено было сбыться. Но, когда за спиной послышались чьи-то шаги, Леви обернулся почти в тот же миг, однако на приближающегося мужчину не смог посмотреть ни с чем, кроме горького разочарования. Это был всего лишь Фарлан. Старый друг. В огонь и воду вместе. Чёрч подошёл очень близко и долго его рассматривал не то с удивлением, не то с любованием.

— Кажется, я опять опоздал, — сказал он, рассеянно затянулся и выпустил в сторону дым, показавшийся Леви отчего-то неприятным.

— Кажется, да, — ответил и удивился тому, как жизнь, убеждения и желания его смогли измениться всего за каких-то пару часов.

Но Фарлан, если и был опечален этим, никак не выказывал разочарования. А может, и прав был Смит — не так-то Леви был нужен ему, как тот хотел это преподнести. Хотя, как и раньше, взгляд Фарлана согревал, вселяя уверенность в собственных силах. Уж этого у него было не отнять — всегда умел поделиться душевным теплом.

— Что ж, надеюсь, на этот раз ты действительно будешь счастлив, — он улыбнулся и медленно зашагал в направлении открытой двери. — А ещё, Леви, — обернулся он, — передай обязательно: ему чертовски повезло повстречать тебя.

— Хорошо, передам, — улыбнулся его словам Аккерман и повторил чуть тише, когда тот ушёл в подъезд, — обязательно передам. Только найду…

Спустя пару минут сверху послышался радостный визг Изабель, а после грохнула музыка, плавно качая едва остывший от летнего зноя воздух. Леви не хотел возвращаться на вечеринку, но вскоре она в лице старой подруги сама спустилась к нему.

— Прости, что обломала, — Ханджи закурила, уставившись вдаль.

— Спасибо, что сделала это. Ещё две минуты, и я бы точно ему отсасывал.

— И стал бы гвоздём программы, — Ханджи похабно улыбнулась.

— Да иди ты, — с усмешкой отмахнулся Леви, вглядываясь в иссиня-чёрный горизонт.

Сердце забилось быстрее, когда из-за поворота послышался звук подъезжающего автомобиля. Но чёрный кузов такси заставил его рассмеяться собственной впечатлительности. Уже забираясь внутрь, Леви задержался, чтобы поблагодарить за всё четырёхглазую, а потом громко выкрикнул в темноту:

— И тебе спасибо, Изабель!

И улыбнулся, услышав в ответ:

— Не за что, братик.

Чем ближе к дому, тем сильнее пахло морем и жизнью, и запахи эти будили воображение. В нём Аккерман рисовал совершенно неприличные картины с участием неискушённого Эрена, он знал наперёд, что опять не уснёт до утра. И воздух был пьяным от чувств, и рассвет не казался таким уж далёким.