Гроза

Весна выдалась удушливой. Две недели на небе ни облачка – только зной и вязкий, бьющий в нос запах цветения всего на свете, от которого Хайтаму хочется не то как следует прочихаться, не то вывернуть желудок наизнанку. 

Наконец на горизонте собираются кучевые облака, и Сумеру вздыхает с облегчением: быть грозе, а вместе с ней и ливню. С самого утра воздух сырой и тёплый – густой, хоть ложкой ешь. 

Сумеру обливается потом и ждёт свою грозу. Хайтам не надевает под форму Академии обязательные штаны из тонкой ткани: видят архонты, ещё один слой одежды – и он сварится вкрутую. Подобные вольности не одобряются преподавателями, поэтому план состоит в том, чтобы не попадаться им на глаза, проведя почти весь день в библиотеке. Потоковая лекция в самом его конце, где студентов слишком много, чтобы рассматривать каждого, – и Хайтам свободен.

В библиотеке немногим лучше: воздух спёртый и душный, пахнущий книжной пылью, но хотя бы солнце не жарит в висок. Тихо – только шелест страниц, шорох подолов, чьё-то редкое кашлянье в кулак. Кажется, многие ищут спасения от зноя здесь – по крайней мере, за столом Хайтама все места заняты. Ему нет дела до других студентов: внимательные глаза пробегаются по странице, строчка за строчкой, строчка за строчкой, строчка за…

Кажется, он добирается до абзаца о семантическом компоненте, когда его голой лодыжки осторожно касается носок чьей-то туфли. 

Хайтам почти вздрагивает от неожиданности, рефлекторно отдёргивает ногу, а потом хмурится, резко поднимает голову и смотрит неприязненно на студента напротив. Светлую макушку венчает берет с эмблемой Кшахревара, а сам нарушитель хайтамова спокойствия кажется совершенно поглощённым своим свитком. Должно быть, их ноги столкнулись случайно, хотя это, разумеется, не оправдание тому, чтобы пинать своими конечностями под столом незнакомых людей, – в любом случае, проигнорировать это происшествие и вернуться к своей книге кажется самым разумным решением. Так Хайтам и поступает.

Он почему-то знает, что продвинулся ровно на шесть абзацев, когда чужая нога легко касается его снова. Хайтам поднимает сердитый взгляд на соседа, откровенно злой и полный решимости его вычитать, когда носок туфли медленно ползёт по его ноге вверх – так медленно, что не слышно шороха сминаемой ткани, и в конце концов он добирается до самого колена, обнажая лодыжку. Хайтам лишается дара речи – от возмущения, от щекотных мурашек, которые жгуче расходятся от этих прикосновений, как круги по воде. От того абсолютно невозмутимого лица, с которым студент даршана очумелых ручек трогает его под столом.

Впервые Хайтам не находит, что сказать. Его дар красноречия не просто стремится к нулю, а уходит в глубокий минус, когда чужая нога скользит по его собственной вниз – так же медленно, но щекоча его кожу не туфлёй уже, а своей лодыжкой. Такой же обнажённой, как и у самого Хайтама. 

Вместо потока гневных слов из Хайтама вырывается вздох, а библиотечный воздух кажется вдруг непригодным для дыхания. Удивительно, что он не заметил раньше, как здесь жарко. На студента из Кшахревара Хайтам больше не смотрит – захлопывает свою книгу чуть громче, чем хотелось бы, и стремительно уходит прочь.

Его догоняют в коридоре. Хайтам одновременно зол, шокирован и почти не удивлён – и ничто из этого не отражается на его лице.

– Что тебе нужно? – цедит он, стараясь вложить в свои слова как можно больше ледяного презрения в качестве компенсации за своё беспомощное бездействие в библиотеке.

– Будешь делать со мной проект? – кажется, его собеседника это совсем не смущает. Глаза цвета красного дерева смотрят на Хайтама с искренним любопытством. – Я много о тебе слышал.

Хайтам делает глубокий вдох.

– И ты… ты не нашёл другого способа спросить об этом?

– Ты о чём? – не лицо – святая простота. Брови удивлённо поднимаются – и вслед за ними поднимаются уголки губ, словно не в силах остаться на месте, а в глазах пляшут искры полузадушенного веселья. Хайтам не большой знаток человеческих душ, но даже он видит, как происходящее забавляет выходца из Кшахревара. Видит – и принимает за насмешку.

– Ты дурак? – Хайтам огрызается просто и безыскусно, потому что ситуация начинает раздражать его непозволительно сильно.

– Я Кавех, – к нему тянется ладонь. Хайтам смотрит внимательно в лицо этого Кавеха – так вот он какой, светоч Кшахревара. С придурью – Хайтам охарактеризовал бы его так. Глаза Хайтама опускаются на протянутую руку. Снова всматриваются в лицо, словно пытаясь найти подвох. Но его терпеливо ждут, и Хайтам сдаётся, пожимая в конце концов руку.

– Хайтам.

– Знаю, – Кавех кивает, словно услышал нечто само собой разумеющееся, и, не выпуская руки Хайтама из своей, тянет за собой. – Пойдём продышимся, я расскажу тебе, что придумал.

– У меня ещё лекция сегодня, – хмурится Хайтам.

– У меня тоже, – кивает Кавех и фыркает. – Обещаю, что вместе мы проведём время интереснее. Если только конечно, – его глаза смешливо щурятся, – в твоих планах не было вывести преподавателя из равновесия своими голыми лодыжками.

Хайтам задыхается – от спёртого воздуха в помещении, от негодования, от того, как крепко держит его за руку Кавех, увлекая к выходу и беспрестанно о чём-то болтая. Задыхается и молчит, так и не выдавив из себя ни слова упрёка.

Они забиваются в ближайшую таверну, мокрые до нитки, когда гроза всё же нисходит благодатью на раскалённый город. Кавех снимает берет, смеётся и трясёт головой – его светлые волосы смешно топорщатся, а капли с них брызжут во все стороны. Прямо позади Кавеха в окне молния чертит небо напополам.

– Птица Рух, – негромко говорит Хайтам.

– А?

– Птица Рух. У многих народностей существовало поверье об этой мифической птице – согласно легендам, перья её были из чистого золота и всюду, куда бы она ни села, била молния. Я просто, – Хайтам смотрит на Кавеха и запинается на мгновение, – вспомнил.

“Прекрати умничать”. “Прекрати выделываться”. “Прекрати портить атмосферу”. Он был готов услышать любое из этих “прекрати”, которое слышал бесчисленное количество раз до, но Кавех только округляет глаза.

– Никогда не слышал.

– Я не выдумал. Есть источники, согласно которым…

– Да нет же, – перебивает Кавех. – Я не говорю, что не верю тебе. Я говорю, что мне интересно.

И Хайтам выдыхает.

Воздух звенит свежестью, когда они выходят из таверны и Кавех повисает на его плече. Кавех шумный и бесконечно увлечён своей идеей, Кавех мечет молнии когда сердится и совсем не умеет пить – обо всём этом Хайтам узнаёт за один вечер и совершенно не знает, что ему делать. Делать проект, наверное. И придерживать Кавеха за поясницу, чтобы он не рухнул.

С неба падает последняя капля, и Хайтам, поддавшись какому-то совершенно детскому порыву, ловит её ртом. Кучевые облака растворяются, оставляя после себя омытый дождём город, – теперь осадков снова не предвидится недели две, если верить прогнозам.

– Гроза закончилась, – Кавех поднимает свои глаза к небу, зачем-то озвучивая очевидное. Ему требуется прилагать некоторые усилия чтобы передвигать свои ватные ноги, но в хмельных глазах снова пляшут искры:

– А у тебя руки сильные, – тем же тоном, которым говорят об очевидных вещах.

Хайтам не утруждает себя ответом. Полной грудью вдыхает чистый воздух и, глядя в эти глаза, думает об одном. 

Гроза только началась.